можно снестись только через Финляндию», – сказал Райан, а финны не пропустят продовольствие через свои границы[107].
Несмотря на обвинения большевиков, что во время мятежа Финляндия сотрудничала с белыми, по словам Гарольда Куартона, финны «свято соблюдали недавно заключенный мирный договор» (от 14 октября 1920 года) с советским правительством. Финляндия считала Кронштадтский мятеж преждевременным и обреченным на неудачу и не хотела давать большевикам никаких поводов для ответных действий. В лучшем случае, как впоследствии заметил Цейтлер, финны могли отправить в Кронштадт медикаменты, но они не сделали и этого[108].
В Париже Национальный центр и его сторонники были возмущены неожиданно возникшими проблемами с поставками через границу. Князь Г.Е. Львов, предшественник Керенского на посту главы Временного правительства, умолял посла Финляндии пересмотреть принятое решение, а затем попытался заставить французов вмешаться в возникший конфликт. Кроме того, Львов обратился в американский Красный Крест с просьбой отправить продовольствие, хранящееся на складах в Выборге, в Кронштадт и Петербург; его усилия не увенчались успехом.
Однако время поджимало. В Кронштадте складывалась отчаянная ситуация с продовольствием, настолько отчаянная, что 13 марта Петриченко связался с профессором Гриммом и уполномочил его обратиться к Финляндии и другим странам с просьбой оказать помощь. По словам Куартона, финский Генеральный штаб придерживался мнения (и был прав, как показали события), что мятежникам может не хватить имеющихся у них запасов продовольствия. Однако Куартон отговаривал Вашингтон отправлять продовольствие на санях, опасаясь, что его могут перехватить.
Специальный представитель Соединенных Штатов в Берлине, Дрезел, придерживался того же мнения; любое вмешательство может только помочь Ленину выпутаться из трудностей, объединит Россию против иностранного вторжения. Следовательно, попытка удовлетворить просьбу русских эмигрантов из Парижа может быть «неправильно истолкована»[109].
Госсекретарь направил полученное от Дрезела сообщение в национальный штаб американского Красного Креста, и, возможно, оно повлияло на решение данной организации не вмешиваться в дела России. «Красный Крест не оказывал никакой помощи мятежникам в Кронштадте и даже не пытался этого делать», – написал генеральный секретарь американского Красного Креста спустя два месяца после восстания[110].
Со своей стороны русский Красный Крест делал все возможное, чтобы помочь мятежникам. Теперь Цейтлер не только продолжал сбор финансовых средств, но и мучительно искал способ переправить продовольствие в осажденный Кронштадт. Под видом представителя Красного Креста 16 марта барон фон Вилькен[111] перешел по льду в Кронштадт.
Большевики называли его агентом белых, хотя он, несмотря на их утверждения, не прикрывался американским или международным Красным Крестом. Его «секретная миссия», как назвал ее Куартон, состояла в том, чтобы предложить Временному революционному комитету продовольствие и медикаменты, как только будет налажена линия поставки.
Раньше мятежники, несомненно, резко отклонили бы подобное предложение. Но сейчас они отчаянно нуждались в помощи: продовольствие и медикаменты были на исходе. Сомнения относительно мотивов, которые двигали Вилькеном (его офицерское прошлое было прекрасно известно мятежным лидерам), не стали принимать в расчет, и «вожди» восстания приняли его предложение. Красный Крест, по мнению Петричено, был «благотворительной, а не политической организацией»[112].
Однако, утверждает Петриченко (и коммунисты подтверждают его слова), мятежники не дождались никакой помощи извне.
Финские контрабандисты привезли на санях несколько тонн муки и сала, но даже эта помощь пришла слишком поздно; груз захватили большевики.
Таким образом, все усилия русской эмиграции закончились полным провалом. Ни с каких складов Красного Креста мятежники не получали продовольствия и медикаментов. Финляндия заблокировала проход через границы. Попытки добыть ледокол и транспортные суда не увенчались успехом. Последний удар был нанесен 16 марта, когда было подписано советско-британское торговое соглашение. «Общее дело» назвало это «ударом в спину»[113].
Короче говоря, не было сделано ничего для претворения в жизнь секретной «Докладной записки». Возможно, если бы восстание не вспыхнуло так рано и не застало эмигрантов врасплох, им бы удалось сделать необходимые приготовления. После подавления восстания продовольствие и медикаменты, предназначавшиеся для мятежников, дошли до адресата, точнее, до тех, кто оказался в лагере для беженцев в Финляндии.
Несмотря на призывы Бурцева к сплочению ради «общего дела» – свержения большевистской власти, русских экспатриантов раздирали противоречия. Во время восстания меньшевики, социалисты-революционеры и либералы Национального центра не могли прийти к единому мнению – каждый шел своим путем.
События в Кронштадте вдохнули новую жизнь в организацию эсеров. В Париже, Берлине, Праге наиболее известные лидеры партии эсеров – Александр Керенский, бывший глава Временного правительства, и Виктор Чернов[114], председатель недолго просуществовавшего Учредительного собрания, – взяли на себя решение задачи по увеличению фондов, необходимых для поддержки восстания.
Из частной переписки, перехваченной большевиками, а затем изданной в Советской России, стало известно, что им удалось собрать значительные средства. В письмах от 8 и 13 марта 1921 года, отправленных из Праги В.М. Зиновьевым в Париж члену эсеровского Административного центра, указываются суммы 100 тысяч французских франков и 25 тысяч долларов, присланные из Нью-Йорка Борисом Бахметьевым[115], послом Керенского в Соединенных Штатах. В письмах содержалась информация и о том, что в Амстердаме находится порядка 50 тысяч фунтов муки, готовой к отправке в Кронштадт[116].
Собранные средства должны были стекаться в Ревель к Виктору Чернову, который играл у эсеров ту же роль, что Цейтлер и Гримм в Национальном центре кадетов. В первые дни восстания Чернов направил Временному революционному комитету радиограмму следующего содержания: «Председатель Учредительного собрания Виктор Чернов посылает братские поздравления героическим морякам и рабочим, которые в третий раз, начиная с 1905 года, сбрасывают оковы тирании. Предлагаю помощь людьми и продовольствием. Сообщите, что и в каком количестве вам требуется. Я готов приехать лично, чтобы направить свою энергию на дело служению народной революции. Я верю в окончательную победу трудящихся масс. Да здравствуют первые, поднявшие знамя свободы! Долой деспотизм слева и справа!»[117]
Временный революционный комитет провел совещание по рассмотрению предложений Чернова. Только Вальк проголосовал за; Перепелкин был категорически против, а остальные поддержали Петриченко и Кильгаста, которые считали, что пока лучше отклонить это предложение.
Чернову направили ответную радиограмму примерно такого содержания: Временный революционный комитет выражает всем нашим братьям за границей глубокую благодарность за их поддержку. Временный революционный комитет благодарен за предложение Чернова, но отклоняет его, пока не прояснятся дальнейшие события[118].
Вполне дружелюбный тон. Балтийцы, полагая, что восстание распространится на материк, не видели необходимости в помощи извне, но в то же время не хотели резко отказываться от предложенной помощи, полагая, что она еще может им понадобиться. В конечном итоге никакой помощи не понадобилось: никому не удалось добраться до Кронштадта.
В отличие от кадетов и эсеров меньшевики держались в стороне от антибольшевистских заговоров и не предпринимали попыток помочь мятежникам. С
