— Ну и оставайтесь! — хмыкнула она, наряженная в красивое салатное с белым
платьице, и ушла, обиженная.
Хозяин за долю секунды перевоплотился в серьезного собеседника, и, потягивая
недопитое пивко, сразу заговорил о деле:
— Если тебя смущает твоя неприкаянность, могу предложить тебе должность моего
секретаря. Я работаю в лектории по распространению научных знаний среди
старшеклассников. Кстати, а я… я там есть?!
— Не знаю… Я никогда не был знаком с человеком, похожим на тебя. Учти, что в
41 году почти всех немцев депортировали из Европейской части СССР в Казахстан.
— А, ну в таком случае, ни меня, ни моего папы там точно нет. Мой родитель с
42-го. Стоп! Но ведь у тебя же тоже папа немец.
— Его немецкая фамилия — Блюхер. По всей видимости, никому в военном Крыму и в
голову не могло прийти, что герой гражданской войны может быть немцем.
— Весьма остроумно! Ты жил этажом выше. Там сейчас обитает бывшая жена
начальника вокзала, очень хорошенькая, могу познакомить…
— Успеется.
Мы еще долго сидели и обсуждали проблемы мировой политики, пока не пришли
родители Антона: они были на кладбище, где покоилась недавно умершая прабабушка
Антона — в последние годы жизни она сама устроила себе могилку, в ухаживании за
которой проводила иногда и полдня; доходило до черного юмора: на вопрос соседки,
где прабабушка, отвечали: "На своей могилке"… (Это все мне рассказывал
Вальдемар, вешая на стену картину Глазунова в раме из поддельной бронзы).
Отец Антона имел фюрнаме детского психолога, и сразу становилось ясно, что с
детьми ему гораздо легче общаться, чем со взрослыми. Мое появление оживило
атмосферу, и после, увы, неизбежных расспросов о дороге и ценах на колбасу в
Ленинграде он пригласил меня на "мировую рыбалку" и рассказал об одном
сослуживце, который переехал на новую квартиру и сетовал, что у него нет кота
пустить первым на порог:
— Так я ему говорю: я тебе тут в камышах штук семь-восемь — полный мешок
наловлю.
После этого мы с Антоном пошли на автовокзал в другой конец города встречать его
девушку, и я вновь увидел вереницу карикатур, бичующих пьянство, и старый мост,
уцелевший без войны, от которого в моем мире остались лишь полуразрушенные быки.
В Конке уже бултыхались купальщики, в Запорожье уезжал маршрутный "Икарус"
(Хорти нормализовал отношения с СССР весной 41-го года, и венгерской стороне
были возвращены реликвии революции 1848 года — трофеи русской армии).
В стороне от автовокзала действительно был юденблок, обнесенный местами
поломанным дощатым забором. У забора еврейка в нарушение субботы торговала
карамельными петушками. Мимо нас прошел дряхлый ветеран с целой планкой
неизвестных мне наград, он опирался на блестящую палку. Сорванцового вида
мальчишка в зеленой рубашке погнался за девочкой в школьном платьице. Прошли две
женщины с огромными авоськами. Вдалеке милиционер прогонял хлыстом двух особенно
назойливых цыганок. Он подошел к нам, кивнул Антону, как своему давнему
знакомому, и поздоровался с нами за руку. Уехал автобус на Гуляй-Поле, приехал
автобус из Запорожья, а девушки Антона все не было. Наконец, он позвонил ей по
междугороднему телефону, и оказалось, что она и не думала еще выезжать, и будет
только завтра утром.
Антон крепко, не благопристойно выругался (не в трубку) и продолжил наш
обеденный разговор. Солнце уже клонилось к закату, и асфальт дорог покрылся
толстыми и мерцающе-тонкими тенями.
— Но меня вот что удивляет: как же вы могли там у себя допустить распад страны?
И какой страны!
— Из будущего легче судить прошлое. Но там, на месте все казалось иначе.
Например, году эдак в восемьдесят девятом было само собой разумеющимся, что
достаточно сбросить с себя "имперские оковы", провозгласить себя частью
"демократического мира", и в следующие несколько лет экономический бум, ну,
быстрый подъем, неминуемо выведет Россию на первые места в мире но потреблению и
производству.
— Вы забыли элементарное правило: борьба за высокий уровень жизни — не наш
козырь в соперничестве с другими империями. Я где-то недавно читал, что первое
место в мире но уровню производства на душу населения занимает Ниппония — 28
тысяч долларов, на втором — Рейх — 24 тысячи, а на третьем — США — 23 тысячи
долларов.
— А у… нас… сколько?
— Подсчет весьма труден, но по курсу в прошлом году было около 11 тысяч долларов
на душу населения. Это при том, что у нас чистое потребление составляет 36 %
национального продукта, а в США — 64, и в Рейхе — 52. Это значит, что личное
потребление в СССР в три раза меньше, чем в Рейхе, и в четыре раза меньше, чем в
США. А… у вас?
— В последней энциклопедии я встретил цифру 3 220 долларов на душу населения —
это производство.
— М-да, доперестраивались.
— У нас все еще зависит от курса доллара. Когда я исчез, за один доллар давали
около пяти тысяч рублей…
— Серьезно?! Вы как аргентинцы — оперируете миллионами?
— Не совсем миллионами. У нас средняя зарплата — семьсот тысяч рублей.
— Интересно, сколько это на наши, — Антон остановился возле дверей аптеки и
занялся подсчетами в уме. — Восемьдесят пять рублей, — сообщил он через минуту.
— А у нас за триста.
— Нет, с этим всем я абсолютно согласен. Но вы в более выгодном положении. Вы
отгорожены от "свободного мира" двумя отличными "железными занавесами": Рейхом и
Ниппонией.
— Да нет, почему? Никакого "железного занавеса", по правде, не существует. Это
троцкистский миф. Информационное пространство едино, но тут-то и оказывается,
что свобода информации не только благоприятствует демократиям, но и очень вредит
им. В той же Америке гораздо больше сторонников национал-социализма, чем в Рейхе
— демократии. При равном уровне жизни в Рейхе и Штатах последним остается
уповать в своей антигерманской пропаганде лишь на "свободу творчества", то есть
доказывать бюргерам и бауэрам, что симфоническую музыку слушать "нельзя", а рэп
— "можно". Но в том-то и дело, что германцы невосприимчивы к таким "доводам".
Еще в прошлом веке у них сложилась концепция "культуркампфа".
— Да, все хотел спросить, почему в Африке так мало народу?
— Так это только белые. Негры в африканских странах приравниваются к животным и
не учитываются при переписях. Их что-то вроде около двухсот миллионов. А в
африканские страны-сателлиты Рейха переселяются венгры, французы, босняки и
прочие. У Гитлера была концепция Евра-Африки. К тому же уменьшение численности
негров благотворно повлияло на сохранность африканской природы: тут уж или-или.
— У нас совсем другая картина: две мировые войны опустошили Европу и
стимулировали резкий количественный и качественный рост Третьего мира.
— Какого мира?
— У нас с сороковых до восьмидесятых годов весь мир делился на три части:
капиталистический мир во главе с США, социалистический лагерь и так называемой
"Третий мир" — страны Азии, Африки и Латинской Америки, которые часто меняли
свою ориентацию с СССР на США и обратно.
— Мир у вас, однако, более примитивен, чем наш.
— Нет, почему. Третий мир очень неоднороден: китайский коммунизм — маоизм,
азиатский национализм, панисламизм на Ближнем Востоке, панафриканизм. В каждой
из стран — множество противоборствующих группировок, постоянные перевороты,
гражданские войны.
— У нас конфликты двух видов — конфликты между сателлитами разных империй,
например нашей Эфиопии и немецкой Сомали, а в Европе сторонники независимости от
Германии — голлисты, титоисты. "Красные бригады" в Италии проповедуют
индивидуальный террор. Их, естественно, поддерживают американцы. А наши
поддерживают кубинцев и повстанцев в Латинской Америке.
— И ещё одного я не понял: как у ниппонцев появилась атомная бомба?
— Им передали ее немцы сразу же после бомбардировки Хиросимы, и ниппонцы смогли
три дня спустя сбросить ее на Лос-Анджелес.
— И что с Лос-Анджелесом?
— То же самое, что и с Хиросимой. Миллион погибших сразу и сотни тысяч умерших
от лучевой болезни. В США началась паника, и они вскоре заключили мир с
Ниппонией. Только потом выяснилось, что это германская бомба, и что ниппонцы
создали свою бомбу только в 56 году.
Так, беседуя, мы миновали летний кинотеатр, куда уже собирались зрители,
заглянули в ярко освещённый книготорг — ничего интересного — прошли через
