Мысленно, подобно руководительнице их школьного драмтеатра, проиграла все главные штрихи уже нахлынувшего на глаза действа. Встала на край отшлифованного ветрами и солнцем камня. И, вдохнув полной грудью почти осязаемой свежести лесного воздуха, последний раз обвела своим детско-жалост-ливым взглядом бездонную голубизну неба. «Но мне сейчас… не туда, а только вниз», – подумала Лена, зажмурилась и бросилась головой в водную темень бьющей о берег волны.
Но сделать тот роковой выдох пришлось раньше срока. Зацепившись распарашюченным на лету платьицем о сучок выступающей из-под камня коряги, она повисла уже над водой почти с захлёбным криком:
– Ой, мам… ма-а-а-амочка!
Бултыхнувшись несколько раз в гребни волн, с трудом подтянулась руками к сучку. Отцепилась от него и сквозь слёзы решила-таки «идти до конца», вернуться к задуманному самонаказанию. А услышавшая этот задребезжавший от страха и воды, но всё же знакомый голос белка тоже встрепенулась. «Так это она, оказывается, Ленуська, она откуда-то ровно из земли свою беду выказывает!» – вскинула хвостом пушистая. И несколькими затяжными прыжками по соседним деревьям достигла этой, уже отдающей приторным запахом трагедии, надводной точки.
Полупромокшая девочка поднялась на камень и, стыдливо целуя нательный крестик, мысленно взмолилась: «Боженька-Боженька! если не можешь вернуть мне колечко, то помоги хоть нормально утопнуть». Безразлично закинула на спину уже слегка потрепанную в воде косичку. И напоследок, делая лицом к речке свой прощальный вдох, услышала подобие необычного свиста. Как будто кто-то сквозь сомкнутые зубы, приложив к ним сложенные большой и указательный пальцы, тоже втягивал тот же напоённый лесом воздух. Но при этом ещё и словно чмокал.
Лена неохотно обернулась и увидела, как с соседней верховой ветки к ней летит рыжей кометой, выруливая вниз хвостом, её Бела. Всего мгновение – и та оказалась у ног своей любимой кормилицы. Держа в передних лапах играющий на вновь улыбнувшемся солнце маленький бриллиант, пушистая опять засвистела. Но уже от радости такой очень своевременной встречи.
– Ах, Бе-е-ела, моя спасительница му-у-удрая! – встала пред ней на посиневшие коленки едва не обезумевшая от неожиданности девочка.
Сняла с округлых и цепких коготков зверька фамильное колечко, поцеловала белочку в носик и расплакалась. Это едва не сделали также прибежавшие на крик Лены одноклассницы. Но подоспела и вспотевшая от тревожных поисков мать. Она растерянно посмотрела на происходящее и вскрикнула так, что её громогласностью, словно ветром, сдуло с камня даже белку:
– Ты что тут натворила, шкодница? Почему в таком неприглядном виде… и колечка дома нет?!
– Д-д-да вот оно, – протянула дрожащую ручонку дочка. – Мы с девочками забежали сюда искупнуться. Оно же случайно скатилось, я и прыгнула за ним в воду.
– Правда-правда, тётя! – не зная истинную цену подружкиной выдумки, в один голос подтвердили школьницы.
«Видать, старею уже, коли нервишки свои понапрасну стала как будто с цепи срывать», – облегчённо вздохнула та. Привела в порядок дочурку, себя. И все они весёлой гурьбой покинули место и время их самого разного восприятия реальности, которую спрятали в себе навсегда лишь двое – пятиклассница и её пушистая спасительница.
Запах первача
Обязанный своим именем годовщине революции семнадцатого года, Октябрь Иванович решил отметить их общую «дату» по необычному для нового времени сценарию.
– Как думаешь, Клава? – привычно шмыгнул он красноватым носом с одновременным подтягиванием сползающих с живота брюк. – Там у тебя, кажись, осталась ещё бражка, так давай я того… переварганю её вечерком на самогон. Угостим друганов, соседей наших… шоб не посчитали, шо зажилил «днюху»-то.
– А чё ж, и то правда, – весело подбоченилась о пояс халата жена. – Хоть и стыдновато так, но пенсион сбережём и людей попотчуем. Не заслужил за такие года, чё ли?
Довольный таким ещё почти звериным чутьём женского вкуса, он потёр не менее чуткий нос и с заходом осеннего солнца взялся за дело. «Как раз, считай, вся деревня тоже печки растапливает, вот и буду втихаря на кухне свой чаёк заваривать», – с ухмылкой в седые усы подумал Октябрь Иванович и полез на чердак. Достал оттуда большой, внешне ничем не приметный самовар с трубчатой спиралью внутри. Приладил его к поставленной на уже горячую плиту фляге и плотно зашторил окно.
– Это ж пить её прилюдно не стыдно даже начальству, а вот делать почему-то стало срамно, – пробурчал подпольный мастер самогоноварения. – Детёшек стряпать прям чуть ли не в телеке не срамно, а вот водочку-то… Тьфу ты!
В поставленный на столик бутафорный самовар налил холодной воды и подключил к его кранику трубочку с фильтром. Не прошла и пара десятков томительных для хозяина минут, как в стеклянную кружку пошли первые капли слегка мутноватой жидкости. Вскоре они превратились в тоненькую синеватую струйку. А когда та заполнила четверть посудины, он быстренько отлил часть этой ещё теплой от охлаждения парообразной сивухи в свою рюмку. Выпил залпом и, зажмурившись от её крепости, быстро ткнул вилкой в стоящие рядом шматочки сала. «Ну и первачок, градусов 70, не меньше! – мысленно воскликнул он. – Подкрашу да запашок заглушу… И сам вискарь закордонный перед ним хмелеть будет!»
Размечтавшись под струящиеся в кружку градусы, хотел ещё отлить себе «пяток грамм», но за окошком каркнула ворона. Она поселилась в этом сорочьем гнезде, что на высоком сплетении ветвей густолистого клёна, ещё в прошлом году. Октябрь Иванович уже дважды пытался её оттуда выкурить дымком засарайного мусора, но та оказалась настырнее хозяина. За что он её, в конце концов, даже по-мужски зауважал. Особенно в последнее время, когда чернуха стала подавать свой картавый голос всё реже и только по делу.
– Ну, ты мне ещё тут накаркай подляны какой, так дерево на хрен спилю вместе с тобой, – весело пробурчал он, опять возвращаясь к мысли о повторной рюмашке начатой дегустации.
– Кхар-р-р… кар-р-р! – ударила та крылом по оконному стеклу. – Я ж тебе бью тревогу, старый усач, тебе-е-е!
«Шоб она так злилась… Это уже шо-то сурьёзное», – настороженно подумал почти соскочивший с табуретки самогонщик и выглянул в окошко.
Пригляделся и не сразу поверил: у калитки засветилась в тусклом луче столбового фонаря милицейская фуражка. «И ё-ё-ё… пэрэсэтэ! Неужто новый участковый припёрся в такой зрелый час? – едва не зашевелил от испуга губами хозяин. – Говорил же Клавке, шо собачонку надо побыстрей поставить там после старой, схоронённой. Так нет, всё выискивает, шоб позлее была… Вот и, видать, дождала-а-ась». Вскоре подобные мысли повставали чуть ли не частоколом вместо уже покинувших голову волос. И он стал суетно обдумывать своё предстоящее знакомство с форменным представителем здешней власти.
Сам же не по возрасту всё ещё лейтенант тоже остановился, словно присматриваясь к себе издали в столь поздний для работы час. С одной стороны ему казалось, что он уже малость с помощником выпил, и не стоит дальше продолжать удары по собственной печени. А с другой – манил валивший сейчас из трубы этого дома серый дым. И не потому, что он так красиво и нежно вплетался воздушной косичкой в звёздный платок чистого неба. Привлекал сам запах, в котором профессионально чуткий нос участкового уловил-таки спиртовой аромат. «Неужели и в наши дни ещё не перевелись подпольные спецы этого дела?» – подумал он и решил лично удостовериться. Ну, хотя бы как «хозяин общественного порядка», что ли. И, поправив фуражку, смело шагнул во двор.
Да так спешно, как будто получил вызов на поимку преступника. На резкие действия участкового не успел толком настроиться не только хозяин – даже сторожащий своих молодых подружек откормленный гусак. Уже беззаботно вздремнувший у входа в шалаш, он едва не попал под милицейский сапог. Просто вовремя «выпорхнул» из своего первого после нервного гусиного дня сновидения и с полузакрытыми глазами беззвучно отклонился набок. Но вот другая офицерская нога всё же зацепилась за это пушисто-белеющее в темноте тело и с неприличными для власти словами испуганно откинула его дальше. Оскорблённый лейтенантом гусак тоже злобно взмахнул крыльями и хотел было дать ему мужской сдачи. Но тут уж выскочил к ним и без того растерянный хозяин. Дрожащей рукой нащупал на стенке электровыключатель и, пытаясь быть в образе шутника, залепетал:
– Вы шо, случаем не погостевать решили у меня или как, уважаемый участковый?
– Не случаем, а по службе я, – покосился тот на застывшего в позе готового к бою гусака. – А вот насчёт «или как» ты не ошибся, смекалистый гражданин. Очень хочется посмотреть на последнего самогонщика нашего образцового села… Так что не стой, как под стрелой, а веди… веди в избу.
– Да шо вы… как же… почему я-я-я? – забормотал и сочно шмыгнул носом хозяин.
