Вот и теперь синяя «мазда» двигалась в отдалении, между нею и Турецким были четыре машины.
«Замурлыкал» мобильный телефон, лежавший на приборном щитке. Турецкий раскрыл аппарат.
— Саня, ты сейчас где? — услышал он встревоженный голос Грязнова.
— Я? — задумался Турецкий, не чувствовавший никакого душевного и телесного дискомфорта от медленного движения в плотном потоке автомобилей по Садовому кольцу. — Я, говоришь? Да как тебе сказать?.. Слушай, а вечерок сегодня намечается неплохой, между прочим.
— Это в каком смысле? — как бы насторожился Грязнов.
— Да эти психи из Министерства образования придумали десяток экзаменов для учеников девятого класса! Ты себе представляешь? Ну на хрена, извини, четырнадцатилетним девчонкам и мальчишкам в их-то, понимаешь, возрасте выбирать свой жизненный путь? Дальше им, видишь ли, учиться или искать себе профессию? Расти и взрослеть, читая умные книги, или валить на улицу, со всеми ее пороками и соблазнами? Это же надо! А к слову, «восьмилетки» мы, в наше с тобой время, при Никите, уже проходили, ты помнишь, и ни к чему путному они нас не привели. Да и что ребята могут выбрать в этом возрасте? Ты сводки происшествий посмотри — вот что такое их свободный выбор! Демократы, мать их! Все опять с ног на голову поставили!
— Слушай, не заводись, а? — попросил Грязнов. — Наши демократы мне тоже не по нутру, но это же не мой личный выбор.
— Да они же совсем разум потеряли! А моя Нинка теперь сидит из-за этих придурков и под присмотром Ирки готовится день и ночь! К чему? Нет, Славка, мир полон идиотов… Я отказываюсь иметь с ними общие дела и интересы!
— Зачем ты мне все это рассказал? — спокойно, но все же несколько напряженным голосом спросил Грязнов.
— А чтоб и ты разделил мое справедливое возмущение, — засмеялся Турецкий, понимая, что его «выпад» действительно смешон. — И потом, оказывается, что своим присутствием и бесконечными, глупыми вопросами я им просто мешаю спокойно жить, то есть готовиться к экзаменам! Нет, ты понял, Славка? Я — сегодня лишний в их мире. Я — помеха!
— Ничего не поделаешь, такова наша жизнь, — философски изрек Грязнов, как бы настраиваясь на волну Турецкого. — Я тоже ничего хорошего от нее не жду.
Да Александр и сам знал, что с этим миром, руководимым далекими от реальной жизни людьми, никакой каши не сваришь. Значит, остается всех слушать и поступать по-своему. То есть, другими словами, плевать с высокого потолка и честно делать исключительно свое собственное дело.
— Ну ты видишь, я уже разделил твое возмущение. Так ты где?
— Проехал театр Образцова, тащусь к Маяковке.
— Очень удачно. Не тащись, а сворачивай на бывшую Чехова и дуй к себе на службу. Прямо в кабинет Кости. Я — в приемной. Клавдия кланяется. Давай быстрей, у нас снова чепэ!
— Что-нибудь случилось? — еще не врубаясь, спросил Турецкий.
— Все! Информация на месте.
Через двадцать минут — по причине автомобильных пробок — Александр Борисович уже поднимался в приемную Меркулова.
— Там, у Кости, короткое совещание, — встретил его Грязнов, который, стоя у окна, разговаривал с Владимиром Поремским, старшим следователем Генеральной прокуратуры, с которым обычно работал Александр Борисович. — Сейчас он закончит, и мы зайдем.
— Привет, Володя. — Турецкий пожал руку Поремскому — высокому блондину, который, по уверениям Константина Дмитриевича Меркулова, очень напоминал Саню Турецкого в молодости, а потом шлепнул ладонью по ладони Грязнова. — С тобой виделись.
— Не виделись, а разговаривали, — поправил тот. — Так не хочешь узнать, что за чепэ?
— Естественно, но только после того, как поцелую ручку Клавдии Сергеевне. — И Турецкий обернулся к секретарше Меркулова. — Клавдия, ну просто нет слов! — Это было сказано по поводу ее открытой по-летнему кофточки и наличию небольшого бирюзового кулончика, утопавшего в вырезе высокой груди. Этот красивый кулончик, кстати, вместе с серьгами, он когда-то сам ей и подарил, купил в нью-йоркском аэропорту, перед посадкой в самолет.
Клавдия Сергеевна зарделась, но Турецкий, сделав комплимент, уже отвернулся.
— Итак, ребята, я готов вас выслушать. Что случилось?
— Не упадешь в обморок? — серьезно спросил Грязнов, а Поремский усмехнулся.
— Я не барышня. Слушаю.
— Час назад, — Грязнов посмотрел на свои ручные часы, — был убит президент «Межстратегбанка».
— Ну и что? — спокойно спросил Турецкий. — У нас нередко гибнут большие люди. Часто даже беспричинно на первый взгляд — так это кое-кому представляется.
Грязнов посмотрел непонимающе. Поремский тонко улыбнулся, точнее, сделал попытку улыбнуться, но тут же скромно поджал губы.
— Ты бы хоть спросил, кто он, — с досадой махнул рукой Грязнов.
— Хорошо, кто он, Слава?
— Да в том-то и дело, что ничего хорошего! — с чувством воскликнул Вячеслав. — Это Роман Николаевич Воронов, бывший директор ФСБ, ты понял?
— Воронов? — почти по складам повторил фамилию Турецкий. — Славка, ты только не говори мне, что стрелял в него высокий человек в сером плаще по кличке Рэм и бывший генерал что-то такое выкрикнул перед смертью!
— Никто в него не стрелял, — ответил Грязнов и нахально показал дулю вылупившемуся на них Поремскому. — Чего удивляешься, Владимир Дмитрич? Тут, брат, тонкая политика. А его, Саня, взорвали в собственном «мерседесе». Погибли он и шофер. И никто ничего не видел. Прямо возле подъезда его офиса.
— Как Фишку сделали, да? Ну я имею в виду того Фиштейна, про которого нам вчера Небылицын рассказывал, помнишь?
— Помню. Мне эта ассоциация тоже сразу пришла на ум.
— Что еще известно?
— Узнаем у Кости. Там была паника, бесконечные звонки сверху, генеральный с ним совещался. В общем, как я понимаю, нас ждут-с…
— И зря. Наш труп к этому трупу если и имеет какое отношение, то разве что по прошлой служебной принадлежности. Кто там сейчас? И давно ли произошло?
— Сейчас там работает дежурная бригада Центрального округа. А произошло ровно в два часа дня на улице Бахрушина, это рядом с Зацепским Валом. Остальные подробности — письмом.
— Ну а Володьку зачем позвали? — Турецкий кивнул на Поремского. — Для массовки? — Турецкий обернулся к секретарше. — Клавдия, ты в курсе?
— Ты о чем, Сашенька? — спросила она таким проникновенным голосом, что Поремский с Грязновым дружно и нагло расхохотались, но тут же умерили свой смех, потому что дверь кабинета Меркулова отворилась, и оттуда стали выходить незнакомые им люди.
Их провожал сам Меркулов, который, вероятно, слышал дружный, молодецкий смех в своей приемной и отнесся к нему в высшей степени неодобрительно. Это было заметно по хмурому выражению его лица. Попрощавшись кивком с выходящими, он оглядел «славную троицу» и нетерпеливо качнул головой:
— Заходите! — И когда все вошли и расселись вдоль стола для общих заседаний, он сел напротив и строго спросил: — Вы чего это ржачки там устроили? Нашли время, честное слово. У меня ж тут люди сидели, всякие претензии высказывали. Мне перед ними неудобно.
— А что за люди, Костя? — непосредственно спросил Турецкий.
— Да так, — отмахнулся Меркулов. — Делать им всем нечего! Есть арбитражный суд, вот пусть туда и топают! Так нет, им обязательно Генеральную подавай. Прохиндеи!
— Не горюй, Костя, будет хуже, — с пониманием дела вставил Турецкий. — Я вот ехал, пока меня Славка не отловил, и все думал: на хрена малым детям какие-то экзамены? Они что, школу уже закончили? Шибко грамотными стали? Так нет же! А им, видишь ли, предоставляется право выбирать! Чего выбирать, если они сами еще ни черта не знают? Абсурд, Костя! — Турецкий для убедительности даже потряс руками перед собой, но, заметив ухмылку Грязнова, замолчал. — А, ладно, все равно сделанного не исправишь! Так за что, говоришь, очередного генерала уделали?
— А вот это, друг ты мой сердечный, и предстоит выяснить, — ласково ответил Меркулов.
— Мне?! Опять на мою шею?! Костя, у меня теперь что, узкая специализация по бывшим генералам ФСБ? Нет, ты объясни, объясни, чтоб я понял!
— Не шуми, — обрезал его Меркулов и тоже спрятал улыбку. — Дело поручено не тебе, а Владимиру. — Он кивнул на Поремского. — Об этом мы уже говорили с генеральным прокурором. Кудрявцев попросил меня лично переговорить с тобой, поскольку в твоих руках сейчас расследование похожего дела — и по фигурантам, и по качеству исполнения. А я хотел бы, чтобы ты отбросил свои капризы и помог товарищу на первых порах. Ты же в курсе всех событий, в которых оба фигуранта были замешаны? В курсе. Так за чем же дело?
— Значит, не я веду расследование? — с облегчением спросил Турецкий.
— Повторяю, не ты, а Владимир. И в его распоряжение поступает та бригада, которая работает в настоящее время на месте происшествия. Но… — Костя сделал многозначительную паузу. — У меня лично есть подозрение, что на каком-то этапе — впрочем, вы сами, ребятки, определите на каком, — возможно, эти дела придется объединить в едином производстве. Спросите: почему? А я и сам еще не знаю. Но мне известно, что та троица, я имею в виду Воронова, Порубова и еще Короткова, выглядела в свое время неким триумвиратом, и следы их прошлой деятельности, не исключено, простерлись и в настоящее время, оттого и такое резкое решение вопросов с ними. Двоих, как вы видите, уже нет, остался третий, Коротков. Правда, Николай Алексеевич высоких должностей в финансовых кругах не занимает, он больше политикой пробавляется, в Думу, слышал, рвется да мемуары пописывает. Может, его и не коснется десница мстителя какого-нибудь. А может… Кто скажет, что может случиться?
