только предстояло разработать. Эта работа называлась «революционной» лишь по словесной инерции — и в силу её
новизны прежде всего.
Но также и потому, что социализм рассматривался не как самостоятельная цель, а только как временный переходный этап к коммунизму. Тем не менее «Красный проект», в отличие от левого движения за мировую революцию,
строил, а не разрушал. Поэтому было насущно необходимо — и происходило — свёртывание революционного общества как стихии разрушения, а значит, и уничтожение её «бродильного начала» — революционеров.
Примечательно, что Ленин, в первую очередь как вождь именно Революции, уже был не очень к месту в этой ситуации. Скорее всего, он это понимал. Его болезнь и смерть сразу после окончания Гражданской войны очень «логичны» и «своевременны», как в будущем окажется очень «логична» и «своевременна» смерть Сталина. Инерция революционной утопии и фразеологии войдёт в углубляющиеся противоречия с практикой проектирования и строительства реального социалистического государства, экономики и общества, будет преследовать СССР в течение всего срока его жизни и станет одной из причин его падения — как и фундаментальные противоречия в этической системе.
Проектировщиком, а не революционером выступил новый государь — Иосиф Сталин, прошедший долгий путь выживания и отбора, подлинную школу власти ХХ века. Однако полностью отказаться от революционной практики и прийти к государственному консерватизму правящая коммунистическая политическая монополия не смогла. Она не оценила и не защитила построенный ею же реальный социализм — народное государство, нуждавшееся в политической суверенизации.
Государство и революция
Советский Союз — политическая монополия, но не государство как таковое — не сумел за 70 лет своего существования завершить дело Великого Октября — антифевральскую революцию-контрреволюцию, оставшись в рамках ереси человекобожия — светской коммунистической веры. Коммунистическая религия не позволила понять и удержать результаты реального исторического творчества, развития российской государственности как таковой, оценить построенное народное государство, наделить его политической самостоятельностью. Прежде всего коммунистическая церковь официально и определённо запретила к 1969 году развивать отечественную теоретическую социологию — а без этого никаких новых знаний о новом социуме построить было нельзя. Тем самым КПСС утратила основание власти, которую получила в 1918-м. И перестала быть субъектом.
Хрущёв ради захвата власти вернулся к своеобразному революционизму «по-ленински». Был назначен срок построения коммунизма — что идеологически обесценивало достижения социализма и восстановления страны после войны, вводило в оборот ценности потребления. Фактическое политическое завещание Сталина — его заметки о необходимости ответить на вопрос о природе стоимости при социализме — было предано забвению. А ведь, по сути, продолжение этой линии развития политэкономии привело бы к пониманию необходимости дальнейшего развития сочетания плановых и рыночных механизмов в народном хозяйстве. Такое сочетание имело место при Сталине: артели и личные приусадебные хозяйства закрывали потребности населения и составляли 9 % всего объёма производства. Вернулись к политике продвижения коммунистических революций по миру — вместо формирования сбалансированной имперской политики.
Репрессии — контрреволюционные меры, направленные на свёртывание революционного общества, — были осуждены как деятельность государства и лично Сталина как государя. Императора шельмовали по образцу кампании против Николая II: Сталина представили как патологическую личность. А ведь в репрессиях принимал участие весь народ — и не только в порядке их одобрения, но и деятельно. Репрессии были общественной борьбой проектировщиков — строителей нового государства с революционерами и в существенной степени — народной политикой при слабом строящемся государстве. А при последовательной реализации государственной политики не столько осуждению, сколько историческому осмыслению должны были быть подвергнуты именно революция, её жертвы и последствия. Но это было невозможно: революция коммунистической церковью обожествлялась, несмотря на то, что это находилось в явном противоречии с действительной практикой государственного строительства.
Все реальные достижения строящегося народного русского государства всегда умалялись светской верой в «ещё более светлое будущее», а потому не могли быть положены как настоящее, как наличная и самоценная данность, как предмет дальнейшего продолжения проектирования. Следует понимать, что социальное — как и любое иное — проектирование представляет собой непрерывный процесс. Прекращение проектирования означает гибель проекта.
В истории СССР можно выделить несколько волн политических контрреволюционных усилий: Гражданская война, НЭП, подготовка к мировой войне с отказом от НЭПа, Великая Отечественная война, последовавшее восстановление народного хозяйства. В этих периодах можно увидеть несколько системных попыток укрепить народное государство и построить механизмы его воспроизводства. Соратники по мировой революции справедливо отмечали эти события как отступничество от идеалов «марксизма-ленинизма». При этом тот факт, что СССР есть наследник Российской империи, не был нормативно оформлен, хотя Великая Отечественная война эту историческую преемственность во многом фактически восстановила. Именно «красные», а не «белые» вернули «историческую Россию», за которую якобы воевали последние. А ведь для воспроизводства государства явное, нормативное оформление преемственности — необходимый и неизбежный исторический процесс.
В целом можно констатировать, что благодаря противоречивой революционной идеологии власти и застывшей коммунистической светской вере политическое развитие государства после смерти Сталина стало всё больше отставать от интенсивного экономического и культурного развития страны. Подчеркнём: отставать от развития не стран Запада, а своей собственной страны.
Горбачёвская перестройка стала открытым проявлением кризиса светской веры в коммунизм. Горбачёв был фактически назначен ликвидатором КПСС — назначен самой КПСС в лице Политбюро и ЦК. КПСС не нашла способа и формы наделения социалистического/ народного государства политической самостоятельностью, она даже не ставила такого вопроса, не могла помыслить свою новую роль при таком государстве (а вот Коммунистическая партия Китая — смогла). Вот тут бы и вспомнить о пятисотлетней истории России (с момента создания государства-царства, царя и государственной бюрократии государями от Ивана III до Ивана IV Грозного). Но случилось другое. Павшую коммунистическую веру сменил импорт либерально-демократического варианта светского религиозного безбожия, проводником которого, без сомнений, Горбачёв стал уже под определяющим западным влиянием вместе с частью верхушки партийного руководства.
Западное религиозное влияние вновь сдвинуло нас назад, от «октября» к «февралю» 1917-го. Результат был известен Западу заранее, исторически — снова безвластие через самоликвидацию власти, анархия и снова «Временное правительство». Снова та же безумная Государственная дума, та же неуправляемая война — на этот раз в Чечне с перспективой разрастания на весь Кавказ и далее на всю Россию. Повторилась поддержка западными врагами революции в Российской империи, которая должна была привести Россию к поражению в мировой войне, то есть к историческому уничтожению. Этот сценарий в ХХ веке никогда не снимался с повестки дня, актуален он и сегодня.
Конечно, после краха собственной светской веры никто у нас в чужую светскую веру исторически надолго не уверует. Однако не стоит обольщаться. Интенсивность либерально-демократической пропаганды очень высока. Есть средство и против нашего собственного исторического опыта: нужно
