Запущенные Птицей тёмные стрелы разили наповал, мир за миром вспыхивали и обращались в ничто, а сама Птица, расплескивая вокруг себя крепчайший камень, поднималась из развороченных глубин Эвиала, оставляя за собой лишь пустую скорлупу ненужного более яйца. С крыльев срывались бесчисленные молнии, обращая во прах и пепел леса и равнины, горы и острова, иссушая моря; обугленные пространства рассекло огневеющими трещинами, подземное пламя выплеснулось на поверхность, и мир заполыхал, подожжённый несдерживаемой яростью чудовища.
А сама Птица поднималась всё выше, туда, в занебесные просторы, нести смерть и разрушение дальше, потому что ничего иного она делать не способна.
«И хочешь помочь ей?!» – Борозда почти кричала внутри его головы.
Конечно же, она всё слышала и всё понимала. Всё знала.
Гибнущие миры исчезли. Лемех вновь стоял перед мраком, великим и беспредельным, где – знал он – пряталась Птица.
Но почему она показала ему всё это? Почему раскрыла себя? Неужто она думает, что человек, пусть мелкий и не наделённый никакими силами, станет ей помогать? Она должна была обещать, обещать и обещать. Блага, богатства, почести, власть, бессмертие – что угодно. А вместо этого пообещала мучительную смерть всего сущего, сожжённый дом, погибшие родные – конец всего и всему.
Почему?
И Лемех попытался спросить.
Вместо ответа он увидел муравейник и медведя, разгребающего его лапами. Потом тот же медведь состарился и умер, и уже крохотные муравьи наравне с другими пожирателями падали растащили его останки.
Что это? К чему оно тут?
Птица молчала. Наверное, сказала всё, что хотела.
Или запас слов кончился уже у Борозды.
А потом видение угасло, и Лемех перевёл дух – всё там же, под вечереющим небом, окружённый чёрной выжженной проплешиной Ниггурула, уродливым пятном на светлозелёном покрывале прекрасных эльфийских лесов.
– Ты видел? – Борозда сделалась бледнее обычного, виски покрыты бисеринками пота.
– Видел, а что он мог ещё сказать?
– Она велела тебе освободить её.
– Велела, – Лемех попрежнему не мог взять в толк, куда клонит Борозда.
– И ты сделаешь это?
– Что за чепуха? Кто может это сделать?
– Ты. Другие хуторяне. Княжье войско с юга. Инквизиторы. Маги Ордоса. Все те глупцы, что могут явиться сюда с войной, пытаясь стереть Зачарованный Лес с лица земли. Все, кто встанет против нас, будут помогать Птице освободиться.
Лемех приложил ладони к глазам, смежил веки. Вдруг стало жечь так, словно туда плеснули какойто алхимичьей гадостью.
Он устал. Он может сражаться, он может, наверное, свалить полдюжины, даже десяток эльфов в открытом бою, прежде чем его убьют – но от слов и бесконечных увёрток он устал так, как после долгого, многомесячного похода.
– Хорошо, хорошо. Я всё видел. Теперь ты исполнишь обещанное – или будешь болтать дальше?
Борозда улыбнулась, и Найда вновь предостерегающе рыкнула.
– Исполню. Ты хотел увидеть Зарёнку? Смотри.
«В который раз мне повторяют это слово?»
Месяц глядел на всё это крайне неодобрительно, словно едва мирясь с капризами собственной невесты. Но что Лемеху с его мрачных взоров? Ему надо вернуться с сыновьями домой, а до прочего дела нет. Коль же Месяцу приспичит явиться на Лемехов хутор непрошеным гостем – то найдётся, чем его встретить.
Полночь чтото негромко сказал, остерегающе, неодобрительно. Борозда только рассмеялась.
– Пусть смотрит, раз уж так хотел.
Она положила обе руки на ствол деревца, ещё совсем недавно бывшего девушкой, толькотолько начинавшей невеститься. Позвала, нежно и негромко, словно лучшую подружку на девичник перед свадьбой.
Лемех только смотрел. Никаких волшебных сил или как там это зовётся у магов, у него отродясь не случалось, он ничего не чувствовал – ни тебе «дуновений» или там «помутнений», просто стоял дурак дураком и злился на себя за это. Прошедший Вольную роту, а особенно – «Весельчаков Арпаго», такого себе позволять не может.
Борозда позвала вновь, обхватывая руками деревцоЗарёнку, зовя девушку по имени, прижимаясь щекой к светлой коре.
Ничего не изменилось.
Полночь приподнял подбородок. Скулы закаменели. Месяц, не скрываясь, поднял лук, наложил стрелу. Целился он прямо в грудь Лемеху.
Борозда, напротив, тяжело и судорожно выдохнула, слово запыхавшись после долгого бега. Ногти её, гладкие, поблескивающие, нежнорозоватые, каких никогда не будет у крестьянских девочек и девушек при постоянной их тяжкой работе, – впились в кору, и Лемеху почудилось, будто ветви деревца вздрогнули.
А внутри его мыслей властно шевельнула крыльями Тёмная Птица. Нет, ничего не сказала, просто напомнила о себе.
И уже без всякой Борозды.
По стволу пробежали быстрые волны, точно поверхность воды зарябила под быстрым ветром. Ветви уже не «вздрагивали», ходили ходуном, словно у человека, отчаянно размахивающего руками.
Потом со вздохом, печальным, тоскливым, деревце стало один за другим вытаскивать корни из земли.
Приходилось Лемеху слушать всякие байки про «ходячие леса», и говорили о них слишком многие и слишком подробно, чтобы было это всё уж полной выдумкой; но своими глазами видеть не довелось, и сейчас пришлось изо всех сил сжать зубы, повторяя: «Это ж просто их чары, просто чары, ничего больше…»
Ветви опустились, среди них появилось лицо; сучья становились плечами, тонкие веточки и листва – волосами. Однако и волосы, и брови сделались зелёными, глаза – огромными и чёрными, словно дупла. Руки свисали почти до земли и могли гнуться как угодно. Пальцы, длинные, многосуставчатые, напугали бы любого лишь чуток послабее самого Лемеха. Кора сделалась одеянием, покрытым синеватыми причудливыми завитками эльфийских узоров.
И лишь голос остался прежним.
– Оох… Борозда, зачем ты меня разбудила?
Ни тени почтительности. Девушка – или то существо, которым она сделалась, – говорила с эльфийкой как с равной.
– Прости, – смиренно сказала Борозда. – Но вот… тут Лемех, сосед твой… хотел видеть… что ты жива…
Чёрные дупла глаз повернулись к хуторянину, и того вновь продрало морозом.
– А, ты, дядька Лемех… – протянула Зарёнка – или, вернее, похожее на неё диковинное существо, получеловекполудерево. Протянула презрительно, как никогда б не дерзнула, встреться они, к примеру, на её родном хуторе. – Чего пожаловал? Мне недосуг. Сейчас спааать хочу, а потом Борозда меня учить станет. Магии. Настоящей!
– Убедился, маловер? – Борозда тяжело дышала, но глаза у неё торжествующе сверкали. – Ничего с ней не случилось, с твоей Зарёнкой. Здесь она, ещё живее, чем раньше. И куда нахальнее.
– А что с отцом твоим, с Бородой? Что с моим соседом? Что с твоими братьями, сёстрами – сколько меньшойто было? Две зимы да два лета?
Зеленоватые кустистые брови сошлись, чёрные дыры глаз, лишённые зрачков, упёрлись в Лемеха.
– Сгорели, – равнодушно сказала Зарёнка. – Такое вот несчастье приключилось. Я одна спаслась.
– Одна спаслась? А другие, значит, нет, потому что ты двери колом подпёрла? – к горлу жгучим комком подкатывала ярость.
– Мешали, – с прежней отстранённостью бросило бывшее Зарёнкой создание. Оно даже не сочло нужным отпираться. – Ну, чего ещё спросить хочешь, дядька Лемех?
– Это не Зарёнка, – повернулся к эльфийке хуторянин.
– А кто же? – пожала Борозда плечами.
– Чудовище. Гончей Крови ничуть не лучше.
– Борозда! Так я посплю ещё?
– Поспи, дорогая. Сегодня ночью много работы будет. И с заклинаниями, и с копьями подземными.
– Угу, понимаю, – существо зевнуло. Раскрылся рот, на удивление большой, с несколькими рядами мелких и острых зубов, совершенно не похожих на человеческие. – Ну, дядька Лемех, ты всё уже? Шёл бы своей дорогой, а? Спать охота.
Хуторянин сжал кулаки, пытаясь подавить закипающий гнев.
– Зарёнка! А что ты можешь? Сейчас – что можешь сделать?
– Что могу? – слегка оживилось создание. – Много чего! Могу любым деревом в лесу сделаться, любым кустиком, их глазами смотреть, их листьями слышать, их корнями чуять! Могу подземных ловитьдавить, норы их перенимать. Могу, если захочу, на другое место перейти, там врасти. Постоять, подумать, посмотреть – потом ещё куда. Но покато здесь нужна. Потому что Ниггурул. Понял ли, дядька Лемех? Хотя куда тебе, ты ж прост, как муравей.
– Придержи язык, девчонка! – по старой памяти рявкнул Лемех.
– Я не девчонка, – шевельнулись ветви. – Я Хранитель! Хранитель и Страж! Страх и ужас Ниггурула! Чудовище внизу дрожит пред нами! Мы заставляем его трепетать! Оно бежит от одного нашего появления! Мы рвём его тварей, мы убиваем их тысячами, наши корни пьют их отравленную кровь, лишь делая нас сильнее!
– Зарёнка! – яростно выпалила Борозда.
– Что, девочка наговорила лишнего? – Лемех повернулся к эльфийке, криво ухмыляясь. – Не успели научить всему? Ну да, она ж всего как день один сделалась хранителем. Истинной Эльфийской Стражей, так?
