Шони смотрела на него, раздумывая, что именно тот имел в виду. Голос его прозвучал как-то странно. Она ждала, что он будет грустен, серьезен или даже разъярен. А вместо этого он казался всего лишь удивленным, и еще ему было слегка неловко, словно мысли о том, что же сейчас с ним происходит, застали его врасплох. Ей захотелось увидеть выражение его лица, но он отвернулся в сторону. Он смотрел на статую Никс.
— Ну, знаешь… — протянула она, не имея ни малейшего понятия, что же такого ему сказать. — Вы же с Рефаимом смогли утрясти ваши отношения. Может, еще не поздно подправить твои отношения и с остальными сыновьями? Я знаю, если бы мой папа появился и захотел наладить со мной отношения, я бы пошла ему навстречу. Или, по крайней мере, дала бы ему шанс. — Голова бессмертного повернулась, и он уставился на нее. Шони в тревоге почувствовала, что этими своими янтарными глазами он мог разглядеть в ней слишком много всего. — Я имею в виду — я думаю, что никогда не поздно сделать то, что правильно.
— Ты и вправду в это веришь?
— Да. И в последнее время я верю в это все больше и больше. — Она хотела, чтобы он посмотрел куда-нибудь в сторону. — И сколько же у тебя детей?
Он пожал плечами. Его массивные крылья слегка приподнялись, а потом снова скрылись. — Я потерял им счет.
— Кажется, что узнать, сколько у тебя детей, может оказаться хорошим началом в деле «хочу-стать-хорошим-отцом».
— Знание о чем-либо и воздействие на это что-либо существенно отличаются друг от друга, — произнес он.
— Да, в точку. Но как я сказала — для начала и это неплохо. — Шони мотнула головой в сторону статуи Никс. — А это хорошее место, чтоб начать.
— У статуи богини?
Она нахмурилась, почувствовав себя под его взглядом чуточку легче. — Ну, вообще-то, тут нечто большее, чем просто болтаться рядом с ее статуей. Попробуй попросить у нее…
— Прощение даруется не каждому из нас! — прогремел его голос.
Шони почувствовала, как начинает дрожать, но ее глаза метнулись к статуе. Она практически могла поклясться, что полные красивые мраморные губы приподнялись, ласково улыбаясь ей. Может, это было только ее воображением, но оно придало Шони требуемого мужества, и недолетка торопливо продолжила. — Я не собиралась говорить — «прощения». Я хотела сказать — «помощи». Попробуй попросить Никс о помощи.
— Никс не слышит меня. — Калона заговорил так тихо, что Шони едва расслышала его. — Она не слышит меня уже целую вечность.
— А сколько раз во время этой вечности ты просил ее о помощи?
— Ни разу, — ответил он.
— Тогда откуда ты знаешь, что она тебя не слышит?
Калона покачал головой. — Ты послана мне, чтобы стать моей совестью?
Настала очередь Шони протестующе затрясти головой. — Никто меня к тебе не посылал, Богиня знает, у меня и с собственной совестью достаточно хлопот. И я чертовски уверена, что не могу быть совестью для кого-то еще.
— Я бы не был в этом столь уверен, юная огненная недолетка… нет, не был бы… — размышлял он задумчиво, а потом, внезапно отвернувшись от нее, Калона несколько раз широко и быстро шагнул и бросился в ночное небо.
Рефаим
Он не имел ничего против, что большинство других школьников по-прежнему избегали его. Дэмьен был хорошим, но ведь он хороший со всеми, так что Рефаим не был уверен, имела ли доброта юноши какое-то отношение к нему лично. В конце концов, Старк и Дарий не пытались убить его или держать подальше от Стиви Рей. Дарий в последнее время даже казался чуть дружелюбнее. И когда прошлой ночью Рефаим ковылял к автобусу, ослабевший от своей магически исцеленной раны, Сын Эреба, как это ни удивительно, ему помогал.
Отец спас меня, а затем дал клятву стать Воином Смерти. Он меня любит и выбирает сторону Света, а не Тьмы. Мысль об этом заставила Рефаима улыбнуться, хотя бывший ворон-пересмешник не был столь уж наивен и доверчив, как думали про него Стиви Рей и остальные. Рефаиму хотелось, чтобы отец продолжал следовать путем Никс — он отчаянно жаждал этого. Но он лучше, чем кто-либо, за исключением разве что самой Богини, знал о гневе и жестокости, в которых падший бессмертный погряз столетия назад.
Само существование Рефаима подтверждало способность отца причинять другим невероятную боль.
Плечи Рефаима поникли. Он дошел до той части школьной территории, где стоял разрушенный дуб: одна половина его опиралась на школьную стену, а другая лежала на земле. Сердцевина могучего старого дерева была выставлена наружу, как будто оно было поражено стрелой молнии, брошенной рукой разгневанного бога.
Рефаим знал даже больше.
Его отец был бессмертным, но богом он не был. Калона был Воином, хоть и павшим.
Чувствуя себя странно обеспокоенным, Рефаим отвел взгляд от раны, в которую превратилась разрушенная сердцевина дерева. Он сел на одну из упавших на землю ветвей, прямо у края покореженной кроны дерева, и стал рассматривать толстые сучья, упирающиеся в восточную стену.
— Это нужно исправить, — вслух произнес Рефаим, наполняя тишину ночи человечностью собственного голоса. — Мы вместе со Стиви Рей смогли бы с этим управиться. Может, дерево еще не совсем потеряно. — Он улыбнулся. — Моя Красная исцелила меня — неужели не сможет исцелить дерево?
Дерево не ответило, но пока говорил, Рефаим поймал себя на странном ощущении дежа-вю. Как будто бы он был тут раньше, и не просто во время какого-то учебного дня. Он был тут раньше — с ветром под крыльями и с блистающей синевой полуденного неба, манившего его к себе.
У Рефаима дернулась бровь, он потер ее, чувствуя подступающую головную боль. Был ли он здесь днем, когда был вороном, и когда его человечность была скрыта так глубоко, что эти часы промелькнули затененной, неясной мешаниной картинок, звуков и запахов?
Единственным ответом Рефаиму стала тупая пульсация в висках.
Ветер прошелестел вокруг него, шурша упавшими ветвями, заставляя перешептываться редкие, потемневшие от зимы листья, все еще стойко цеплявшиеся к старому дубу. На мгновение показалось, что дерево пыталось с ним заговорить — пыталось поведать ему свои тайны.
Взгляд Рефаима вернулся к центру дерева. Тени. Содранной коры. Раздробленного ствола. Обнажившихся корней. Похоже, что земля рядом с деревом начала разрушаться сама по себе, будто под ней стала образовываться яма.
Рефаим вздрогнул. Там, под деревом ведь точно была яма. Та, что на протяжении веков удерживала Калону в его земляной темнице. Воспоминания об этих столетиях и жуткое, полуреальное существование, наполненное гневом, насилием и одиночеством, которыми он жил все это время, по-прежнему были частью тяжкого бремени, лежавшего на Рефаиме.
