Он мог бы написать книгу и классифицировать все приёмы, начиная от самых милых и безобидных и заканчивая в конце списка теми, что вытряхивали из людей душу, переворачивая всё внутри, заставляя все их мысли крутиться вокруг таинственной и желанной персоны соблазнителя. Отдельной главой там бы шли приёмы, которые никто и никогда не отнёс бы к прямому ритуалу соблазнения; и всё же они были и работали, как часы.
Он много чего мог бы сделать важного и интересного, но сейчас думал совершенно не об этом. Перед его внутренним взором стоял его мальчик, Фрэнк: сначала — в шикарном оформлении бельэтажной ложи Королевского Театра, красивый, манящий, восторженный… Такой не похожий на себя обычного, в повседневной одежде, занятого делами поместья, книгами или бухгалтерскими расчётами. А затем — чуть встрёпанный, шокированный, зажатый в тесноте закутка, скрытый тяжёлой портьерой и, кажется… готовый наброситься на Джерарда, настолько нестерпимо горели желанием его глаза.
Впервые Джерард испугался. Нет, не своего ученика. Он испугался быть опалённым. Быть зажженным этим огнём, ведь до сих пор Фрэнк любил очень мягко; глубоко, но при этом совершенно ненавязчиво. Его чувства — как запах свежевыпеченных круассанов Маргарет по утрам. Без него начало нового дня поместья было совершенно невозможным, нереальным, странным. Этот аромат воспринимался как должное, но при этом не вызывал бури чувств — сдержанное «спасибо», поцелуй в щёку и пожелание хорошего дня, — вот и всё, чем платишь за него. Но убери его, замени чем-то другим — и утро будет сломано. Плохое настроение, незадавшийся день, ошибки и тугая работа обычно ясной головы.
Джерард не представлял сейчас своё наставничество без этой тихой любви Фрэнка. Она согревала его и часто создавала настроение, когда хотелось невинно «пошалить», беззлобно задеть мальчика, влюбившегося так не к месту. Джерард более чем понимал его, он сам был таким же. И так же ясно понимал, что это чувство надо перерасти. Перешагнуть, оставить в прошлом в виде приятного, полезного, но не имеющего никакого будущего багажа. Перерасти, как он перерос свою влюблённость в королеву.
Именно поэтому он, дорожа Фрэнком до беспамятства, совершенно точно отдавал себе отчёт, что между ними ничего не может быть. Он не пойдёт навстречу чувствам этого мальчишки. Сделай он хоть небольшую, крохотную ошибку в их отношениях — и это будет полнейший провал. Провал их карьер, провал его как наставника, невозможность влиять на что-либо в это смутное время. Даже сейчас, когда ничего нет меж ними, Фрэнку будет тяжело расставаться, когда придёт время, но это хотя бы казалось возможным. А стоит сердцу Джерарда открыться навстречу, как их жизнь превратится в одну большую трагедию и боль, достаточно вспомнить хотя бы о том, какими путями пользуется Джерард для достижения своих целей…
Джерард грустно усмехнулся своим мыслям, и от этого приобрёл вид ещё более таинственный и чарующий для своего спутника, сидящего напротив.
Сегодня этот пожар в глазах Фрэнка… Боже, он заставил его отшатнуться! И бояться, бояться за сохранность своих сердечных бастионов, потому что сила и страсть, неожиданно нашедшиеся внутри него, ошеломили.
«О чём вообще думает этот мальчишка?! Точнее, где находится разум этой взбалмошной рыжеволосой мегеры, по ошибке судьбы назначенной мне в подруги? Ехать в Париж сейчас, когда на улицы стекается всё больше и больше недовольного, озлобленного народа… Так опрометчиво, так небезопасно! И Фрэнк… Он видел нас вместе с де Муллье в ложе… Он вспылил, хотя прекрасно знал, чем я занимаюсь. Мальчишка! Совершенно не контролирует своих эмоций, всё прописано на лице… Но это… даже приятно в какой-то мере, давно я не вызывал своим поведением таких ярких, а что более важно — подлинных проявлений чувств… Надо будет поработать с ним в этом направлении. Пора учиться сохранять «хорошую мину при плохой игре» и держать себя в руках».
— Вы прекрасно задумчивы сегодня, месье Джерард. Чем занята ваша драгоценная голова сейчас? — подал голос из полумрака кареты его спутник.
Джерард мысленно встрепенулся, осознавая вдруг, что всё это время думал лишь об одном человеке, а совсем не о том, как он собирается проворачивать свой спонтанный план во владении де Муллье. Но внешне он лишь чувственно ухмыльнулся, переводя взгляд из-под полуопущенных ресниц от окна в полумрак, туда, где, предположительно, должно находиться лицо собеседника. Помолчав немного, с облегчением осознавая, что второй рукой он бессознательно вычерчивал тонкими пальцами знаки на колене мужчины напротив, он поблагодарил вошедшие в рефлекс привычки и сказал:
— «Дон Жуан», мой друг… Эта опера оказалась действительно великолепной. Как давно я не слышал настолько качественного исполнения и столь трагичного произведения. Я слишком вдохновлён сейчас, месье Камиль, прошу, не принимайте близко к сердцу мою молчаливую задумчивость.
Он легко пробежал пальцами чуть дальше, касаясь внутренней стороны бедра, отчего мужчина напротив вздрогнул всем телом. В карете было довольно тесно, поэтому колени пассажиров были переплетены и в некоторых местах тесно прижаты друг к другу. При большом желании Джерард мог бы дотянуться и до паха мужчины, но он не собирался начинать этих игр, не добравшись до спальни. Личная комната секретаря революционного сообщества — вот была самая главная цель сегодняшней поездки. Джерард находился в уверенности, что его спонтанное появление в покоях де Муллье обязательно принесёт должные плоды. Никто не прячет слишком далеко даже самые важные документы, если пребывает в уверенности, что кто-либо посторонний не окажется в их спальне.
— Вы прекрасны в своей задумчивости, месье Джерард, — выдохнул, наконец, его спутник. — Я мог бы наблюдать за вами вечность, мне даже жаль немного, что мы так скоро приедем.
— Вот как? — удивлённо вскинул бровь Джерард, снова возвращаясь к разглядыванию темноты за окном. — Я думал, ваше поместье несколько дальше.
— Мы едем довольно давно, просто вы, будучи погруженным в свои мысли, не заметили этого.
Джерард улыбнулся. Сколько он мог бы думать о Фрэнке, если бы время было неограниченно? Нет, нет, нет… Надо заканчивать с этими мыслями. Жар желания, взметнувшийся в его потемневших глазах, всё-таки опалил его. Обжёг самый краешек, хлёсткой плетью черкнув по поверхности сердца и низу живота… Нет, этому не бывать. Он сможет контролировать себя. Или просто поговорит с Фрэнком серьёзно, по душам. В свете последних событий, сейчас совсем нет времени на это, но если придётся…
— Вы прекрасный компаньон, месье Камиль. Давно ни с кем рядом мне не размышлялось об искусстве так спокойно и приятно.
— Мне лестно это слышать, mon cher… Знали бы вы, как я горю желанием поскорее оказаться внутри своих покоев, — жарко произнёс мужчина, накрывая блуждающую по его колену руку своей и сдавливая тонкие пальцы.
О, Джерард предполагал. Камиль де Муллье, всего два года назад бывший никем, одной из пешек в свите короля Иосэфа, за последний год рьяно и быстро поднялся по должностной лестнице и сейчас стоял лишь немного ниже основных руководителей и вдохновителей революционного сообщества. И весь этот год, случайно встречаясь с Джерардом в Париже, он проедал в нём дыру глазами, он горел, и Мадьяро не мог не отметить этого. Но на тот момент де Муллье был совершенно бесполезен ему, поэтому удостаивался лишь приветственных кивков и ничего не значащих улыбок.
Всё изменилось буквально на днях, после того, как его королева попросила поразмышлять о том, как незаметно подобраться к управляющей верхушке революционеров. Секретарь, владеющий бумагами, стал лучшей кандидатурой для того, чтобы начать искать информацию, и им так кстати оказался воздыхающий по Джерарду месье Камиль.
Он был почти сорокалетним мужчиной с явными гомосексуальными наклонностями. Жил один в отписанном ему королём небольшом поместье недалеко от Парижа и держал только слуг и нескольких собак. Он был довольно симпатичным мужчиной, голубоглазым брюнетом с копной красивых каштановых волос, рассыпанных по плечам, и портила его лишь некоторая обрюзглость и полнота тела, вызванная, возможно, постоянной сидячей работой и чрезмерным питанием. Он не был отвратителен, в отличие от некоторых других «клиентов» Джерарда, поэтому играть с ним было довольно интересно.
