– Н-да, на этом далеко не уедешь...
Маккензи горько хохотнул.
– Я бы тоже так сказал. Вот если бы речь шла про какой-нибудь академический центр вроде Мильтон-Кейнса, тогда другое дело. Но в этих местах охота – форма существования. Люди даже не обращают на охотников внимания. Нет, нашему мальчику, кем бы он ни был, до сих пор удается держаться вне поля зрения полицейского радара.
– Как дела с психологическим портретом?
– Та же проблема. У нас просто-напросто не хватает фактов. Единственный портрет, который сумели построить психологи, туманен настолько, что прямо-таки бесполезен. Речь идет о человеке, привыкшем к жизни на свежем воздухе, в хорошей физической форме, довольно умном и в то же время дерзком или просто небрежном, раз он оставил труп Салли Палмер в том месте, где на него могли наткнуться. Под такое описание подпадает половина мужчин поселка. Распространите его на соседние деревни, и у вас окажется две-три сотни подозреваемых.
Слова прозвучали подавленно. И его вины в этом нет. Я не эксперт, но из опыта работы мне известно, что большинство маньяков попадаются либо случайно, либо из-за какой-то своей грубой ошибки. Эти убийцы – как хамелеоны: внешне ничем не отличаются от добропорядочных граждан, и даже когда их тайная жизнь становится достоянием гласности, друзья и соседи поначалу изумляются и не верят. Только задним числом можно увидеть неровные, зазубренные края головоломки, которые все время лежали под самым носом. Какие бы зверства маньяки ни совершили, самым гнусным свойством этих реальных, не выдуманных, чудовищ выступает их внешняя нормальность.
Обычные люди, как вы и я.
Маккензи почесал родинку на шее. Заметив мой взгляд, он отдернул руку.
– Обнаружилась одна вещь, которая может оказаться важной, – сообщил инспектор с деланным равнодушием. – Один из опрошенных, разговаривавший с Салли Палмер в день праздника, утверждает, что – по ее словам – кто-то положил мертвого горностая на подножку ее машины. Она подумала, будто это чья-то злая шутка.
Мне вспомнились лебединые крылья на спине Салли Палмер и дикая утка, привязанная к камню тем утром, когда исчезла Лин Меткалф.
– Вы полагаете, горностая оставил убийца?
Маккензи пожал плечами.
– Может, просто детская шалость, а может, какая-то метка, предупреждение. Скажем, убийца застолбил заявку на жертву. Мы уже знаем – он «подписывается» птицами, но нет оснований считать, что он не может воспользоваться и животными.
– А Лин Меткалф? Она что-нибудь подобное находила?
– За сутки до исчезновения она сказала мужу, что в лесу наткнулась на мертвого зайца. С другой стороны, зайца запросто могла загрызть собака или лиса. Сейчас уже поздно выяснять.
Он прав, хотя... Случайности бывают во всем, в том числе и в расследовании убийств. В то же время, с учетом поведения преступника, не такой уж невероятной представляется идея, будто он столь уверен в себе, что метит жертвы заранее.
– Так вам кажется, здесь чистая пустышка? – спросил я.
– Я такого не говорил, – резко возразил инспектор. – Но на данном этапе мало что можно сделать. Мы уже берем на заметку тех, кто проявлял жестокость по отношению к животным. Двое вроде бы припомнили, что лет десять – пятнадцать назад было убито несколько кошек, однако никого тогда не поймали и... Что?
Я отрицательно покачал головой.
– Вы сами сказали, что у нас далеко не город. Здесь иное отношение к жизни. Я не говорю, что люди чрезмерно жестоки, однако особой сентиментальности вы тоже не встретите.
– Другими словами, никто даже не обратит внимания на парочку-другую мертвых животных, – уныло подхватил Маккензи.
– Если бы, скажем, кто-то поджег собаку прямо на центральной площади, тогда, наверное, была бы реакция. Но это же сельская местность. Здесь животные гибнут сплошь да рядом.
Маккензи неохотно признал мою правоту.
– Ладно, сообщите мне все, что выясните про собаку, – попросил он вставая. – Если что важное, звоните на мобильный.
– Пока вы не ушли, – остановил его я, – хочу кое-что сообщить.
И я рассказал ему про ходившие по поселку слухи, будто я арестован.
– Чтоб я провалился, – вздохнул Маккензи, когда я закончил. – Вы считаете, у вас будут осложнения?
– Не знаю. Надеюсь, нет. И все же люди на взводе. Видя, как вы заходите в амбулаторию, они поспешат с выводами. И, по правде говоря, мне не хочется с ними всякий раз объясняться.
– Намек понял.
Интересно отметить, что сам Маккензи не выглядел слишком обеспокоенным. Или, если на то пошло, удивленным. После его отъезда мне пришло в голову, что инспектор ожидал чего-то подобного. Может, ему на руку, если я выступаю в роли подсадной утки? Да ну, глупости... Впрочем, мысль оказалась назойливой и не хотела меня покидать, даже когда я вернулся к обследованию трупа собаки.
Я механически провел подготовку и фотографирование отметки, которую оставил нож на шейном позвонке. Ничего стоящего, обычная рутина, необходимая для формально-доказательной стороны дела. Поместив позвонок под микроскоп с низким разрешением, я заранее знал, на что могу рассчитывать. Пока я разглядывал косточку, пришла Марина с чашкой кофе.
– Что-нибудь интересное?
Я подвинулся в сторону.
– Взгляните сами.
Она нагнулась к окулярам, затем подстроила фокусировку. Когда Марина выпрямилась, на ее лице читалась озадаченность.
– Я что-то не понимаю...
– Почему?
– Царапина грубая, а вовсе не такая гладкая, как в прошлый раз. Лезвие оставило рубчики на кости. Вы говорили, что только зазубренные ножи оставляют такого рода следы.
– Верно.
– Но ведь не сходится! На позвонке женщины след был гладким. Почему же здесь он не такой?
– Очень просто, – ответил я. – Потому что след сделан другим ножом.
Глава 13
Мясо все еще выглядело бледным. Капельки жира, будто пот, сочились сквозь решетку и падали, шипя, на раскаленные угли. От них лениво струились тонкие завитки дыма, наполняя воздух пряной голубой дымкой.
Наморщив лоб, Тина потыкала вилкой в один из недожаренных гамбургеров, выложенных на мангале.
– Я вам говорю, жар слишком слабый.
– Надо просто подождать, – ответила Дженни.
– Если ждать слишком долго, мясо испортится. Надо больше огня.
– Не смей больше плескать этой гадостью!
– Почему? При таких темпах мы здесь всю ночь просидим.
– Меня не волнует. Это же чистый яд.
– Но послушай, я изголодалась до смерти!
Мы сидели в садике крошечного коттеджа, который женщины снимали на пару. Это был даже не садик, а что-то вроде заднего дворика – неприбранный клочок газона, с двух сторон огороженный выпасом для мелкой живности. И тем не менее здесь возникала некая иллюзия уединенности, доступная взгляду только через окна спальни в доме по соседству. И к тому же отсюда открывался прекрасный вид на озеро, лежавшее в какой-то сотне ярдов.
Тина в последний раз ткнула в гамбургер и обернулась ко мне.
– А вы как считаете? Рассудите как врач, что лучше: рисковать отравиться растопочной жидкостью или умереть с голоду?
– Пойдите на компромисс, – посоветовал я. – Снимите мясо и уже потом брызгайте. Тогда у гамбургеров и вкус не испортится.
– Господи, до чего я люблю практичных мужиков... – заметила Тина, подхватывая решетку полотенцем.
Я еще отпил пива из бутылки, скорее из желания чем-то заняться, нежели от жажды. Предложение помочь было отвергнуто, что, вероятно, не так уж плохо, учитывая уровень моих кулинарных навыков. Но при этом стало нечего делать, нечем погасить нервозность. Дженни, кажется, тоже чувствовала себя неловко, больше, чем требуется, суетясь над тарелками для хлеба и салата, расставленными на белом пластиковом столике для пикника. В светлой футболке и джинсовых шортах она смотрелась загорелой и стройной. Если не считать слов «Привет, как дела?», которыми мы обменялись при моем появлении, почти ничего друг другу сказано не было. Если на то пошло, то, не будь с нами Тины, я вообще сомневаюсь, чтобы мы хоть о чем-то здесь разговаривали.
К счастью, Тина оказалась не из тех, кто позволяет появляться неловким паузам в разговоре. Она болтала практически без умолку. Ее жизнерадостный монолог перемежался лишь отдаваемыми мне приказами: заняться соусом для салата, принести рулон кухонных полотенец, которые заодно сойдут за салфетки, открыть еще пива.
Было совершенно очевидно, что других гостей не ждали. Мое настроение колебалось между облегчением от того, что не придется встречаться с кем-то еще, и сожалением, что не удастся найти прибежище в гуще толпы.
Тина щедрой рукой брызнула на мангал жидкостью для зажигалок и с воплем отскочила от стены полыхнувшего огня.
– Говорили тебе, что больше нельзя! – засмеялась Дженни.
– Я здесь ни при чем! Оно само как хлынет!
От мангала валили клубы дыма.
– Ну вот, а кто-то сетовал на нехватку жара, – прокомментировал я, отступая вместе с женщинами под напором палящего воздуха.
