«Ну что же, все как обычно – просят еще пороха и свинца и увеличить винное довольство. На спирт, что ли, этих испанских алконавтов перевести? Или специально для них водку изобрести? Так хлипкие они по этой части, загнутся или сопьются. М-да, надо бы заехать на неделе, поглядеть на опричников».
– Господин мой.
Глянув на верную челядинку, царевич разрешающе кивнул, потому что еще до ее прихода увидел в Передней знакомые Узоры княжича Скопина-Шуйского и девицы Есфирии Колычевой, служащей Аптечного приказа.
– Долгие лета государю-наследнику Димитрию Ивановичу!..
Первым с коротким поклоном поздоровался родовитый юноша, за ним проговорила положенные славословия не очень родовитая, зато вполне пригожая девица в «свадебном» возрасте, отягощенная большим коробом из обыкновенного липового лыка.
– Показывайте.
Пока государственный алхимик Колычева ставила на стол свою ношу и снимала крышку, наследник суздальских князей шагнул к Старицкому и тихо обронил:
– Сочувствую.
Тем временем хозяин кабинета взял в руки серо-коричневый брусок непонятно чего и внимательно его осмотрел.
– С ромашкой?
– Да, мой господин.
Короткая фраза, но сколько же интересного в ней прозвучало для пятнадцатилетнего князя!.. Во-первых, царевич благоволил бойкой девице, раз позволил ей так обращаться к себе. Во-вторых, сама Есфирия явно жаждала внимания и похвалы своего… учителя? Ведь будущих государственных алхимиков наставляли в этом сложном искусстве голова Аптекарского приказа дворянин Аренд Клаузенд и лично государь-наследник Димитрий Иванович.
– Репейник и зверобой, мой господин!..
Родственник правящей династии где-то с год назад слышал побасенку о том, как две лучших ученицы царского аптекаря прямо во время занятий устроили меж собой знатную склоку – с визгом-писком, выдиранием волосьев и расцарапыванием щек. Две дюжины розог каждой утихомирили вражду, но вот причины оной так и остались тайной… Неужели соперничали за внимание царевича?
– Что показали испытания?
Тут уже встрепенулся княжич Скопин-Шуйский:
– Хорошо себя показало мыло с репейником и зверобоем, но и петрушка с ромашкой такоже…
Вслушиваясь в довольно непонятный доклад, Василий Старицкий постепенно уяснил для себя, о чем же именно идет речь, – его царственный родич повелел Аптекарскому приказу выделать средство против вшей. Полезная вещь, что ни говори!.. И для воина в долгом походе, и для простого путешественника, и даже для самого последнего пахаря. Хотя последнему, пожалуй, не по карману такое роскошество будет…
– Василий.
Троюродный брат царевича непроизвольно выпрямился, но почти сразу же понял, что обратились не к нему.
– Отправь несколько коробов с мылом на чумные кордоны – ливонские и те, что между нами и литвинами. Пусть испробуют на беженцах от Бледного всадника.
– Слушаюсь.
– Что с устроением мыловарен?
– Кирпича с известью приуготовлено с превеликим запасом, каменных дел мастера только и ждут, пока подсохнет землица, так что…
Слушая уже вполне понятный для него отчет, князь Старицкий внезапно позавидовал. Тарх Адашев вечно в разъездах и хлопотах, Скопин-Шуйский явственно учится на приказного боярина, про заботы Бутурлина он слышал своими ушами, к тому же частенько его видел в Пушкарском и Бронном приказах. Поди, со временем Богданка станет головой одного из них? Федька Мстиславский по святым местам да отдаленным монастырям ездит, для государя-наследника старые летописи выискивает, и даже Петька Горбатый-Шуйский время от времени поручения царевича исполняет. А он?.. Ни единого разу, словно рохля какая или неуч.
– Что же…
Воздух на какое-то мгновение сгустился, придавая особую весомость следующим словам:
– Я вами доволен.
Есфирия Колычева вспыхнула густым румянцем удовольствия, а вслед за ней и княжич заметно дрогнул лицом. Нечасто, ох нечасто раздавал похвалы будущий царь!
– Ступайте.
Едва дождавшись, пока Скопин-Шуйский и излишне бойкая девица покинут Комнату, удельный князь Старицкий вскочил на ноги.
– Вижу, тоска твоя ушла?
Не отвечая, Василий низко поклонился.
– Государь мой Димитрий Иванович. Прошу о милости… Дай мне дело!
Глянув на просителя с явственным удивлением, не по годам серьезный юноша легко повел рукой, в которую его служанка тут же вложила небольшой кубок с травяным взваром.
– Гм. Какое же ты дело хочешь для себя?
– Такое, чтобы!..
Старицкий замялся, мучительно подбирая нужные слова. Позволят ли ему доказать, что…
– Я не считаю тебя никчемой, Василий. Будь иначе, ты бы никогда не смог занять место близ меня.
Непроизвольно кивнув, молодой князь вновь замялся. Как же выразить царственному родичу свое искреннее желание быть нужным и полезным? Вечный сонм самых разных сомнений и тревог, неуверенность в завтрашнем дне и даже легкий страх от полной неопределенности в жизни?..
– Димитрий Иванович, я…
– И это мне ведомо.
Отпив сладковатого взвара, наследник ненадолго задумался.
– Помнится, тебе всегда нравились скакуны благородных кровей? Да и в прочих жеребцах и кобылах ты разбираешься отменно.
Вздохнув, царевич поставил опустевшую посудину на стол.
– Державе Московской очень не хватает коней. Сильных, быстроногих и выносливых потомков рыцарских дестриэ[69] для кованой рати. Тяжеловозов для Большого наряда[70] и судовых волоков. Неприхотливых пахарей для черносошных крестьян… Подходит ли тебе такое дело, брат мой Василий?
– Но я же никогда?..
Увидев насмешливо изогнутую бровь Дмитрия, князь резко осекся. А затем и вовсе переломился в низком поклоне:
– Благодарствую за милость явленную!
Отмахнувшись небрежным жестом, четырнадцатилетний властитель мягко продолжил:
– Поразмысли, где желаешь устроить конные заводы, какие людишки тебе для того нужны, сколько серебра и прочего надобно. После чего запиши все на бумаге и принеси ее мне. Ступай…
Отвесив несколько поклонов, воодушевленный Василий Владимирович едва не протаранил лбом дверь, а проводивший его хозяин покоев глянул через окно в подступающие сумерки, с силой потер переносицу и вздохнул:
– Слава те, господи, еще одного к делу приставил!
Когда почти полвека назад дед купца Тимофея, сына Викентия, добился высокого звания торгового гостя Суровского ряда, то первым же делом помолился за здравие великого князя Московского Василия Иоанновича. А затем указал снести свое прежнее жилище, что нанятые мастера с превеликим усердием и исполнили. Разметали по бревнышку, разломали до последнего кирпичика. Начисто! После чего на освободившемся месте поставили новый терем, краше старого и куда как удобнее и надежнее. Например, вместо сдвигающейся половицы в опочивальне, под которой хранилось самое заветное и ценное, завел себе достопочтенный предок тайную ухоронку в подполе – выложенную тесаным камнем и столь хитро упрятанную, что ежели не знать точно ее местоположения, искать можно хоть до Страшного суда. Такому хранилищу и огонь не страшен, и руки лиходейские!.. Одного только патриарх торгового рода не предусмотрел, устроив тайник размерами всего лишь чуть больше обычного сундука. Нет, деду и отцу Тимофея этого вполне хватало: серебро они хранили в больших кошелях, редкое золото – в потертой калиточке, а рядышком лежали купчие, жалованные грамоты и торговые договоры…
– Сюда заносите!..
Зато внуку в этом плане не повезло, ибо с некоторых пор серебро он начал хранить в двух небольших сундучках, а важные бумаги занимали аж три большие полки, расположенные в запирающейся на крепкие замки горнице. Разумеется, наиболее важные грамотки и золото он по-прежнему держал у себя в самом надежном месте и все чаще задумывался о новой ухоронке, но все что-то руки не доходили… Пока в один прекрасный день к нему не пожаловал Тарх Адашев с дюжиной боевых холопов, одетых как простые подручные, и парой телег, буквально заваленных самой разной тканью. В основном, конечно, льняным холстом, но были и набивной ситец[71], и шелка с аксамитом, и даже сверток нежно-зеленого алтабаса[72] с весьма затейливой вышивкой, при виде которого почтенный негоциант едва не дрогнул лицом. Потому что вспомнил, какую кучу серебра самолично отмерил за драгоценное узорочье персидскому торговому гостю.
– Вот, Тимофей, разжился по случаю.
Перед мысленным взором купца пронеслись видения родового поместья, разграбленного и преданного огню лихими татями… Именно туда, в надежный каменный лабаз, он не так давно отправил часть своей полотняной казны – по прямому повелению Димитрия Ивановича, между прочим!
– Ты уж сделай милость, возьми это себе, а мне взамен копиек отсыпь. Да побольше, побольше!..
