отряхнул одежду Басманова. – Пожалеешь же.
– Скорее всего, – с какой-то горькой весёлостью ответил Фёдор.
Михаил обернулся на немца и неспешно подошёл к нему.
– Значит, Штаден? – молвил Луговский, всё оглядывая наёмника. – Не, право, для своих подвигов ты что-то мелковат.
– От же ж самому интересно стало – что ж за подвиги? – пожал плечами немец.
С коротким кивком князь вопрошал что-то Генриха на латинской речи, и притом так бегло, что Фёдор не разобрал ни слова. Генрих кивнул в ответ.
– Ну, там и расплатишься, как прибудем, – молвил Михаил, не скрывая тихой печали в голосе. – С этого полудурка блаженного что взять-то? – молвил Михаил, махнув на Фёдора. – Ну что же? Прощайтесь там, что могу сказать?
С этими словами Луговский хлопнул в ладоши и подошёл к ножу, который вошёл в икону с одного метанья. Фёдор облегчённо выдохнул и крепко обнялся с Генрихом.
– Береги себя, – молвил Басманов, прижимая друга к сердцу.
– Я бы даже сказал, – громко отозвался Луговский, – гляди в оба!
Фёдор хмуро свёл брови, а вот Генриху пришлась по сердцу шутка. Он мягко посмеялся, и ту весёлость скоро перенял и Фёдор. Михаил резко дёрнул нож – лезвие отломилось и осталось в промёрзшем дереве. Князь жестом подозвал Фёдора и отдал ему рукоять. Басманов, не ведая, какой в том был смысл, принял эдакий подарок.
– Сохрани её, – напутственно молвил князь, похлопав Фёдора по плечу.
Басманов кивнул, пущай и не разумея никакого в том смысла.
* * *
Сердце Фёдора тревожно забилось, покуда он ещё не воротился в кремль. Он приметил фигуру Малюты у ворот.
«Токмо этой чести и не хватало…» – подумалось Фёдору, когда он завидел, что Скуратов вышел его встречать.
– И где же маялся, Федя? – вопрошал Малюта, не дав опричнику и спешиться.
– Уж и не припомню… – пожал плечами. – Дал волю подружке своей. Застоялась, бедная.
Малюта усмехнулся, глядя исподлобья на Басманова.
– Авось припомнишь чего? Куда умчалась? Нет? – вопрошал Фёдор, наклоняясь к уху любимицы своей да ласково трепля её шею.
– Чай, вы нарезвились? – вопрошал Малюта, скрестив руки. – Андрей-немец помер.
Фёдор сглотнул, поднимая холодный взгляд на Скуратова.
Поджав губы, он спешился, отдавая поводья конюшим.
– Отчего-то его точно нехристя хоронили – никто тела и не видел, – протянул Малюта, почёсывая щёку.
Фёдор прочистил горло, воротя взгляд от Скуратова.
– Где он, Федь? – твёрдо вопрошал Малюта.
Басманов смело обратил взор на Григория. Фёдор чуть вскинул голову и будто бы глядел сверху вниз. Не отводя своего упрямого взора, он осенил себя крестным знамением. Малюта усмехнулся да пожал плечами.
– Как знаешь, Басманов, как знаешь, – молвил Малюта. – Поди к царю-батюшке и сам всё доложишь. Я уж побеседовал со владыкой – и премного же озадачился государь, а я, поди, что отвечу?
* * *
Фёдор предстал пред владыкой, восседавшим на троне. Лик государя был мрачен и суров. Никогда до сего мига он не видел, чтобы Иоанн столь отдавался силам мрачной кипучей бездны, нежели сейчас. В глазах царя явственно горела сама преисподняя, безмолвно и оглушительно рыча, вопия и стрекоча. Но даже этот взгляд Фёдор мог выдержать, покуда взор его не пал на отца, что стоял подле владыки. Алексей был в смятении, и чуйка старого воеводы пророчила страшное, пущай Басману-отцу ещё неведомо было ничего. Иоанн оглядел Фёдора, и уста владыки искривились в жутком оскале.
– Ты смотрел мне в глаза, изливая своё горе, – с придыханием молвил царь.
Фёдор тотчас же пал на колени и ударил себя в грудь.
– Он не предавал тебя, мой царь! И я не предавал! – пламенно воскликнул он.
– Владыка!.. – едва молвил Алексей, как государь пресёк то жестом.
– Будет ещё слово тебе, – произнёс Иоанн. – Сперва он.
Фёдор прикусил губу и силился совладать с собой.
– Он спасал мне жизнь. И не раз, – отчаянно процедил Фёдор сквозь стиснутые зубы.
– Например, когда скормил псам мальчишку Колычёвых? – вопрошал Малюта.
Фёдор в ужасе раскрыл глаза. Дыхание отняло, точно его с непомерной силой ударили в грудь. В жутком смятении он моляще поднял очи на Иоанна.
– Это правда, Федя? – с горькой усмешкой, сквозь неописуемую боль вопрошал царь.
Опричник зажал рот себе рукой, сдерживая тот ад, что разливался горючим пламенем внутри его.
– И посему ты помог немцу бежать? – всё продолжал Скуратов.
Отчаяние затмило разум.
«Будь что будет…»
Басманов коротко кивнул. Иоанн сжал кулаки, и на руках владыки выступили жилы. Царь поднял очи вверх, отчаянно алча путеводного знамения.
– Молви же, что ты не затеял эту измену, – шептал Иоанн точно молитву. – Молви, и я поверю тебе.
Фёдору не хватало сил. Он судорожно пытался сделать хоть вдох, но будто бы тяжкая плита привалила, беспощадно давя его.
– Царе… – хрипло прошептал Фёдор, не смея поднять взор.
– Полно, – молвил Иоанн, и голос его дрожал в ярости и боли.
– Государь мой, не губи, не губи, добрый владыка! – взмолился Алексей, упав на колени. – Ежели есть хоть…
Стук посоха прервал мольбу отца.
– Намерения мои никогда доселе не были так ясны, – произнёс владыка, поднимаясь с трона. – И воля моя никогда не была так тверда.
Фёдор поднял взгляд на царя. Очи полнились горячими невольными и бесполезными слезами. Отчего-то губы расходились в улыбке и в беззвучном отчаянии шептали вновь и вновь: «Прости».
Фёдор не подивился, когда слух его отняло. Всё заняло лишь бешеное сердечное биение. Алексей метнулся, жаждая защитить собою сына, но Малюта с прочими рындами оттащили его, с немалым, ох с немалым усилием. Один из стражников преподнёс владыке тяжёлую секиру – одного милосердного удара хватило бы.
Фёдор всё то время стоял на коленях, не ведая от страха, кто он таков, и всё, что занимало сердце его и душу, – неописуемый жар внутри его сердца, который пылал так яростно, так страстно и свободно, как будто бы ведал, что нынче ему суждено будет угаснуть. Фёдор не видел пред собой ничего.
И наконец всё стихло.
Резкий звон металла о камень заставил Фёдора вздрогнуть. Он метнулся прочь, неволей закрывая уши и пронзительно вскрикнул. То оглушительное дребезжание с безжалостной стремительностью воротило Басманова в мир. Иоанн обошёл Фёдора, возвращаясь на свой трон.
Опричник глядел на секиру, не окроплённую ничьей кровью, и мысли путались, суматошно бились, не в состоянии стать на свои места. Иоанн взглянул на рынд, что держали Басмана-отца, и те, повинуясь жесту своего владыки, отпустили Алексея. Сам воевода пал на колени, в бессилии от пережитого и в безмерном покое. Верно, ни один из Басмановых ещё не мог разуметь, что нынче свершилось.
– Повинную голову, – молвил царь, занимая трон и сложив руки пред собой, – меч не сечёт? Так ведь говорят?
