Помню только, что кричать пытался, а вдруг темнота перед глазами. Когда очнулся, понял, что говорить очень больно. И голос такой странный. Скрипучий, сиплый. Врач в больничке сказал, что травма горла, что-то там со связками. Не знаю, в общем. С тех пор я только тихо говорить могу. Шепчу, практически.
– Прости, Яр. Я не знала.
– Не извиняйся. Ты спросила, я ответил, – улыбнулся я и, вздохнув, поежился. Холод, до этого момента бодрящий и легкий, неожиданно сжал сердце ледяной лапой.
– Отец… ну, до сих пор тебя…
– Нет, – мотнул я головой. – Он умер десять лет назад. Врачи сказали, что сердечный приступ.
– Понятно, – протянула Вася.
– Что понятно?
– А, я так. К слову. Спасибо, что поделился, – она попыталась меня обнять, потом покраснела и неловко рассмеялась. – Прости.
– Все нормально. Немного стало легче. Я об этом никому не рассказывал.
– Даже Славику?
– Особенно Славику, – поправил я. – Эмпатии у него ноль. Вместо сочувствия он тебе лекцию о недопустимости подобного воспитания выдаст и только. Да и зачем? Проще в себе держать.
– Нет, не проще. Это ломает, – неожиданно тихо ответила Вася. – Ломает то, что уже и так сломано. По крайней мере, теперь понятны слова Шакала.
– Какие слова?
– Он тебя, как увидел, сказал, что ты поломанный. Как я. Что мы оба поломанные.
– И что это значит?
– Не знаю, – пожала плечами Вася. – Шакал и объяснения – вещи несовместимые.
– Ну, да, – ехидно улыбнулся я. – Духи не велят, поди.
– Точно, – улыбнулась она в ответ. – Духи не велят. Только не верю я в духов. Если б они были, они бы не позволили, чтобы ты голос потерял. Ну, таким способом. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул я. – Поломанные, как выразился Шакал, в такое точно не верят.
Мы просидели с Васей у тлеющего костра до утра. Пока из своих палаток и спальных мешков не выбрались остальные и, зевая, не начали готовиться к завтраку. Только Макс загадочно улыбнулся, увидев, как мы молча сидим рядом. Улыбнулся, и пошел умываться холодной озерной водой.
Странная то была ночь. Самайн. Канун дня всех святых. Переход от тепла к зиме. В эту ночь было много смеха. Была и боль. От воспоминаний, собственных слов, понимающих глаз Василисы. Но то была боль очищающая. Хоть на короткий миг, но мне стало легче. Шакал сказал, что мы оба поломанные. Не спорю, может так оно и было. Вася не делилась своей историей, а я не настаивал. Радовало только одно. Среди сотен уродливых шрамов внутри моего сердца, один болел не так сильно. А всего-то и надо было, что поделиться этой болью хоть с кем-то, кому не похуй.
Глава пятая. Анданте.
После празднования Самайна, Розанов почти сразу включился в работу и начал доставать этим всех, кто был причастен к «Nox Aeterna». Он следил, чтобы репетиции не пропускались, нещадно терроризировал тех, кто фальшивил или сбивался, а еще донимал всех разговорами о своем альбоме. К счастью, в нашей компашке был как минимум один реалист. Макс. И только Макс мог хоть как-то повлиять на разбушевавшегося Славика и поумерить его пыл.
– Слав, ты, конечно, талант, но с коммуникацией у тебя проблемы, – сказал он однажды на репетиции, устав раз за разом гонять по кругу все тот же «Сплин» на стихи Бодлера.
– Песня должна звучать идеально, – насупился Славик.
– Анданте, Розанов. Анданте, – вздохнул я, откладывая в сторону бас-гитару. – Мы третий час играем одно и то же.
– Факт, – кивнул Андрей. – Осатанеть можно.
– Поэтому нам нужны другие песни, а над ними надо работать.
– Ты не забывай, что у многих тут есть еще учеба, а у кого-то работа. К тому же творчество должно приносить удовольствие, – помотал головой Макс. – А иначе мы друг друга поубиваем скорее, чем напишем что-то новое. Плюс, нам для начала нужен не альбом, а демка.
– Демка? – переспросил Славик, массируя нижнюю губу мизинцем. – Зачем?
– Затем. Демка, сингл… называй, как хочешь, попросту необходима.
– Во-первых, мы расширим репертуар. «Сплин», конечно, хорош, но меня он уже порядком подзаебал, – вздохнул Андрей.
– Во-вторых, сингл позволит поэкспериментировать со стилями и найти тот, который подойдет нашему творчеству больше всего, – добавил Макс. Он подошел к дивану, взял свой рюкзак и, порывшись в нем, извлек три тетрадных листа, покрытых изящным почерком. – Вот.
– Что это? – не преминул спросить Розанов.
– Стихи, которые мы с Блодвен написали.
– Они на английском.
– Ну, да, – усмехнулся Макс. – «Сплин» вообще на французском и ничего, никого не смутило. И на английском только два, третий на немецком. С переводом нам Шакал помог, а Блодвен настояла, что текст отчаянно нуждается в немецкой версии.
– Я не знаю ни английский, ни немецкий, – огрызнулся Славик.
– Я тебе переводу, сладенький, – пропела Настя, заставив Розанова покраснеть.
– Почему не на русском? – в лоб спросил он. Макс сначала закурил и только потом ответил.
– Все приличные группы поют на английском. Ну, todeskunst не в счет, хотя для того, чтобы добавить новизны, сгодится.
– К тому же, у Макса почти нет акцента, – добавила Настя. – А этим надо пользоваться. Ну, вы ж хотите раскрутиться?
– Да, нам нужны слушатели.
– Тогда петь надо на английском. Вот отправишь ты потом демку в какую-нибудь контору, а тебе напишут – «Дорогой господин Розанов. Идите нахуй, ибо мы ничего не поняли». А английский сразу даст понять, что вы ориентируетесь не только на отечественную сцену, но и на европейскую.
– Ладно. Истина в твоих словах есть, – согласился Славик, задумчиво нарезая круги по студии. Он взял в руки стихи и повернулся к Максу. – Я могу это взять? Подумать над музыкой.
– Конечно, – улыбнулся тот.
– Ярослав?
– Да, да, – вздохнул я. – Вместе посмотрим потом.
– Хорошо, – кивнул Розанов. – А теперь давайте еще раз сыграем «Сплин». Щукин сбился в первой четверти.
Андрей промолчал. Но посмотрел на Славика настолько хуево, что тот покраснел, пробормотал что-то невразумительное и поплелся на кухню за чаем.
Но на музыке Славик не остановился. Через неделю, на очередной репетиции нас ждал масштабный перфоманс, устроенный Розановым. Войдя в студию, я удивленно посмотрел на стену, которую Славик целиком заклеил какими-то вырезками из музыкальных журналов, собственными заметками и плакатами. Остальные ребята тоже удивились. Не удивился, казалось, только Макс, которому хватило беглого взгляда, чтобы улыбнуться и понимающе кивнуть.
– После репы надо это убрать, – хмыкнул он, когда все собрались в студии и расселись по своим местам. – Колумб на говно изойдет, что мы тут срач развели.
– Я все уберу, но сами поймете, что это необходимо, – пробормотал Славик, перелистывая тетрадь, которую держал в руках.
– На
