всему наши дворовые пацаны, собравшиеся в моем подъезде.
– О, Шептун! – пробасил Чук, высокий, похожий на полинявшего злого медведя. – Ты чо пацанов тревожишь?
– Домой иду, – тихо ответил я, медленно поднимаясь по ступеням. Пацаны сидели на площадке между этажами. На заботливо расстеленной газетке стояли две бутылки водки, три бутылки пива и нехитрая закусь в виде вареной картошки, подгнившего лука и обкусанного со всех сторон плавленного сырка. В воздухе пахло не только перегаром, но и жженной пластмассой, а еще плохо скрываемой злобой.
– Бля, думал, соседи ментов вызвали, а тут чушка всего лишь, – хохотнул второй, мой сосед по подъезду, откликающийся на погоняло Шуруп. – Чо, Ярик, пиздит тебя мамка еще?
– Нет, – покраснел я и вздрогнул, когда Шуруп вытянул вперед руку, приказывая мне задержаться.
– Куда несешься, лось? – неприятно улыбнулся он. – Чо, с пацанами потрещать западло?
– Нет. Просто уже дома должен быть, – я поморщился, услышав общий смех. Злой, унизительный.
– Да ты не торопись, – мотнул головой Чук. – Выпей лучше.
– Не, спасибо.
– Чо, западло?
– Не, мама потом голову отвернет, – честно ответил я. И снова унизительный смех, от которого хочется провалиться сквозь землю.
– Пошел он нахуй. Бухич еще на него переводить, – сплюнул на пол Шиша. Его вечно красное лицо все было в шрамах от прыщей, отчего Шиша походил на молоденькую шишку, за что и получил погоняло. – Слышь, Волков… бля, буду, пацаны. Такому черту да такую фамилию, а?
– Факт, – усмехнулся Чук.
– Так, это… Слышь, Волков, – продолжил Шиша, поймав ускользающую мысль. – Воздух есть?
– Если бы, – вздохнул я.
– А если потрясем? – игриво засмеялся четвертый. Кефир, так его звали. Когда-то был спортсменом, но потом сторчался. Как и все, в общем-то.
– Ну, мелочь если только, – ответил я, понимая, что шпана не отцепится.
– Давай, – коротко бросил Шиша, протягивая ладонь. Покопавшись в кармане, я вытащил наличность. – Мало.
– Нет больше.
– Пиздишь?
– Нет.
– Ладно, чо ты. Отстань от пацана, – вмешался Чук, положив мне ладонь на плечо. – Подогрел, спасибо скажи.
– Чмо обязано приличных людей греть. На то оно и чмо, – снова улыбнулся Шуруп. Он опустил взгляд и указал пальцем на футляр со скрипкой. – А там чо?
– Скрипка, – коротко ответил я и тут же соврал. – Она не моя. Это из музыкалки.
– Да, похуй, – мотнул головой тот. – Слышь, Кефир. Чо стоит?
– Хуй знает, – пожал плечами Кефир.
– Ну, на дозняк хватит?
– Вряд ли.
– Ну, с миру по нитке и соберем, – кивнул Шиша. Я побледнел, поняв, что мама мне точно голову оторвет, если я сейчас лишусь скрипки. Затравлено оглянувшись, я понял, что бежать некуда. Позади стоит Шуруп. Попробуй отпихни такого. Спереди еще трое, до квартиры просто так не добежишь. Еще и дверь открыть надо. Ноги тут же предательски задрожали, что тут же стало причиной для нового взрыва смеха.
– Смотри. Ща обоссытся, бля, – гоготнул Шуруп. – Чо ты менжуешься, блядина? Стой смирно, когда с тобой приличные люди говорят.
– И скрипку свою сюда давай, – скомандовал Шиша. – Мы так… поиграем маленько, да, пацаны?
– Ага. Занесем тебе потом, – кивнул Чук, поковырявшись в зубах грязным ногтем. Он вытащил кусок плавленного сыра, прилипший к сгнившему зубу и, чуть подумав, облизал палец. – Ну, чо замер? Отдал и упиздовал в закат.
– Слышь, Шептун. Ты его не беси, – добавил Кефир. – Пацану вмазаться надо, понимаешь? А ты тут ломаешься, как целка.
– Не могу ребят. Меня ж мама убьет…
– Гля, чо делается, – восхитился Шиша. – Его тут кончат ща, а он мамку свою ссыт. Ты дурак, что ли, Волков? Скрипку отдал и пошел нахуй отсюда.
– Не могу… – я не договорил, потому что слева прилетела двоечка от Кефира. Бил тот несильно, но голова тут же загудела, соприкоснувшись со стеной. Ойкнув, я чуть не выронил футляр и закрыл правой рукой голову. Вовремя, потому что тут подключился Шиша. Бил он в разы больнее и на грязный пол упали капли крови из разбитого носа. Застонав, я попытался отпихнуть его и тут же получил ногой в грудь. Удар выбил у меня не только весь воздух, но и последние остатки храбрости. Только сведенные судорогой пальцы все еще зачем-то стискивали футляр, который пытались у меня отобрать. Каждый удар отдавался в голове болезненным гулом и черными вспышками, но боли, что странно, я не чувствовал. Она, словно приглушенная, пульсировала где-то внутри мышц и нервов.
– А-а! Убивают! – раздался чей-то истошный крик, а потом синхронный смех шпаны. Удары прекратились, и я рискнул приоткрыть глаза. На площадке третьего этажа стояла баба Валя, моя соседка. Она куталась в халат, стоя в дверном проеме и подслеповато щурила глаза. – Я милицию вызову!
– Баб Валь, ну чо шумишь? – усмехнулся Шуруп, спускаясь к ней. – Шуткуем мы. Чо мы Ярика что ли не знаем? Так, побесились малехо.
– Витя, ты?
– Ну, – кивнул тот. – Не признали, баб Валь?
– Вы это… не шумите тут.
– Чеши отсюда, баклан! – зло прошипел мне Шиша, пихая в спину. Уговаривать меня не пришлось. Пригнув голову, я скачками понесся по ступенькам, не обращая внимания на кровь из носа, которая размеренно капала на мою водолазку.
Закрыв за собой дверь, я обессиленно прислонился к дверному косяку и попытался дышать нормально. Получалось с трудом. Сердце металось в груди, как безумная птица, стали ватными ноги, а в голове все еще звучал злой шепот Шишы.
– Заблудился? – раздался с кухни резкий и недовольный голос мамы. – Сюда иди.
Вздохнув, я положил футляр со скрипкой на шкафчик в прихожей и, промокнув нос краешком водолазки, пошел на родительский зов.
Мама сидела на кухне не одна. Рядом, у окна, курил Гоша, губы которого тут же тронула улыбка, когда он меня увидел. Мама тоже скривилась. Не побледнела, не испугалась. Скривилась. Будто увидела перед собой говно.
– Неплохо расписали, – гоготнул Гоша, облокотившись на подоконник.
– Ну и что это? – поинтересовалась мама, делая глоток кофе.
– Упал, – коротко ответил я. Мама презрительно улыбнулась и помотала головой.
– Угу, упал. На кулак. Рожей своей тупорылой. Кто?
– Не знаю. Залетные.
– Угу, залетные. Бабки поэтому в подъезде орали?
– Чо, помочь может? – неожиданно предложил Гоша. – Тут явно не раз на раз, Марин.
– Сиди ты, – отмахнулась она. – Защитник. Мужик за себя сам постоять должен уметь. А иначе не мужик это, а так, тряпка половая. Господи, за что мне это, а?
– Мам, я тут не при чем, – попытался объясниться я, но мама, встав из-за стола, неожиданно влепила мне пощечину. Больно не было. Было унизительно. – За что?
– За то, что сам всех своей рожей провоцируешь. На тебя посмотри, так сразу понятно, что сдачи не дашь. Как терпила
