стиль. Так уж получилось, что я проанализировал готическую сцену и без соответствующего стиля успех нам не светит.
– И умный, и талантливый. А то, что ростом не вышел, так не беда. Маленький хуек в пизде королек, – пропела Настя, заставив Розанова поперхнуться от неожиданности. Он смущенно отошел в уголок, откуда с минуту странно посматривал на Настю, после чего вернулся к своим записям.
– Если твоя знакомая нам в этом поможет, то одной проблемой меньше, – пробормотал он, яростно листая довольно потрепанную тетрадку. – Но я все же накидаю свои варианты, ориентируясь на свой анализ.
– Ни в чем себе не отказывай, – с улыбкой заверил его Макс и, посмотрев на часы, добавил. – Так, если на сегодня все, то я помчал. У меня смена через три часа, надо еще домой забежать.
– А как же репетиция? – искренне удивился Славик, однако ответил ему Андрей.
– Сегодня без репетиций. Вот когда ты с Яром чего нового сочинишь, тогда и помузицируем.
– Я уже работаю над этим, – надул губу Розанов, но Андрей лишь рукой махнул.
– Вот и заебись. Ладно, я тогда тоже помчу. Делишки нарисовались на вечер.
– И не забудьте, что завтра собираемся у Энжи в восемь вечера, – напомнил Макс, вставая с дивана. – Все будут?
Молчаливый синхронный кивок был ему ответом.
В нашей компашке работали только двое – Макс и Андрей. Макс трудился на двух работах, но, судя по его вечной улыбке, его это ни капли не напрягало. Он каким-то образом умудрялся успевать все: и работать, и вписки посещать, и репетиции не прогуливал. Порой я думал, что у Макса в задницу вшит какой-то телепорт или что-то вроде этого. Не может нормальный человек успевать делать то, что делал он.
Работал Макс продавцом у Гоблинса в «Черном солнце» – единственном музыкальном магазине для неформалов нашего города. Отчасти этим объяснялось его знание музыки и знакомство со всей неформальной тусовкой города. Две ночи в неделю он работал кладовщиком у армян на оптовой базе и, порой, сразу после смен бежал на репетицию. «Два часа сна и как огурчик», любил повторять Макс, но правда была другой. Макс был любителем всякой запрещенки, как и Шакал. Сложно было не замечать особый, инфернальный блеск в его глазах или огромные зрачки. Так он и жил – быстро, безумно, хаотично. И его это полностью устраивало.
Андрей был старше меня на три года и уже давно закончил школу. Он учился в одном окурковском ПТУ на сварщика и попутно подрабатывал в автосервисе, которым владел его двоюродный брат, известный криминальному миру города под погонялом Тихий. Машины были настоящей страстью Андрея. Третьей после бухла и женщин. Музыка в этом списке стояла на четвертом месте, но мне казалось, что на счет четвертого места он лукавил. Его глаза тоже загорались особым огнем, когда он садился за установку и брал в руки палочки. Этот огонь не имел ничего общего с дурманом, который плескался в глазах Макса. Это был огонь настоящей любви к тому, что делаешь.
Василиса же, как и мы со Славиком, пока заканчивала школу. Жила она на Речке, во вполне обычной семье. Отец Васи был металлургом на заводе, а мама работала библиотекарем в школе, где училась дочь. Пожалуй, именно об ее жизни мы знали меньше всего. Словно Вася не хотела никого в нее впускать. Она отмалчивалась, если Настя вдруг задавалась заковыристым вопросом, или просто улыбалась и мотала головой, будто ответ не так уж и важен. Вот только я так и не смог забыть ее слова, сказанные в ночь Самайна, когда мы сидели у тлеющего костра, прижавшись друг к другу. «Мы оба поломанные. Ты и я».
Сама же компашка готов была очень разношерстной. Готы редко выбирались куда-либо, предпочитая шумным сборищам тихие и культурные тусовки у своих. На этих тусовках рекой лилось вино, читались стихи Артюра Рембо и Бодлера – настоящих икон в готической субкультуре, велись беседы о жизни после смерти, и то и дело вспыхивала любовь. Любовь спонтанная, резкая, бурная, как горная речка, она заканчивалась так же быстро, как и начиналась. Многие готы проповедовали полиаморию, свободные отношения. Я часто видел, как парочки, которые весь вечер мило обжимались где-нибудь в уголке, уходили в спальни с другими партнерами. Так поступал Макс, так поступала и Настя Блодвен.
Поначалу это казалось диким, но со временем я перестал обращать на это внимание. В самом деле, это их выбор. Кто я такой, чтобы осуждать? Тем не менее, какое-никакое удивление все же случилось. Когда я узнал, что Макс, Лаки и Настя – эдакий своеобразный треугольник, живущий по принципу свободных отношений. Лаки всегда казалась мне существом из другого мира. Холодная, умная, красивая – она могла заполучить себе любого, но почему-то выбрала Макса и более того, без проблем делила его с Настей. Порой я набирался смелости, чтобы задать вопрос, но постоянно тушевался, стоило наткнуться на задумчивый взгляд Лаки. Позднее я понял, что такие, как она, всегда сами по себе. Им плевать на чужое мнение, нормы, правила и догматы. Они всегда поступают так, как сочтут нужным, не парясь о том, что подумают другие.
Пожалуй, только Макс и Лаки были настоящими готами. Все остальные были позерами. Даже я. Мы шли в готику за утешением, искали спасение и лекарство для своих поломанных душ, следовали за модой, а Макс и Лаки жили готикой. Они были ее сутью. И для этого не нужны были черные шмотки, тонны украшений из серебра и прогулки под луной по кладбищу. Пока остальные пили томатный сок, делая вид, что это кровь, резали вены, вдохновляясь черной меланхолией Tiamat, и увлекались оккультизмом, Лаки просто жила свою жизнь. Изучала Ренессанс и французскую поэзию восемнадцатого века, вдохновлялась готической архитектурой и минорным арт-хаусом, коллекционировала поломанные души. А таких среди готов большинство.
Не знаю, почему, но Лаки всегда тянуло к поломанным. Таким, как я, или Стефан. Стефан пришел в нашу компашку гораздо позже, в нулевых, когда готика, как субкультура постепенно отмирала. Он вызывал у всех улыбки. У всех, кроме Лаки. Она единственная, кто видел в нем чистую и незамутненную боль, скрыть которую не мог ни нелепый наряд, ни покрытые белилами лицо и руки. Лаки поняла, что скрывает этот нелепый пацан. И дала ему то, что он потерял. Семью. Семью таких же, как он, калек.
– Лакрима, – усмехнулся Шакал, провожая Лаки взглядом. Он единственный, кто игнорировал сокращенную форму ее ночного имени, предпочитая полное. Тогда я стоял на балконе, наслаждаясь прохладным воздухом,
