— И чё? — недоверчиво спросил Бутко.
— Ничё, — ответил Дегтярев. — Не стоял у Фомы больше.
— Сила, — прошептал восхищенно Кирьянов.
— Так, может, у него и раньше не стоял, — пожал плечами Бутко. — Его ж никто не проверял до того.
Дегтярев хотел что-то ответить, даже рот открыл, но вместо этого плюнул и отвернулся.
— Ладно, хорош лаяться, — сказал Супин. — Если Кузя и вправду Антихрист, у него шестерки должны быть, ну или знак какой-нибудь. А без знака он вроде накладной без печати — пустое место.
— Так что теперь, надо его осмотреть? — спросил Кирьянов.
— Было бы неплохо, — ответил Супин. — Но без рукоприкладства. Тимохины — люди справные, чего их обижать зазря?
Тем временем Кузя медленно, но верно подрастал. В таком возрасте даже месяц — большая разница. Рос он ребенком веселым и послушным. Грудь сосал аккуратно, не кусался. Если хотел есть, не хныкал, не ревел, а только тихо мычал. По ночам не буянил, как многие дети. А если и просыпался посреди ночи, то лежал тихо, прислушиваясь к тиканью будильника и скрипу половиц. Родители в нем души не чаяли. Танька возилась с ним с утра до ночи, Михаил баловал игрушками, сосками и бесконечными шапочками, ботиночками, маечками. Однако дурацкий слух об Антихристе дошел и до семьи Тимохиных. Сначала они отшучивались, потом отмахивались, потом стали раздражаться и, наконец, заслыша вопрос, начинавшийся с «а правда, что ваш Кузя», просто прекращали разговор.
Но народ в Опакляпсино был упрямый.
В один из выходных, когда Михаил уехал по работе в леспромхоз, а Танька осталась с Кузей одна, в дверь негромко постучали.
Танька открыла дверь и увидела что-то похожее на процессию. Возглавляла ее Антонина, из-за спины которой выглядывали любопытные головы односельчан.
— Вам чего? — испугалась Танька.
— Ты, Танька, не пугайся только, — сказала Антонина. — Нам бы на Кузьку твоего взглянуть разок, и мы пойдем.
— Зачем это?
— Ну что ты как не родная, честно слово? Хотим посмотреть, в порядке ли он или как.
— Я тебе и так скажу, — ответила Танька, на всякий случай перекрыв собой дверной проем, чтобы ничего не было видно. — Он в порядке.
— Ну что тебе, жалко, что ли? — сказала Антонина, но с какой-то угрозой в голосе.
Танька угрозу уловила.
— Тебя пущу, если прям так не терпится, а остальных — нет.
— Давай меня, Раиску и Супина.
— А Супина-то зачем? — удивилась Танька, которая с бригадиром и знакома-то особо не была.
— Нужно, — потупила голову Антонина.
— Ладно, — пожала Танька плечами, — проходите. Ноги только вытирайте.
Антонина взяла за руку Раису и кивнула стоявшему в самом конце процессии Супину.
Кузя лежал в своей кроватке и бренчал погремушками. Его губы были изогнуты в загадочной улыбке, по краям которой маленькими вулканчиками надувались и лопались слюнявые пузырьки. Увидев вошедших, он засмеялся.
— Ну? — подмигнул ему несколько театрально-дружелюбно Супин. — Как дела?
Кузя перестал смеяться и посмотрел на Супина сосредоточенным серьезным взглядом.
— Материшься? — спросил Кузю Супин.
— Ты о чем дитя спрашиваешь?! — нахмурилась Танька. — Это ты у своих рабочих спрашивай, матерятся они или нет.
— Ладно, ладно, — испугался Супин. — Я ж так… чтоб разговор поддержать.
Потом все трое гостей стали как-то странно переглядываться. Наконец, Антонина повернулась к Таньке.
— Взять-то можно?
— Можно, только осторожно, — сухо сказала Танька, которая недолюбливала Антонину за ее длинный язык и подозревала, что именно Антонина стоит за всеми этими нелепыми слухами.
Антонина аккуратно вынула Кузьму из кроватки и стала тихо качать.
— Ну? — зашипела она бригадиру. Супин, который до этого стоял смирно, как солдат на плацу, неожиданно засуетился, закашлялся и приблизился к Кузьме. Осмотрел голову с редкими белесыми волосиками и пожал плечами.
Тут стоявшая рядом Раиса вдруг стала вращать глазами, показывая Антонине на ножку Кузи. Антонина присмотрелась и ткнула локтем Супина. На ножке у Кузи виднелось небольшое родимое пятнышко.
— Чё это, глянь.
Супин улучил момент, когда Танька отвернулась, и наклонился вплотную к Кузе, коснувшись при этом своими жесткими усами розовой кожи младенца. От щекотки Кузя залился смехом и стал дергать ножками. Наконец, Антонина поймала нужную ногу и задержала ее в своей руке. Родимое пятно напоминало галочку, что-то типа римской «V».
— Ну, всё? — недовольно пробурчала Танька.
Почувствовав, что материнское терпение подходит к концу, Антонина положила Кузю обратно в кроватку.
— Ну, мы пошли, — сказала она и мотнула головой остальным.
Танька молча кивнула. Едва гости ушли, наклонилась к Кузе.
— Ну чё, Кузька? Осмотрели тебя дядьки-тетьки?
Кузя довольно улыбнулся и выдул огромный слюнявый пузырь.
— Не, — сказал Супин обступившей его толпе. — Клыков нет, шерсти тоже не видать.
— А циферки? Циферки-то? — спросил настырный Кирьянов.
— Никаких цифр тоже нет. Лежит, лыбится и все.
— А про пятно-то что молчишь? — спросила Антонина.
— Какое пятно? — зашумела толпа.
— Да ну что это за пятно? — с досадой сказал Супин. — Клякса какая-то, вот и все пятно. Навроде галочки.
— Так это для тебя галочка, — встряла Раиса. — А если перевернуть, что получается?
— Что? — опешил Супин.
— Галочка вверх ногами. А галочка вверх ногами — это что?
— Л, — протянул неудобный звук Супин, как ребенок, пытающийся зарычать.
Он все еще не понимал, куда клонит Раиса.
— Сам ты «л-л-л-л», — передразнила его Раиса. — Это «А». Только без перекладинки. А это что значит? Антихрист.
Толпа загудела.
— А чего ж без перекладинки? — удивился Супин.
Толпа сразу перестала гудеть и синхронно повернула головы к Раисе.
— А ты хотел, чтоб у него по всему телу печатными буквами «Антихрист» было накарябано? — язвительно спросила та. — Без перекладинки — это чтобы нас запугать!
Толпе аргумент Раисы показался очень убедительным, и она снова загудела.
— И что ж теперь делать? — крикнул кто-то.
— А что ж тут сделаешь? — развела руками Антонина. — Раз родился, значит, уже поздно. Проклята Богом наша деревня. Чем-то прогневили мы его, видать. Будем теперь с Антихристом жить.
— Вот те раз, — сокрушенно покачал кто-то головой. — Жили не тужили, а теперь вона как.
Толпа еще поохала, пошумела и наконец разошлась.
Так бы и забылась вся эта история, если б весть об Антихристе, подкрепленная новыми фактами, не пошла гулять по району с удвоенной силой. В Опакляпсино стали то и дело наведываться какие-то странные люди, желающие одним глазком взглянуть на Антихриста. Танька уже никому и дверь не открывала, и внутрь не пускала, а народ все лез, постукивал, покрикивал, подсматривал. Окна в доме теперь круглые сутки были занавешены, от любопытных глаз. Михаил злился и в один прекрасный день, когда около дома разгуливало особенно много незнакомых людей, достал ружье. С ним и вышел на крыльцо.
— Значит, так, — сказал он хмуро. — Ежели кто будет к моему сыну или жене еще лезть, я тому яйца отстрелю и в жопу засуну.
— А ты кто такой? — спросил самый наглый из зевак. Наглость его, видимо, была следствием алкогольного опьянения — он пошатывался и то и дело закрывал глаза.
— Я — отец, — сквозь зубы процедил Михаил.
— Ха! Отец у него кто-то другой. Мы-то знаем.
— Что вы знаете? — насторожился Михаил.
— Когда зачатье было, тебя-то не было. Вот так.
— Что ты мелешь? — разозлился Михаил. — Иди проспись! Мне-то лучше знать!
— Так, говорят, в феврале ты уезжал на заработки.
— А я приезжал. Это и Танька сама может подтвердить.
— А еще кто?
— Больше никто, — растерялся Михаил. — Я ж на одну ночь и приезжал. К утру уехал.
Тут он окончательно вышел из себя.
— Да чего я тут перед вами оправдываюсь?! Все, брысь отсюда.
— Слушай, будь ты человеком, — раздался чей-то голос из-за дерева, — дай на Антихриста-то посмотреть. Два часа ж добирались, промерзли насквозь. Если хочешь, можем заплатить немного.
— В цирке заплатишь, — огрызнулся Михаил, после чего выстрелил в воздух.
В ту же секунду все зеваки испарились. Даже самый любопытный (и по совместительству самый пьяный) исчез с космической скоростью.
Проблемы это не решило, но на первое время стало чуть спокойнее.
Так уж повелось, что любой слух не живет в сомнении. Если в нем сомневаются, значит, скорая смерть ему. В слух надо верить. Верить истово, упорно и несмотря ни на что. А расставаться с таким будоражащим кровь и воображение слухом опакляпсинцам совсем не хотелось. Поэтому и не смущали их никакие возражения или встречные аргументы. Даже то, что Михаил на одну ночь возвращался в феврале к Таньке, казалось им пустой отговоркой — свидетелей-то нет. Правда, к отцу-то у опакляпсинцев никаких претензий и не было — он же ни при чем. Ему даже сочувствовали. Уехал мужик и на тебе, баба от черта понесла. Со всяким случиться может. К Таньке и собственно Кузе они испытывали гораздо более неприязненные чувства. И чем дальше, тем больше. Теперь любое известие о Кузе воспринималось ими как очередное подтверждение «антихристовой теории». В восемь с половиной месяцев Кузя начал ходить. Сразу пополз шепоток — вот оно! У всех дети как дети, дай бог в десять месяцев еле-еле ковылять начинают, а этот раз — и пошел. Непорядок. В год и два месяца Кузя начал говорить. Причем складно и внятно. И снова не понравилось это односельчанам. Где ж это видано, чтоб обыкновенный ребенок так рано говорить начал? А когда Кузя в полтора года читать начал, вообще возмутились. Стали вспоминать, кто когда читать научился, да только первый класс школы и вспомнили. Раньше-то никто не начинал. Танька, уставшая от этих бесконечных пересудов, принялась было просить мужа переехать куда-нибудь всей семьей, но Михаил только качал головой — на переезд деньги нужны, да и работа стабильная, а с маленьким ребенком куда ж переедешь?
