Разумы зашевелились.
— Есть одна! — послышался приглушённый негромкий голос с кормовой части.
— Разум Евстихий? — прищурился высокий.
— Я, о недосягаемый!
— Кого одолело зло на этот раз?
— Соседа по лавке, — ответили с кормы. — Вы же знаете, здесь только разум Хныч.
— Вера покидает Хныча, — с грустью в голосе отметил высокий разум. — Я могу рассчитывать на твою честность и преданность, Евстихий?
— Беспредельную честность и безграничную преданность, — тихо, но уверенно подтвердили с кормы.
— Скажи правду, только одна инграмма?[37] Или, может быть, две за левым ухом и ещё восемь в паху, как выяснилось вчера при осмотре разума Выдоха?
— Я не заглядывал в пах, — скорбно признались в ответ.
— Все мы суть единое целое, коллективный разум, — нравоучительно заявил высокий. — Моя подмышка, твой пах или его затылок — всё это только часть бессмертного космоса! Приказываю, Евстихий, тщательно проверь ближнего своего.
— Можно я скажу? — послышался другой тихий голос с кормы.
— Ты хочешь признаться социуму, разум Хныч? — Высокий растянулся в улыбке, — Мы принимаем друг друга такими, какие мы есть. Говори без стеснения. Мы рады тебе!
— Я хочу признаться в желании покинуть корабль.
Сотня глаз развернулась, чтобы посмотреть на самоубийцу, произнесшего эти слова.
— Э-э-э, — начал высокий, осторожно дотрагиваясь до уха. — Это как понимать?
— Хочу сойти, мой глубокоуважаемый гуру, чьё имя можно произносить вслух, лишь думая о свистящих соснах.
Лицо высокого окаменело.
— Епона-мать! — крикнул он. — Епона-мать! Слышишь, что говорит твой заблудший сын, чей разум отвернулся от космоса, желая вкусить земного греха? Где я допустил ошибку, Епона-мать?
Мать не ответила, ибо среди членов экипажа не значилась.
— Если вы не против, — сдержанно попросил Хныч, — я возьму с собой Евстихия.
— Да, — кивнул Евстихий, — я давно хочу много раз познать женщину, вкусить паров кальяна, как следует дерябнуть ужаса алкоголя и, в конце концов, умереть старым и здоровым в охренительном богатстве, под рыдания многочисленных детей, родственников и любовниц.
— А я бы хотел поесть пирожков, — в тему добавил разум Выдох.
— Вы все будете наказаны, — негнущимся тоном отсёк гуру. — Неблагодарные! Зачем вам женщина? Или здесь мало космической любви? Зачем кальян, ведь вокруг целебный воздух? Вы бессмертны, как Вселенная, и вдруг изъявляете желание уподобиться обычным людям?! Где вы этого дерьма нахватались? Я вас решительно не понимаю!
— А мы вас, — упрямо буркнул Евстихий. — Я не могу желать Хныча как женщину, потому что у него такая же борода, на которую можно привязать якорь и бросить в самом глубоком месте океана. К тому же у него нет груди четвёртого размера, а у женщин такая грудь есть, и вообще… у Хныча ноги волосатые и эти противные инграммы…
— А ещё женщины пекут наивкуснейшие пирожки, — подтвердил разум Выдох. — Пожалуй, я тоже хочу женщину. С пирожками!
— Олухи! У коллективного разума не может быть низменных желаний! — громогласно провозгласил высший разум. — Все мы следуем Пути, завещанному посланниками, даровавшими этот ковчег. Взгляните за борт и убедитесь — мы не одиноки. За нами вот уже три месяца преданно следует ганзейский когг. Что вы на это скажете?
Под бездонным небом Атлантики натянулся парус торгового судна Ганзы.
— А я скажу, что теперь он является вотчиной разума Лысого, — продолжал наставническим тоном главный среди разумов. — Знаете почему? Потому, что Лысый отказался от желаний. Потому что Лысый в поисках инграмм мог заглянуть не только под мышку, но и куда подальше. Потому что Лысый — человек космоса! Хвала Лысому!
— Хвала! — без особого энтузиазма подхватило большинство.
— Только, кроме того, у Лысого есть ганзейское вино… ему-то чего не жить… счастливчик… вовремя соскочил… везёт же… — прошелестело в рядах гребцов.
— Да, повезло! — Гуру решил перетряхнуть это пыльное одеяло. — Но задумайтесь, какая серьёзная ответственность легла на его плечи. Подумайте, чего ему будет стоить вбить в нетрезвые головы моряков и пассажиров основные идеи нашего учения?
— Что правда, то правда… трудная задача… я и сам не сразу поверил… и уже жалею… — заговорили на скамьях.
— Там, — гуру кивнул в сторону когга, — будет наше первое плавучее поселение. Вы только представьте! Мы разносим свет свистящих сосен по всему миру!
— Разрешите вопрос, — подал голос неугомонный Хныч. — Уважаемый гуру, ну вот опять вы говорите — поселение, а какое может быть поселение без женщин? Вы понимаете, к чему я веду? Может быть, есть смысл потерять пару дней, оставить Путь и причалить к тихой деревеньке, полной незамужних женщин…
Главный сморщился, как старый вилок капусты.
— Опять ты за своё!
— А за чьё?! Женщин-то нет…
— Дело говорит Хныч, — храбро поднялся Евстихий, — Я согласен дружить с космосом, если нам разрешат собрать побольше милых мордашек, чтобы всем хватило.
— Да! Больше женщин — больше пирожков, — логично подметил Выдох, — Давайте уже найдём их, и пусть пекут!
— Говорят, женщины отлично ищут инграммы, — поддержал кто-то осведомлённым тоном.
— И делают из них разные штуки, — кивнул другой авторитетный голос.
— Я хочу пирожки! — потребовал Выдох.
— Епона-мать! — Высокий разум воздел длинные руки к небу, похожему на огромную палитру, на которой причудливо смешалось два цвета — синий и белый, — Епона-мать, как мне с ними поступить? Наказывать всех сразу — глупо. А вдруг и на самом деле те, кого земляне называют женщинами, умеют искать инграммы, превосходя в этом искусстве даже разума Лысого?
На галере стало совсем тихо. Кто победит: разум коллективный или высокий? Коллективного больше, но высокий — главный, и за ним… космос, свистящие сосны и сама Епона-мать.
— Сосна с вами! — резко выдохнул гуру. — Ка-ро-че. Для поддержания тёплой обстановки добра и единения с космосом, удовлетворения некоторых потребностей, особенно для повышения качества поиска инграмм я разрешаю в порядке эксперимента взять на борт нескольких женщин. Но!
В этом месте всеобщее ликование, подкравшись к самому краю, застыло.
— Но, — продолжал, растягивая слова, высокий разум, — только в случае, если на пути возникнет материк или остров.
— Так ведь в поселении Лысого есть настоящие моряки! — не выдержал кто-то. — Они подскажут!
— Не трогайте Лысого, — приказным тоном возразил высокий разум, — Нас поведёт сама Епона-мать!
Социум испытывал сложные чувства. Вроде и победили, а вроде и проиграли. Кто её поймёт, эту Епону-мать… Сколько времени плавали, а берега с женщинами не видели ни разу.
— Подождём? — шепнул Евстихий Хнычу.
— Подождём нашу мать, — кивнул задумчивый Хныч.
ГЛАВА 10
Торн и Порн заглядывают в лицо смерти
и понимают, что ошиблись…
Песня жирной норвежской селёдки.
Исполняется от первого лица, под струнный аккомпанемент Вячеслава Добрынина. Сначала слова адресованы селёдке-соратнице, затем — викингу-рыбакуНу почему такая хрень всё время —С утра пораньше и до чёрной ночи,Нас не спасает ни зима, ни темень,А тот, кто сверху, как дебил хохочет.Мы на борту, и мы почти уснули.Не сможет он понять всей нашей боли!И снова нас с тобой перевернули,Не позволяя жить своей судьбою.
Припев:
Не сыпь мне соль на рану,Небритый паразит!Не сыпь мне соль на рану —Она и так болит!
Когда-нибудь на части разорвёшь тыМой юный торс, нальёшь большую кружку,Напьёшься в хлам, затискаешь подружкуИ будешь слюни распускать в её подушку.Ах, почему такая хрень всё время —Остались от меня одни очистки,Казалось, буду жить и счастье близко,Но всё не так, а ты ваще редиска…
Припев.
Суровый северный ветер играл шерстью фьордских пони. Вязаные шапочки теперь были у каждого — мода есть мода. Над пасущимся табуном завистливо кружились местные чайки, прозванные тупиками. Слегка трезвые рыбаки прямо на каменистом берегу сортировали селёдку. По пояс голый заклинатель Порн, стоя на коленях, сунул голову в дым, щедро валивший от груды углей. Пять — семь разломанных вёсел, охапка дырявых носков и тайный заговор на избавление от туалетных паразитов — вот и всё, что требуется поджечь для удачного обряда…
