По ночам Иван часто лежал без сна, вспоминая лица близких, родные места. Он не раз задумывался, как добраться туда, но понимал — ватагу с собой не наймешь (не на что), а в одиночку не то что до Англии, до балтийских берегов не доберешься. И своим не поможешь, и сам зазря погибнешь. Да и здесь тоже ведь люди, принявшие его в свой круг. За них он тоже в ответе.
А на следующую ночь он снова видел во сне маму и сестренку, которые звали его на помощь, — и, просыпаясь, смахивал слезы.
Потому Иван и искал книги так рьяно, что надеялся обнаружить ту, что поможет ему найти не безоблачную Страну мечты, а просто путь домой.
На ярмарки Иван ездил часто, хотя сам не столько торговал околокультурной сувениркой — этим занимался напарник Андрей, разговорчивый и веселый, — сколько присматривался к потенциальным покупателям, чтобы каждому подобрать щенка под стать. Ну и договоренности об улучшении породы тоже имели место быть, а как же. Замкнутые сообщества, будь они собачьи или человечьи, нуждались в приливе свежей крови.
Но свои способности проводника собаки, ищущей книги, он никогда на ярмарке не оглашал. А вот просто поговорить за родные березы и смородину не отказывался. Однажды встретил своего бывшего начальника чудом (может, благодаря нетворческой импотенции и застарелому пофигизму?) уцелевшего во время чумы. Разговорились. Начальник обитал в беспокойном районе, где постоянно шуровали мелкие банды, часто из своих же бывших сотрудников охраны-безопасности разбойных корпораций, смытых в Лету живительной волной Натурального Прогресса.
— Жену в полон угнали, — пожаловался бывший босс-кровопийца. — Теперь вот на базаре.
— Её на базаре продали? — не понял опешивший Иван-Джон.
— Да нет, торговать поставили, петрушку теперь она продает.
Но основным собирателем баек, сплетен и слухов был Андрей, тот еще любитель непознанного…
Кто сказал «неформат»?!
Опытный интеллигент, бывший телеведущий, член-корр. и автор трех книг в настоящих твердых обложках познакомится с симпатичной молодой девушкой для придания ей интеллигентного потомства. Кормление — за ваш счет.
Вот и сейчас, мерно покачиваясь на расписной телеге, он заговорил с книгуном[8].
— Обитаешь-то ноне где?
— Да в Незаморье. В Донецке.
— А как у вас там в Донецке? Бывал я там…
— Как, как… Живы, здоровы, и даже человечинку не едим. На площади Ленина открыли почтовую станцию — город-то длинный, пехом не пройдешь… Особливо мимо бывших металлургов и шахтеров. Так рядом с «Петровской», когда уголь-то добывать бросили, боевой отряд организовали. По борьбе с зомбями и перевертышами…
— С кем-кем?
— Да с нечистью всякой. Короче, со странными, кажущимися странными и теми, у кого что-то можно отнять. Поди докажи, что не зомби, ежели против тебя десять человек с дубьем, а ты есчто в очках… А вот конные экипажи не трогают, поскольку те уже изначально вампирским налогом обложены. Дорого, конечно, в экипаже, но голова своя дороже. И едешь по улице Кирова с ветерком, прям как раньше…
— Да это бандиты! Даже нелицензированные! — И Андрей по привычке подвинул ближе пошмонный антикварный кожаный портфель с самострелом.
— Э не, еще ли бандиты — то это в Киеве или в Европейском Диком Западе, войска рыцарей-разбойников беспредельничают. У меня сейчас зять в Киеве выживает — там часть города под «Оболонью» ходит, дружина такая боевая, прежде были тружениками на пивном заводе «Оболонь». Да какое сейчас жидкое пиво — только натуральная горилка да и медовуха остались…
— Бывал я и в Киеве. До того как… Даже на речном трамвае плавал. Нынче прямо-таки не верится…
— Нынче там плавают «из варяг в греки». Ладьи торговые да эмигрантские. Говорят, и девок в полон в Турцию везут. А в самом Киеве в планетарии в пятничный вечер выступают сказители-большевики.
— Большевики? Вроде они со своей мумией наперевес в поход за Большим счастьем ушли…
— Те ушли — другие остались. Из тех, кто на заводе «Большевик» работал… А вот в «Серебряном острове» теперь кучкуются работяги с витаминного завода. А вот на Караваевские дачи лучше вообще не соваться.
— Да мне дело тут сладить, а потом до дома добраться. Дача-то небольшая, но две землянки есть. И колючую проволоку натянул, перед траншеями. Просто так не возьмешь…
— А вот это правильно — культурных маньяков нынче мало. Порубит на куски, а потом плачет — «Бедный Йобрик!».
— Стой! — донеслось из головы обоза. — Тпру!
— Что такое? — взволнованно привстал книгун.
— Электричники из набега возвращаются. Пока не пройдут, лучше на перекресток не соваться.
К этому времени сложилось целое сословие электричников, тех, что раньше вместе ездили из городов на дачи. Теперь они жили на дачах всё время, обустроив там мощные укрепрайоны, но несколько раз в год, на лошадях или большой пешей колонной, отправлялись в набег на садовые и строительные рынки, а потом с добычей — обратно. Электричники, они же дачники, славились лютой суровостью и приверженностью древнему искусству боя на вилах и тяпках. И в схватке часто использовали грабли, на которые в грядковой ярости раз за разом наступали, повергая противника в ужас своими изуверствами. После Катастрофы именно электричники пытались провозгласить себя Пупами Земли и захватить все пригодные территории. Да не вышло — вступили сами собой в сражение за лучшие грядки и полегли в теплицах…
— Эх… — вздохнул книгун, — а ведь потенциал-то у них есть. Да еще какой, прямо разница потенциалов, я вам скажу, и значительная. Эту бы энергию да в мирное русло… Весь город заново отстроить можно было бы!
— Ну ты даешь, братец! — расхохотался Андрей. — Город отстроить! Да это ж сколько хлопот! И каких! Даже если ценностей на то хватит, кто возьмется-то, кто на себя такую обузу взвалит?
— Я бы взялся, — тихо, но твердо ответил книгун.
Унюхать настоящую тайну
Только прибыв в расположение штаба общины, словоохотливый, но не говорящий лишнего Андрей познакомил книгуна и Джона, который был весьма известным «донкихотом», что означало вовсе не далекого от реальной жизни идеалиста, а как раз профессионального кинолога. А «санчопансами» называли собак, по грамотному употреблению этих прозваний знающие люди распознавали друг друга.
В этой субкультуре сохранялось и предание о битве с ветряными мельницами, трансформировавшееся в целый свод притч о том, что древние мельницы — архетипы человеческих иллюзий, недостатков, слабостей. Донкихоты регулярно отправлялись на поиски мельниц — если их уничтожить, то наступит всеобщее благоденствие. Недаром же один из самых уважаемых рыцарей разорял машущие мельницы и за сие был прославлен как герой сериалов.
Всякому, хотя бы отчасти причастному к поиску знаний и тем более их материальных носителей, было также хорошо известно, что существует две группировки поиска прежних артефактов, а значит, свое отношение к истории придется, хотя бы внешне, сверять с одной из них. Если хочешь выжить, не прячась всю оставшуюся жизнь под чужими прилавками.
Одна такая группировка носила прозвище свежеисторики, иначе свежаки. Ее сторонники считают, что нельзя изучать подлинную историю земли — она слишком кровава. И если строить новокультуру на ней, то снова всё повторится. Первая, Вторая, Полутретья мировая война. Суджук у рыцарей-крестоносцев. Бастурма в Останкино. Киллеры-ассасины. Поздние моджахеды. Ранние домостроевцы. Значит, утверждали свежаки, нужно формировать специально создаваемую, правильную историю. Надо изучать только тщательно отобранные события, воспитывать на идеалах, толковать идейно подходящих классиков. Носителями идеалов считались истинные герои — князь Пожарский, Робинзон Крузо, Штирлиц, Чапаев, Фродо из Шира… Они и должны были стать историческими идеалами для Осветленного Грядущего.
Были еще староисторики, они же заветники, видевшие корень зла и причину глобальной катастрофы в пренебрежении заветами предков, которые теперь никто не помнил или не мог доказать подлинность. Поэтому все силы заветников уходили на поиск исторических свидетельств о том, какой была патриархальная жизнь пращуров. У этих в чести были невиданные никем былинные богатыри Илья Тимуровец, Гаврило Раззаявич, Алеша Баблоукладывич. Логика заветников была проста — если предки умерли своей смертью, то и мы своей помрем. И главное — не суетиться и не забегать вперед эволюции.
Донкихотов-собачников признавали и те и другие. Свежаки видели в содружестве человека и пса зримое воплощение своих идеалов, а заветники — наглядную иллюстрацию того, как люди могут существовать в содружестве с природой, а не металлоискателем, перепрограммированным в соответствии с актуальными потребностями человечества на запах бумаги, типографской краски и переплетного клея.
