— Такой цели сегодня не было, — сдержанно ответил Егор, скользя блуждающим взглядом по помещению и размышляя о том, что перед уходом неплохо бы сделать парочку кадров общего плана, найти и отснять интересные решения в интерьере и хотя бы полчаса потратить на репортажную съемку, отщелкав стафф и девочек в рабочем угаре. Разглядывая лица, подумал, что ведь не от хорошей жизни они все тут оказались, хотя некоторые и впрямь умудряются получать удовольствие от своего дела.
Взять, например, ночные клубы, опустить пилонщиц и гоу-гоу, часть из которых действительно пытается что-то здесь ловить. Ну вот, например, фейс-контроль. Как-то Егор после выступления группы сцепился языками с охранником и много интересного узнал. Оказалось, мало кто из этих ребят приходит в профессию, потому что всю жизнь спал и видел себя вышибалой в злачном местечке. В основном сюда приводит нужда: все хотят более или менее вкусно кушать, нормально одеваться и не отказывать себе в удовлетворении других базовых человеческих потребностей. Поэтому ночью они пьяных посетительниц со стоек снимают, а утром разгружают товар на каком-нибудь складе. Бармены тоже: ночью короли шейкеров, днем иногородние студенты последних курсов. Хочешь не хочешь – а жизнь заставит вертеться. Ужом на сковородке, под потолком на шесте.
— Блин, но как-то же ты это делаешь! — чуть помолчав, снова воскликнул Вадим. Никак не угомонится человек: всё ему кажется, что-то от него пытаются утаить.
Егор не ответил. Как-как? Да никак. Ну нравятся девочкам харизматичные растрёпанные мальчики с фотоаппаратом на шее, с гитарой наперевес, вот и весь секрет. Добавь к этому ревущего железного коня – и всё, уноси готовенькой. А толку? Прав Корж. Только не «надоело» – задрало. Задрало, что они, ослепленные внешностью, образом, за фотоаппаратом и гитарой не видят больше ничего и не желают. Как сороки пикируют на блёстки и мишуру. Ведутся на смазливую рожу, даже не пытаясь заглянуть за парадный фасад. Учуяв запах славы, занимают охотничью стойку и поднимают лапку на дичь. Они хотят доступа к телу, огненного секса, искр из глаз. Самоутвердиться. А остальное…
А остальное – третьестепенно. Всем этим охочих до острых ощущений девкам, наверное, интуиция нашёптывает, что лучше в него не вглядываться, потому что можно обнаружить страшное. Всё верно. Он и сам себе уже остоебенил с этим своим потребительским подходом к живым людям. Задрало брать, пользоваться, а после без малейшего сожаления выбрасывать из жизни, абсолютно ничего не чувствуя. Хотя нет, почему? Раз за разом он ощущает одно и то же – гнетущее разочарование, иногда с примесью безысходного, бессильного, немого отчаяния. Понимание, что именно их всех так привлекает и каков будет закономерный итог, зарождению иных чувств не способствует.
Замкнутый круг. Который ему не разорвать.
Почему? Да потому. Потому что за тридцать лет любить он так и не научился и, похоже, уже не научится. Ведь откуда, по сути, берется эта любовь? Любовь рождается из привязанности, а привязанность из доверия. Но первое, что в своей жизни Егор усвоил действительно превосходно, так это то, что доверять и уж тем более привязываться ни к кому нельзя. А как усвоил, так и ничего не может с собой поделать – вновь и вновь проверяет мир на вшивость, провоцирует людей, отталкивает и смотрит, что будет дальше. Вокруг него сотни знакомых, а проверку – да, жестокую, – два с половиной человека прошли: мать, которая с ним намучилась, всегда и во всем поддерживающий её отец и, может, Анюта. Хотя здесь фифти-фифти: свои интересы у неё, конечно же, имеются.
Баба Нюра вот еще…
Двоих из этих трех с половиной уже нет в живых.
— Соседка твоя – непробиваемая, — не дождавшись комментариев, удрученно возвестил Вадим. — Ни мороженое её не берет, ни цветы, ни шарики. В рестик вот хотел сегодня сводить, но тут ты написал, пришлось ускориться и ограничиться ближайшей кафешкой. Обычно мне меньше времени надо, чтобы девчонку заинтересовать, а эта просто кремень какой-то.
«Очень хорошо…»
— А чего ты хотел? — отозвался Егор глухо. С одной стороны, поступившая информация порадовала, а с другой, что-то нет особого желания дальше слушать. — Цени.
— Но, конечно, бомба… — продолжил тот мечтательно, пропуская рекомендацию мимо ушей. — Фигура отпад, личико, как у куколки, и при этом такая беззащитная вся, так и хочется её…
«Заглохни уже, а?!»
— Кто-то говорил про серьезные намерения, — пристально взглянув на страдальца, раздраженно перебил его Егор. — Неужели вся цель – очередную девчонку в постель затащить?
Судя по округлившимся глазам, Вадик на память не жаловался и диалог у «Ямахи» в черепной коробке хранил. А лицо-то, лицо! На лице выражение а-ля: «Да как ты мог обо мне такое подумать?!». Вот так – вот так и мог. На основании былых подвигов.
— Нет! То есть… Когда-нибудь да, конечно, но желательно, чтобы это «когда-нибудь» не через год случилось, — вздохнул Стриж и после небольшой паузы задумчиво добавил: — Но сдаваться-то я не привык!
«Пффф! Не привык ты к тому, что кому-то может оказаться по хрен на твою бицуху, тачку и кошелёк»
— Ну так заслужи. Или ты думаешь, веник принес, и всё? Как видишь, не со всеми это прокатывает, — «Счастливчик». — Тебе повезло, значит, понты её не берут, — «Слава те хоспаде». — Значит, человек хочет именно тебя разглядеть, а на блестящий фантик не ведётся. Нужна именно она, а не Маша, Даша или Глаша? Дай время. Не дави. Не готов тратить своё? Пожалуйста, — кивнул Егор в постепенно заполняющийся людьми зал, — весь «Пентхаус» к твоим услугам. Но тогда малую оставь в покое.
«Иначе огребешь»
— А что она любит? — вдруг обескураженно спросил Вадим.
Вопрос застал врасплох, Егор чуть минералкой не подавился. Первая пришедшая в отяжелевшую голову мысль: «Все-таки не сдаешься?». Вторая: «У тебя было столько времени выяснить, что она любит, и ты им не воспользовался?». И наконец третья: «Не знаю». Он и впрямь понятия не имел, чем малая сейчас живет. С уверенностью можно сказать лишь одно: она по-прежнему любит читать. Ну, об этом она и сама упоминала вчера, да и на лавке, бывает, встретишь ее с книгой. И еще – что любит сливочные вафельные стаканчики. Еще вот: иногда поздними вечерами, возвращаясь домой, он видит её в окне – у мольберта. Значит, до сих пор рисует. А иногда шторы задернуты наглухо. Больше он не знает о ней теперешней ничего: какую музыку слушает, куда ходит, если вообще куда-то ходит, с кем, кроме Новицкой, дружит, чем занимается, кем работает и работает ли… Языковой вуз какой-то вроде заканчивала – мать упоминала, когда малая поступила. Какой?
«Позорник…»
— Откуда я знаю? — нехотя признал Егор собственную неосведомленность. — Мы давно не общаемся. Книги. Рисовать всегда любила. Животных. Мороженое.
Стрижов с откровенным любопытством покосился на своего информатора.
— Не общаетесь? А чё?
«…через плечо… Не поэтому»
— Так вышло, — пространно ответил Егор. Ни малейшего желания распинаться перед Стрижом, объясняя, как же это «так вышло», что со своей названной «младшей сестрой» он давно не общается, не возникало, равно как не возникало никакого желания попытаться копнуть глубже самостоятельно, для начала в себя хотя бы – здесь и так всё предельно понятно. Так вышло – от таких, как он, лучше держаться подальше. Так вышло – жизнь завертела, закружила, со всей дури шандарахнула о камни и развела в стороны. Так вышло – точь-в-точь, как рано или поздно выходит с каждым в его окружении. Когда-нибудь и Вадика очередь настанет. Это лишь вопрос времени, вопрос ощутимости тряски в очередной турбулентной зоне.
— Надо как-то её удивить… Чтобы она растаяла, — протянул Вадим отрешенно, провожая голодным взглядом продифелировавшую мимо гоу-гоу. Отчета в собственном поведении он себе, очевидно, не отдавал совершенно. Вот весь вечер ведь так! Взгляд блуждает по телам, только и разговоров, что о бабах, методах съема, «бомбах» и вот этом вот всём, от чего сегодня к горлу подкатывает. Поверишь тут.
