«… … …»
— Попробуй.
Вдох. Выдох. Вдох. Вы-ы-ы-дох. Куда подевались грёбаные сигареты?
Не нравился Егору их разговор. Несмотря на все заверения приятеля, за вечер подозрения насчет несерьезности его намерений лишь окрепли, а от залетных мыслей о том, каким именно образом Стрижов собрался малую удивлять, внутри что-то грохнулось, предварительно издав страшный скрежет. Настроение и без того оставляло желать, а тут пространство на мгновение выбелилось и потеряло цвета, обратившись блёклым серым монохромом – под стать сегодняшней унылой погоде. Что там Вадиму «так и хочется» с ней сделать, представлять Егор совершенно не намеревался, но голова тут же любезно начала гонять туда-сюда все варианты, до которых дотянулась фантазия. И ведь чуял же еще когда, называя ему имя, что ничем хорошим не кончится для малой это знакомство, и ведь сказал же себе не лезть в чужие шашни. Но какого-то хрена в нём внезапно активизировался давно вырубленный режим опеки, и теперь вариантов два. Или, понимая, что Стрижов всенепременно пожелает во всех красках доложить о павшей крепости, оборвать с ним все контакты и избавить себя от дальнейших интимных подробностей касаемо этих отношений. Или все-таки побыть некоторое время «на стреме». Недолго, просто чтобы убедиться, что Вадим и впрямь настроен серьезнее, чем до сих пор кажется.
— Кстати, вот что сказать хотел… Заходите чаще, — приглашение из себя Егор выдохнул, выдавил вместе с искривившей губы фальшивой полуулыбкой. К счастью, Вадик в сортах улыбок не разбирался, а потому закинутый крючок проглотил мгновенно, о чем сообщило в секунду посветлевшее лицо. — Обещаю быть гостеприимнее, вчера день не задался.
В ответ Стрижа он уже особо и не вслушивался, там прозвучало что-то вроде: «Спасибо, бро! Я так и понял!». Девочка, которую он двадцать минут назад отщелкал, смотрела в их сторону с откровенным вызовом, и Егор, перехватив говорящий взгляд, теперь лениво и бесцеремонно рассматривал её сверху донизу. Ноги у неё и впрямь от ушей, не показалось. Грудь, кстати, как раз его любимого полного второго размера, попа-орех, на губах блуждает плотоядная улыбка, а глаза по-прежнему хищно блестят – в глазах клятва показать то самое расцвеченное кометами небо. Кто кого еще тут снимает?
Вся их самоуверенность разбивается о его реальность.
Отвлекся, называется, от лишних мыслей – к другим лишним. Сука, блядь, да сколько можно?! А она? Зачем так откровенно демонстрировать собственную похоть? Зачем на всеобщее обозрение её выставлять? Давай еще трусы прямо здесь сними, а что?..
Аж мозг затуманился.
«Как там тебя? Таня?.. Не напрашивайся, Таня. Пожалеешь»
Вадим, как по щелчку пальцев погасив стоваттное сияние, ревниво проследил за направлением взгляда своего приятеля:
— Что, опять? — с нотками откровенной зависти поинтересовался он. — Ты же сказал, не сегодня…
Легкость, с которой Егор проворачивал все эти фокусы, Стрижа явно подбешивала, особенно сейчас, когда его собственные перспективы неясны, когда сам он не может позволить себе аморального поведения, по крайней мере, на виду у того, кто пригрозил за нанесенную малой обиду убить.
Егор мог позволить себе всё, вообще всё – и позволял. Другое дело, что сердце отчетливо понимало: очередная одноразовая интрижка кончится ничем – без шансов, без вариантов, всегда кончается. Понимало, что прямо сейчас над ним даже не животные инстинкты берут верх, а тупо не пойми откуда взявшаяся злость. На себя, на Стрижа, на весь мир. И особенно – на пока ни о чем не подозревающую девчонку.
В какой момент вожделение обернулось вдруг яростью, что стало последней каплей, сам не отследил. Вспышка – и обычный его миролюбиво-потребительский настрой по щелчку пальцев сошел на нет, начало накрывать, волочить по дну штормовой волной и топить, как бывает в мучительные кризисные моменты. В периоды серьезных обострений Егор глядит на них, таких бессовестно доступных и абсолютно на всё согласных, и всей душой ненавидит. Если она у него конечно есть, душа. А если её нет, значит ненависть кипит в крови. Сначала эти шаболды ноги перед каждым встречным разводят, а потом на свет рождаются никому не нужные дети.
Вспышка – и вот ты уже готов не трахать её, а карать. Вспышка – и…
Вот только ничего сегодня коллапса не предвещало. С утра всё было еще, можно сказать, неплохо.
«Да что с тобой опять такое? Остановись!»
— Пренебречь, вальсируем, — убирая «тушку» в рюкзак, раздосадовано пробормотал Егор себе под нос. Предназначались эти слова вовсе не Стрижову.
— Чего? — отозвался Вадик недоуменно.
— По хуй. Пляшем.
...
Кол.
Это даже не перепихон, это грубая, жесткая, животная ебля, как это еще назвать? В порно с тремя иксами – и то осмысленнее. А вот так сношаются кролики, и в глазах у них пустота пустот.
Кол.
Без грамма чувств, без отголоска хоть каких-то эмоций, без намёка на ощущения, без толики интереса к тому, каково там очередной твоей жертве. На грани безумия, на волоске от насилия, и грани эти с каждой секундой размываются, волоски истончаются, и где-то далеко-далеко на задворках сознания бьется равнодушная мёртвая мысль о том, что они вот-вот исчезнут. Процесс ради процесса, не ради даже чего-то неуловимого, для тебя недостижимого, а ради ничего. Нет, ради того, чтобы выпустить сдетонировавшую разорвавшимся снарядом злость. И какой длины там у неё ноги, и что там между ними – узко или метротоннель, влажно или давно иссохло, – какой там у неё цвет глаз, чем она пахнет и что может отражаться на её лице в момент, когда пятерня бесцеремонно стягивает спутанные волосы, а вторая безжалостно впивается в мясистую ягодицу, – всё это не имеет ни малейшего значения.
Влажно. Метротоннель.
Все. Равно.
Кол!
Потому что озверел настолько, что не контролировал скорость, силу и глубину толчков. Не чувствовал ни её, ни себя. Действовал, а сам все ждал, когда же она взмолится, когда же попробует остановить, оттолкнуть, сбросить вдавившего в матрас и не дающего шевельнуться чужака. Хер там! Умалишенная… Двое умалишенных нашли друг друга. То ли нравилось ей, то ли так талантливо и убедительно притворялась, но ухо не улавливало нюансов в рваных стонах, слух словно намеренно атрофировался. Проще говоря, болт ты класть хотел на её мнение по поводу того, что творишь. Но нет, этой сучке, похоже, и впрямь нравилось, и не просто нравилось! Судя по той похабщине, что до ушей все же долетала, она была в экстазе.
Кол!
Потому что не чувствовал никакой уверенности в том, что если бы ей наконец разонравилось и она все же попробовала тебя с себя скинуть, ты позволил бы это сделать. Ничего в тебе на неё не откликалось – ты был пустое равнодушие. Позволил бы? Да или нет? Да?! Или нет?! Знала же, на что шла, ты же сразу предупредил, что не в настроении, что идея херовая, что кроме одноразовой связи ничего ей не предложишь. «По фиг»?! Ну раз тебе по фиг… Все, все как одна! Все! Две резинки в своей агонии порвал, хорошо, что в процессе, а не на финише. Хорошо, что их у тебя вал, что они по всем щелям распиханы, «дюрексы» эти. Безалаберности ты себе не позволишь: отсутствие мозгов и бодренькие сперматозоиды – причина ЗППП{?}[заболевания, передающиеся половым путем] и сотен, тысяч, десятков тысяч сломанных жизней.
Отыметь во всех мыслимых и немыслимых позах – оглушенно, ослепленно, – живого места на ней не оставить, слышать в ухо какую-то грязь и пропускать смыслы мимо мозга, как эта шалава пропустила мимо своего весь каталог женских имен, не понять и не принять её восторгов, а после, в три ночи, без малейших угрызений совести выставить на улицу, под дождь. Уговор есть уговор.
Кол…
Без алкоголя, без веществ в крови, на чистую, трезвую голову устроить такое… Судить…
Ты, вообще, кто такой?
Еще бы чуть-чуть, и… Неужели?.. Неужели ты и впрямь был готов игнорировать границы дозволенного? Неужели пересёк бы красную линию? Перешёл бы на ту сторону? Ты бы смог?.. Ситуация не случилась, проверить себя – не случилось. И всё же…
