— Расскажи мне все сейчас же, я больше не могу, все в деталях и с самого начала.
Денис вздохнул.
— Томочка, вот ты хоть институт и закончила, высшее образование получила, а незаметно это мне. Чего рассказывать-то? Выиграл в казино, вот и все дела, — демонстрировал муж свое превосходство. — Давай шампанское неси, обмыть надо.
— Но так не бывает, — пролепетала Томочка и полетела на кухню за шампанским.
«В казино он выиграл! Спрашивается, в каком казино можно выиграть такие деньги? Где? У нас же здесь не Лас-Вегас! Сон про не сон».
— Но так не бывает, — повторила в замешательстве Томочка, вернувшись с бокалами и бутылкой советского шампанского. — Открывай.
— Как видишь, бывает. Бывает, драгоценность моя. Ты мой талисман и счастливый номер. Ну, поехали, за удачу! — Он потянулся бокалом к Томке, и хрусталь прозвенел тонко-тонко.
Тамара машинально выпила бокал шипучки и замерла, наблюдая за активными действиями Дениса. Он выкладывал пачки денег в аккуратные стопочки на стеклянный журнальный столик, строго сверяя вертикальность и высоту каждой пачки. При этом он что-то сосредоточенно приговаривал, словно заклинание читал. В этот момент столик, всегда занимавший значительное пространство в однокомнатной квартире, показался Томочке миниатюрным.
— Золотко мое, Томка, ты без дела не сиди, давай считай. А то я сбился, блин, уже. Считай внимательно и записывай.
Орлов пересчитывал тугие пачки, в уме умножал их суммарное количество на единичку с нулями и все время получал разные ответы. Шепот перерос в ужасный мат. Денис начинал нервничать.
Итоговые цифры не совпали ни разу. С каждой новой попыткой суммы разительно отличались друг от друга. Следовало успокоиться и подключить к арифметике Томочку.
Зря, что ли, МИФИ заканчивала.
Томочка, пребывая в состоянии, близком к истерическому, нашла в недрах тумбочки калькулятор, огрызок карандаша и лист бумаги.
— Надо не так. Так мы сбиваться будем. Давай отталкиваться от пакетов. Пакеты надо пронумеровать и для каждого в отдельности пакета просчитать его сумму, — решительно подытожила Тамара.
Орлов перестал материться и склонил голову набок.
— Нумеруй, а я, блин, буду наблюдать и руководить. — Он улегся на диван и скомандовал: — Вперед и с песней!
— А потом мы… ой, прости, я… я сложу все суммы и получится итог, — триумфально прошептала Томочка. Разговаривала она почему-то шепотом. Выйти на нормальную громкость Томочке не удавалось.
— Молоток, Томка. Давай, приступай. Итого. Ого-го. Привалило нам бабло, — с чувством проорал Денечка. И внезапно замолчал. А через минуту торжественно изрек:
— А во мне, блин, поэт погиб. Слышишь, золотко, рифма? И-то-го, о-го-го. Привалило нам бабло. Да куда тебе. Тебе не понять! А я, блин, способности свои поэтические профукал. На что жизнь истратил? Или еще не поздно в поэзию удариться? — Орлов изнемогал от гордости и осознания собственного необыкновенного дара.
Томочка застыла.
Поэт? О да. Искрометный Есенин в исполнении Безрукова. Или пушкинский Онегин в том же исполнении.
Томке очень нравился актер Сергей Безруков. А также Олег Меньшиков. Причем нравились оба безоговорочно. Денечку в курс своих театральных и киношных пристрастий Томочка вводить и не собиралась. Зачем по пустякам любимого тревожить. И ведь правильно делала. Орлов пребывал в нирване.
Томочка нежно обняла Дениса и пылко поцеловала его.
«Есть в Денечке некая поэтическая жилка, есть. Он дословно воспроизводит по памяти все диалоги и афоризмы из любимых фильмов!
А слух у него просто идеальный. Строго и критически оценивает деятельность знаменитых писателей и прочих художественных творцов. И часто излагает собственные рифмованные суждения. Все поэтические задатки налицо».
Дружная парочка сидела почти до самого утра, подсчитывая денежки и строя планы. Планы были великолепными, хоть и трудновыполнимыми.
Ничто так благотворно не влияет на здоровье и настроение семьи, как неожиданно свалившееся финансовое благополучие. Причем благополучие полное и окончательное.
Под утро, утомленные счетом и открывающейся радужной перспективой, граждане сладко заснули, напоследок тщательно спрятав все пакеты и так же тщательно пересчитав их количество.
Марья аккуратно притормозила у калитки. Гришкина дача была очень старой, ее окружали заросли сирени и жасмина. Здесь проводили весенне-летние месяцы и бабушка, и прабабушка Вольские. Одноэтажный дом немного обветшал, но оставался большим и основательным.
Вместо просторного второго этажа — маленький чердак. На даче были вода, газ и даже канализация, чем несказанно гордилась вся семья Вольских. Архитектура немного выбивалась из общепринятых стандартов.
Дом был возведен еще прапрадедом Вольского, обрусевшим немцем, которого в первую очередь заботили безопасность, уют и практичность планировки. Грядок на даче почти не было. Зато в беспорядке теснили друг друга кусты крыжовника, малины и смородины. Старые стволы яблонь и груш переплетались ветвями.
Маша аккуратно открыла калитку и зашла во двор.
— Эй, есть кто дома? Это я, Маша Сергеева. Я приехала. — Марья внимательно прислушалась, но кругом царила тишина. Тогда по тропинке, густо заросшей травой и одуванчиками, она направилась к дому. Марья отлично знала, где лежат ключи, а точнее, где они висят. Ключи были на месте. Сергеева осторожно открыла дверь и вошла в дом. Дом жил своей особенной жизнью. В нем пахло пылью, запустением и грустью. Как будто здесь давно никто не жил. Хотя, скорее всего, родители Гришки ночевали на даче в выходные.
Машка вздохнула и осмотрелась.
Затем она медленно обошла все комнаты, сначала тихонько, а потом все громче и смелее мурлыкая песенку про волшебника в голубом вертолете. Дом настороженно молчал.
Машка вздохнула и прошла через кухню в просторную гостиную. Ее интересовал большой круглый стол в центре комнаты. Конечно, никакой синей папки с ободранным уголком на столе не оказалось. Как и следов Гришкиного пребывания. Марья еще раз внимательно осмотрелась. Ей мучительно захотелось заглянуть в старый, железный, по крайней мере, впечатление было именно такое, сундук, стоявший в самом углу комнаты.
Подумаешь, сундучок, может, там и папочка лежит. Она с трудом приподняла крышку, оказавшуюся на редкость тяжелой, и с головой нырнула внутрь.
Там пахло нафталином и лавандой. В сундуке хранились старые, очень старые и просто древние наряды нескольких поколений женской половины клана Вольских.
Машка задохнулась от восторга. Истинная красота. Бледные, кружевные, ни на что не похожие то ли шали, то ли простыни завораживали Машку. Рядом с тяжелыми шелковыми платьями свернулись легкие пеньюары.
«Если я это не достану и как следует не рассмотрю, я лопну», — подумала Машка и решительно стала выдергивать из сундука все его сокровища. Их оказалось много.
Перед глазами Марьи ожила потрясающая коллекция. Она встряхивала и раскладывала свои находки на стул, и даже дом перестал казаться ей печальным.
Радость искрилась в ее душе, словно шампанское в хрустальном бокале. Скрипнула половица, и Машка немедленно оглянулась. «Чепуха, просто сквозняк», — решила она и продолжила свой ретрокастинг. Через некоторое время у нее закружилась голова. Марья решила, что слишком долго занималась отбором. «Вот так всегда, только начнешь получать удовольствие, тебя „бац“ и по лапам. Может, полежать?» — Машка с трудом поднялась со стула и прилегла на уютный диванчик, покрытый толстым узорчатым ковром.
В голове шумело, к горлу подкатывала тошнота. «Расшнуруйте меня», — вспомнила она сокрушительную фразу из романа Уайлдера. «Господи боже мой, да что же это со мной, дурнота и спать ужасно хочется», — постепенно проваливаясь в пустоту, успела подумать Машка…
Побелевшая Марья лежала на диване, закрыв глаза. Пересохший рот ее был полуоткрыт. Она с трудом дышала, ей казалось, что огромный камень навалился на нее и не дает вздохнуть. Неужели это все? И никаких тоннелей с ярким белым светом в конце? Марья пыталась свалить с себя эту тяжесть, хотела встать с дивана и не могла.
— Машка, помоги, Маша, я здесь, выйди, выйди, Мария, — голос Гришки с трудом пробивался в сознание Сергеевой, она никак не могла разлепить тяжелые веки. «Неужели это ты? Гриша, иду, иду». — Мария безуспешно боролась с собственной неподвижностью. Она пыталась вдохнуть и не могла. Она не в состоянии была даже пошевелиться.
Но Гришкин голос не унимался. Он звал ее все настойчивей. И вдруг она почувствовала, что Гришка, именно он, снимает с нее тяжесть и теребит за руку.
Почувствовав, что ей стало легче, Машка в очередной раз попыталась встать, но лишь свалилась с дивана и медленно, ползком направилась к двери. Дышать по-прежнему было трудно. Она не смогла встать и головой уперлась в дверь.
