простое красное кимоно, распустила волос-ы и вымыла лицо, и выглядела… молодой. Почти невинной. Раньше Нори не замечала, что у нее добрые глаза.
– Итак, – произнесла женщина, жестом приглашая Нори присоединиться к ней за карточным столом. – Привыкаешь?
– Вы серьезно?
– Вполне, – отозвалась Киёми как ни в чем не бывало. – Слушай, я не жду, что тебе здесь понравится. Но зачем усложнять? Комната у тебя удобная?
– Да, – ответила Нори с растущим подозрением. – Удобная. Спасибо.
– Хорошо.
Дверь открылась. Вошла девушка, поставила на стол чайный поднос, и Киёми, улыбнувшись, похлопала ее по руке.
– Спасибо, Ринко.
Девушка кивнула и ушла так же быстро, как появилась.
– А теперь, – обратилась Киёми к Нори, – налей, пожалуйста, чай.
Нори налила – гордясь тем, что у нее не задрожали руки. Киёми одобрительно кивнула.
– Ты хорошо двигаешься. С природной грацией.
Нори вспыхнула румянцем.
– Я… да?
Киёми рассмеялась.
– Не привычна к комплиментам? Я была такой же.
Нори переступила с ноги на ногу.
– Зачем… зачем вы меня позвали? Для… чая?
Происходящее не очень-то напоминало урок, впрочем, Нори испытала облегчение. Она-то боялась, что придется слушать жуткие истории. Или, что еще хуже, делать… всякое. Как остальные.
Госпожа явно прочла ее мысли.
– Тебя никто не тронет, – просто сказала она. – Позже я научу тебя некоторым танцам и песням. Составлению букетов, чайным церемониям и тому подобному. А сегодня хочу просто поговорить. Ты должна хорошо овладеть искусством ведения беседы.
– Не знала, что разговор – это искусство.
Киёми пригрозила пальцем.
– Для женщины все – искусство. Ты достаточно скоро это усвоишь, я прослежу.
Нори мельком увидела в чашке чая свое отражение. Тяжесть всего, что случилось, давила на плечи, и что-то подтолкнуло к опрометчивой откровенности:
– Не думаю, что хочу быть женщиной, – прошептала девочка.
Киёми одарила ее долгим взглядом. На мгновение Нори показалось, будто та тоже чувствует вес невидимой ноши.
– Ах, моя дорогая, – произнесла Киёми с улыбкой, которая не коснулась глаз. – Кто-то же должен.
* * *
Той ночью Нори не спалось. Воздух был горячим и липким, хотя уже стоял октябрь. К комнате без окон примыкала собственная ванная, но умывание прохладной водой все равно не приносило облегчения. Зато хотя бы не приходилось лишний раз выходить, помимо обязанностей и перекуса. Остальные девочки ели все вместе в определенное время. Только не Нори. Когда ей хотелось есть – обычно раз в день, – она шла на кухню и обращалась к мрачным мужчинам с татуированными руками. Те смотрели на нее, как на крысу, которая забралась в буфет украсть сыру, но всегда давали то, что ей хотелось. Ела Нори зачастую у себя в комнате, откуда можно было выйти наружу, где раскинулась маленькая рощица, дарующая столь желанную тень. Иногда Нори ела там или же сидела на траве и вязала. Туда больше никто не ходил, и хотя рощица не отличалась живописностью, в ней Нори не чувствовала себя в клетке.
Жара стала невыносимой. Нори сбросила ночную рубашку и завернулась в шелковый халат, один из прощальных подарков бабушки. Дорогая ткань казалась прохладной. Уже не в первый раз Нори задалась вопросом, почему в нее вложили столько денег и времени. Бабка могла просто приказать ее убить, и дело с концом. Единственное, что приходило в голову: смерть для нее – слишком легкий выход. Нори должна получить наказание за грехи матери и отца, за грехи соотечественников, которых не знала, за грехи всех нежеланных девочек. А это, несомненно, очень много людей, и на искупление уйдет не одна жизнь.
Заплетя длинную косу и заколов ее тремя крепкими шпильками, Нори сдвинула створку двери, ведущей во внутренний дворик, и направилась к деревьям. Тишина помогала притупить чувства. Она села, подтянула колени к груди, пропустила травинки между пальцами. У нее не осталось ни сил, ни веры молиться, однако в самые сокровенные мгновения она шептала, ни к кому не обращаясь, что все будет хорошо.
Этой ночью ей ответил голос:
– С кем ты разговариваешь?
Нори огляделась, пытаясь найти взглядом источник звука. Не Бог и не спаситель – пухленькая девочка в уродливом розовом халате. Она улыбнулась, показав большую щель между передними зубами, и протянула руку – на вид покрытую еще не совсем высохшими чернилами.
– Миюки, – произнесла девушка с таким сильным деревенским говором, что Нори пришлось напрячься, чтобы ее понять. – Видела, как ты играешь в большом зале. Очень красиво.
Нори удивленно моргнула.
– Норико.
Она пожала протянутую ладонь, которая, как она и подозревала, была испачкана влажными чернилами.
– Ой, прости, – со смехом отозвалась Миюки, – это я писала. Хотя получается не очень. Всегда у меня грязь… Могу поспорить, ты-то пишешь прекрасно.
– Я мало пишу.
Странная девица без приглашения плюхнулась рядом и вытерла грязные руки о траву.
– Я писала письмо сестре.
Нори наконец ее рассмотрела. Загорелая кожа и тонкие губы, будто слишком туго натянутые на широкий рот. В густых волосах масса спутанных прядей. Низенькая, даже ниже Нори, и весьма пухленькая. Несмотря на последнее, объемами груди она не отличалась. Весь жир, казалось, осел на руках и ногах. И все же ее полнота производила приятное впечатление, намекая на теплоту. А еще у Миюки были красивые глаза. Вряд ли ей намного больше четырнадцати, подумалось Нори.
– Сестре?
Миюки улыбнулась.
– Ага. Ей, правда, всего четыре, так что читать она не умеет. Но мне становится легче, когда я ей что-то посылаю. Она в Осаке, в приюте, – ненадолго, пока я не расплачусь с долгом. А потом я ее заберу.
Нори закусила губу.
– Так ваши родители…
– Умерли, – не моргнув глазом сказала Миюки. – Ма умерла сразу после рождения Нанако, сестрички, а папу ранили на войне. Так и не поправился, умер через несколько месяцев после ма.
Нори мгновенно прошило вспышкой вины. Даже перехватило дыхание.
– Мне жаль.
Миюки поджала губы.
– Да не лучший был папка.
– И все равно жаль.
Миюки развернулась на траве, чтобы сесть лицом к Нор-и.
– Я слышала, – понизила она голос, – что твоя бабушка – принцесса. Это правда?
Такой поворот беседы Нори не нравился.
– Да, правда.
Девчонка просияла.
– Так значит… ты тоже принцесса?
– Нет. Американцы лишили всех младших членов семьи статуса, и нам теперь нельзя использовать титулы. Да и вообще, я ублюдок, незаконнорожденная.
На лице Миюки отразилось явное разочарование.
– Ох.
– Прости.
– Ничего, все в порядке, – снова оживилась девчонка. – А что ты здесь делаешь?
– Меня сюда отправили, – сухо ответила Нори. – Вот я и здесь.
Миюки кивнула. Все в ханамати это прекрасно понимали. Больше вопросов не требовалось.
– Я попала в приют пять лет назад. А
