послушался старика. Серая хмарь небес сменилась чёрными грозовыми тучами. В отдалении громыхало, иногда снова шёл дождь.
— Ожидай приказаний, тварь, — сказал мне Антони, после беседы с матерью.
И я покорно ждал. На меня снова накатывала чёрная и мрачная пустота, снедающая внутренности. Всё казалось бессмысленным и тщетным. Запах гнили и разложения то и дело призрачным шлейфом витал в воздухе. Даже ненависть, что проснулась в отношении Антони, теперь вспоминалась мне ненастоящей и лишь пригрезившейся. А от того, я неподвижно стоял подле окна, глядя немигающим взором на небо. С крыши срывались капли воды и шлёпали по каменной мостовой во дворе. Вдруг мне послышался шорох.
«Наверное, кошка пришла, укрыться от непогоды».
Но тут и с другой стороны двора я заметил движение. Было уже темно, просыпались мои ночные силы. Я пригляделся. Там был человек. Он выглядывал из-за стены, что окружала особняк. Неизвестный не спешил, ни перелезать, ни уходить. Наконец я заметил ещё одного. А затем ещё! А потом сразу двух. Будто муравьи, люди в неприметной черной одежде, перелезали через стену, тихо спрыгивая во двор и прячась. И тут, как гром, среди ясного неба, что снова донёсся издалека, меня пронзило осознание происходящего.
«Письмо о смерти сестры Сабины — фальшивка! Сабину выманили из особняка! Войцех говорил, что при ней не будут убивать сына, а вот без неё… Они пришли его прикончить!».
Я быстро метнулся к стойке с оружием, второй раз за день надел пояс с саблей. Пистолеты оставались заряжены, я прихватил и их.
«Только бы успеть! — шептало сознание. — Лишь бы успеть!».
Задержавшись у двери, я отогнул плинтус и достал из-за него то, что украл у Марианны, пока она кувыркалась с Антони в дилижансе, — пузырёк со снотворным порошком. Всё, что происходило потом, казалось мне размытым маревом, в котором я скользил, будто бестелесный фантом. Пройдя по коридору на цыпочках, я спустился на первый этаж, а затем юркнул во флигель слуг. Майя и Анна не спали, я слышал их голоса за одной из дверей. Якоб тоже бодрствовал, из-под его двери несло кислятиной.
«Пьёт».
Обострившиеся к ночи чувства, подсказывали мне всё, что нужно. Я чувствовал себя пауком, чутко следящем за малейшим колебанием на его паутине. Комната Агаты. Я толкнул дверь, входя без стука. Она была там. Завидев меня, Агата вскочила с постели, глядя забитым зверьком. Один её глаз заплыл от гематомы, на щеке была глубокая ссадина. Я поднёс палец к губам. А затем упал на колени и обхватил женщину за талию, прижимаясь лицом к её животу. Мгновение она стояла, замерев… а потом её ласковые пальцы опустились мне на голову, зарываясь в волосы. Агата тихо всхлипнула. Поднявшись, я показал ей ладонь, поднимая с неё невидимый ключ. И… она кивнула. Если бы я мог кричать… Она порылась в подушке, а затем извлекла блеснувший в свете лучины на стене ключ. Я снова прижал палец к губам, увлекая Агату за собой. Её шершавая ладонь легла в мою. Агата дрожала от страха. Послышался приглушённый звон стекла.
«Началось! Они в доме».
Короткими перебежками, мы прошли весь первый этаж. Едва я потянулся к дверной ручке на кухню, как кто-то толкнул её, с другой стороны.
«Только не Антони!»
Выхватив саблю из ножен, я замер. Тёмный силуэт шагнул мне навстречу. Его левая рука касалась стены, а правая сжимала стилет. Но неизвестный душегуб не видел в темноте так, как я. Рука метнулась вперёд, разя убийцу в шею. Подхватив, начавшее заваливаться тело, я осторожно опустил его на пол. Позади испуганно пискнула Агата и потеряла сознание, с шумом упав, опрокидывая стоящую на столике вазу с цветами. Прозвучавший звон показался мне выстрелом из пушки! Я отбросил саблю, подхватил Агату на плечо и кинулся к двери погреба.
«Всё пропало! Всё пропало!».
Я явственно услышал, полный ненависти голос Антони.
— Ну, тварь, если это опять ты…
Руки действовали, я отпер погреб, зашёл с Агатой на руках внутрь, запер замок… И, миг подумав, подсунул ключ под дверь, вытолкнув его наружу. Сбежав по лестнице вниз, я принялся шарить в поисках нужного кирпича. Наверху скрипнула дверь комнаты Антони, послышались его шаги в коридоре. Времени почти не оставалось.
«Я не успеваю открыть подвал! Проклятый кирпич! Где же ты был?!».
Время вышло. Я схватил первую попавшуюся бутылку вина, ударом об стену сбил горлышко, и всыпав себе в рот всю склянку снотворного, запил его в несколько глотков.
«Мормилай! Ко мне!» — взревел в голове голос хозяина.
Я сжался, падая на пол, обхватил колени и замер.
«Ко мне, проклятая тварь!»
Меня словно плетью хлестнула боль. Я выгнулся, едва не сломав спину, и шатаясь, рванулся к двери. Дверь была заперта, и я принялся бросаться на неё, пытаясь выбить. То ли дверь была хорошо сработана, то ли всему виной лестница, идущая вниз, из-за которой мне было не разогнаться для удара… Дверь не поддавалась. Послышался выстрел. Затем крик. Антони звал Войцеха и меня. Он вопил, как резанный… В сущности, так и было. Его убивали, загоняя, как дичь, в собственном доме. А я, сходя с ума от раздирающей тело боли, бился в дверь. Мои движения становились медленнее, в ногах почудился холод и тяжесть. Я занёс окровавленный кулак для очередного удара, как вдруг почувствовал, что падаю назад. Сознание покидало меня. Последним, что я помнил было странное ощущение… Будто мне на голову упала тяжёлая плита, а затем лёгкость и тепло.
Глава 10
От многого можно человека уберечь. Но никого не спасти от собственной глупости и жадности.
Мысли кружились, слово ворох осенних листьев, разноцветные, выцветшие, отмершие. Очень сильно мутило, в груди то и дело саднило от боли, а желудок непрестанно сжимался от рвотных позывов.
— Опять захрипел, — произнёс надо мной чей-то голос. — Живучий-то какой…
Лица коснулись шершавые ладони, ко рту поднесли чашку с водой. Пахло травяным отваром. Не открывая глаз, я принялся пить маленькими глотками.
— Убирай-убирай, — снова заговорил голос, я признал, что он принадлежат Майе. — Сейчас опять всё заблюёт.
Открыв глаза, я тотчас зажмурился. Из окна лился яркий свет. Ночная гроза давно прошла, стоял светлый и солнечный день. Рядом кто-то ахнул. Мы были на кухне, дверь в винный погреб открыта. Агата, склонилась надо мной, напуганная, бледная. За столом сидели
