и судьбах! Да сияет слава твоя, да не угаснет она в бесконечности эпох! Да будет воля твоя тверда, как плоть земная, что несёт ноги наши к великому счастью! Да не рушима будет власть твоя на земле, под землёй, на небе и за его пределами!
Женщины склонили головы, принимая благословление, и взялись за вилки. Я же некоторое время сидел, будто в забытье, прокручивая в голове сказанное кухаркой.
«Вошедший в Амбраморкс принадлежит мне. — Пылающими буквами на границе памяти проявились слова. — Так сказал я — Великий Дулкруд».
Рассеянно притянув к себе миску, я принялся размешивать варево ложкой. Мрачные мысли не отпускали, а сказанное кухаркой только усилило тревогу.
«Интересно… Уж не его ли я видел… «Милостивого», чья слава не угаснет… Неужели, всех нас ждёт это? Жадная прожорливая тварь, перед которой нет людей и судеб, есть подкопчённая плоть, лишённая воли».
— Майя, ты в это веришь или говоришь, потому, что тебя так научили? — спросил вдруг я.
Кухарка едва не подавилась от удивления, но всё же чуть помедлив, ответила.
— Верю. А как не верить? — с вызовом вопросила она. — Человек — творение божье и по божьему промыслу живущее.
— Как же тогда выходит, — спокойно проговорил я. — что душу божьего творения оскверняет и ворует другой человек? Откуда некроманты берут свою силу, если вся сила… там? — Я указал пальцем вверх.
Майя ничего не ответила, и смотрела на меня застыв, недонеся ложку до рта.
— Я не пытаюсь смутить тебя или осмеять веру, — сказал я, понимая, что, видимо, зря коснулся этой темы.
«Ещё не хватало, чтобы кухарка внушила себе, что служит воплощению зла, и сдала меня церковникам, а те инквизиции».
— Я хочу понять, почему так произошло со мной, и кто в этом виноват, — продолжил я, не отпуская её взглядом. — А задаю этот вопрос тебе, потому, что больше некому. Я и говорить-то снова начал только сегодня.
— У меня нет ответа на такие вопросы, — побледнев прошептала Майя.
«А я их и не ждал. Человеку просто необходимо говорить. Особенно, когда он очень долго молчал».
Встав, я прошёл к винному погребу. Дверь была не заперта. Я спустился вниз, выбрал две хорошие десятилетние бутылки и вернулся на кухню. Анна подскочила, чтобы достать бокалы, но я опустил ладонь ей на плечо, останавливая. Едва пробка слетела с горлышка, мне в нос ударил восхитительный букет, насыщенный и дорогой.
«Кажется, обоняние усилилось. Или это к ночи? Или вообще?».
Я разлил вино в четыре бокала, расставив их напротив мисок с похлёбкой. Пятая миска оставалась нетронутой.
— Где Якоб? — спросила Агата.
Её глаза сверкнули в полумраке кухни, и я тотчас понял, что она обо всём догадалась.
— Я отправил его с письмом к Сабине Веленской. Она должна знать, что на дом совершено нападение. «Мы» обязаны действовать так, как повел бы себя Антони.
Я специально сделал акцент на слове мы, чтобы они грешным дело не забывали, что, согласившись врать, стали соучастниками преступления.
— Понятно, — ответила она, пряча глаза, и принялась есть.
Подняв бокал, я поиграл им, разглядывая напиток сквозь хрустальные стенки на свет.
— За воздаяние! Всем. Всегда и за всё.
Женщины подняли бокалы. Мы чокнулись. Раздался благородный звон.
«Настоящий, — подумал я. — В этом доме фальшивые только люди, вещи — настоящие».
Я сделал жадный глоток.
«Боже правый, если бы я мог забыть это наслаждение, только лишь ради того, чтобы испытать его вновь!».
Приятное и живительное тепло растеклось по моей груди. Я глотнул ещё, а затем подхватив ложку, принялся есть. Забытое ощущение вкусовых оттенков, да ещё в исполнении Майи «как для себя», было таким сильным, что у меня на миг свело скулы. Со стороны же могло показаться, что я поморщился от отвращения.
«Не ешь много, пробуй, следи за эффектом, который пища оказывает на тело. Исследуй себя».
Когда миска опустела, я понял, что провалил первый эксперимент. Голодавший несколько месяцев с трудом мог себя удержать.
— Ты вызвала лекаря?
Кухарка тотчас закивала. Вскочив, она быстро заговорила:
— Я нашла самого ужасного пройдоху из всех, кто когда-либо имел знахарскую лицензию. Его зовут Игорь Щербацкий, работает под фамилией Лентяев.
— Что натворил? — осведомился я.
— Да сущие пустяки, мой господин! Подсунул одному осуждённому бедолаге ложный эликсир и тот не копыта отбросил, а погрузился в глубокий сон, а ночью очнулся и сбежал.
— Отличный выбор, — ухмыльнувшись, похвалил я. — Такой не побежит к прокурору.
— Он будет в десять, как вы велели, господин.
— Спасибо.
— Анна, как дом?
— Мы всё отчистили, господин, — тихо ответила она, глядя в миску.
— Хорошо, — кивнул я. — Было очень вкусно, Майя. Доброй ночи.
Прежде, чем уйти. Я откупорил вторую бутылку вина, пригласительно оставив её на столе. Когда дверь кухни за мной затворилась, тотчас послышался их шёпот. Мне не надо было даже специально вслушиваться, чтобы разобрать о чём шла речь, но совершенно не хотелось этого делать.
«Они ещё не скоро поборют страх, если это вообще когда-то произойдёт. Возможно, оно и к лучшему».
Я медленно вышагивал по коридорам особняка, осматривая полотна на стенах, канделябры, резные перила лестниц, как в первый раз. По дому шёл не изуродованный раб, а новый, пусть самозваный, хозяин. Сам того не желая, я остановился у кабинета покойного отца семейство — Арона. Дёрнул ручку. Дверь скрипнула. В лицо ударил затхлый воздух, а следом искрящийся поток ненависти. Поток был незрим и практические не осязаем. Я ощущал его кончиками пальцев, которые покалывало. Вдыхал ноздрями, от чего моё дыхание замедлялось. Во мраке кабинета Веленского сияло, едва не прожигая холст, синее пламя. Я снял картину, уставившись на амулет, очень похожий на тот, которым теперь владел сам.
«Я убил твоего сына, — сказал я мысленно. — И мне интересно… Кто убил тебя? Кто владел тобой после смерти?».
Пламя вспыхнуло ярче, словно собираясь броситься на меня. Но я не отвел взгляд, и протянув руку, снял с гвоздя цепочку. В отличие от моей, эта показалась мне неимоверно тяжёлой.
«Будто достаю ведро воды из колодца».
Повертев вещицу в руках, я разглядел гравировку. Крошечные буковки внутри кольца, которым крепилась цепочка к амулету: Ф. К. Поразмыслив, я решил не оставлять кристалл с душой Арона на прежнем месте. В идеале, стоило спрятать его где-нибудь в катакомбах, но
