если ты будешь пить.
– Почему? – спросил он.
– Ты в порядке? – снова спросила я.
– Блядь, да нормально все! Господи!
Я отвернулась и стала заваривать чай.
– Я что-то сделала? – спросила я через несколько минут.
– В смысле?
– Мне показалось, ты на меня обижен.
– Я на тебя не обижен. – Он не отрывал взгляда от книги. – Я вообще о тебе не думал.
– Почему ты со мной не разговариваешь?
– А почему я должен с тобой разговаривать? Если я с тобой не разговариваю, это не значит, что я обижен. Я что, обязан с тобой трепаться сутками напролет? Мы вместе живем, я все время здесь, не могу же я день и ночь развлекать тебя болтовней! Боже, иногда такое ощущение, что я живу с маленьким ребенком.
Я поняла, что он прав, кивнула и расплакалась.
– Киран, прости. Прости, пожалуйста.
– Чего ты ревешь? Сама-то понимаешь, какой это идиотизм? Ты сейчас истеришь на ровном месте. Ты плачешь из-за того, что я на тебя не обижен.
– Прости, прости, я знаю. Просто… Ты не мог бы, пожалуйста, пожалуйста… – Я не знала, как закончить фразу, не знала, о чем умоляю, а потому продолжала умолять.
2
Мама позвонила, чтобы уточнить, когда я приеду праздновать свой день рождения. Каждый ноябрь я ехала домой и ужинала с обоими родителями. За семейным ужином, вошедшим у нас в традицию после их расставания, они беззлобно подначивали друг друга, и со временем их пикировки стали доставлять мне удовольствие и успокаивать. Приятно было вспомнить, что когда-то родители жили вместе и не были этими теперь уже окончательными версиями самих себя, застывшими в среднем возрасте.
Не менее приятно было и побаловать ту часть меня, что мечтает о воссоединении нашей семьи, пусть я и не хотела этого на самом деле. Скорее, это был такой же отвлеченный, недостижимый, но светлый идеал, как Господь Бог и рай. Я не хотела, чтобы мама ушла от Стиофана или чтобы упросила отца принять ее назад и снова зажила бы с ним, но мне нравилось расплывчатое платоническое представление о нас как о семье. Когда меня посещали мысли о смерти, я думала, что напоследок хотела бы еще разок сесть с ними за стол как одна семья, и если бы мне это удалось, то почувствовала бы себя умиротворенной и цельной.
Я сказала маме, что пока не знаю, когда смогу приехать. Я вбила себе в голову, что нам с Кираном надо поехать отдыхать, ведь мы еще ни разу не устраивали себе отпуск.
– Как насчет куда-нибудь съездить? – спросила я однажды вечером в постели.
Я с нежностью смотрела, как он, неотразимый, голый по пояс, в очках и с мокрыми волосами, листает журнал.
– Денег нет, – беззаботно ответил он. Иногда мне казалось, что он получает удовольствие от того, что так мало зарабатывает и, в отличие от всех остальных, способен обходиться без излишеств.
– Ну, необязательно же ехать за границу, – сказала я, раз за разом нежно накручивая на палец и отпуская завиток у основания его шеи. Впадинка между его грудных мышц… я наклонилась и вжалась в нее носом. – Можно просто смотаться за город на выходные.
Он перестал читать и улыбнулся, глядя, как я вожусь с его телом.
– А ведь мне и впрямь не помешает получше узнать Ирландию. Глупо переезжать в другую страну и все время сидеть на одном месте, правда? Я бывал только здесь и у отца.
– Правда! – радостно согласилась я, чувствуя себя упоительно взрослой при мысли о романтическом уик-энде.
В поезд можно взять фляжку, будет повод нарядиться – может, мне даже пойдет шляпка!
На другой день я просмотрела на работе сайты со скидками и предложения гостиниц и забронировала отель с полупансионом в Голуэе[4] на выходные, чтобы отметить там день рождения. Я собрала купальные принадлежности – я гордилась, что могу купаться в океане круглый год, – и новое черное платье с глубоким вырезом и перламутровыми пуговицами на талии. В поезде у меня щемило сердце при виде того, как счастлив Киран.
– Обожаю поезда, – то и дело бормотал он, взволнованно глядя в окно и одной рукой держась за раму, а другой сжимая мое колено.
Я не отрываясь смотрела на него, а он оглядывался и широко улыбался собственному восторгу. Мы вместе разгадывали кроссворд, пили кофе и ели шоколадные батончики, и он спросил:
– Почему кофе так вкусно со сладостями?
Погода в Голуэе была великолепная, холодная и ясная. Я сказала, что надо успеть на пляж дотемна, и, когда мы шли по променаду в Солтхилл[5], Киран выглядел еще более счастливым. Я вспомнила, что он почти не видел настоящую Ирландию. В столице его раздражали особенности повседневной городской жизни, а не недостатки Дублина как такового.
– Нам надо почаще куда-нибудь выбираться, – сказал он.
В конце променада, на трамплине для прыжков в воду Блэкрок, я сняла рюкзак и пальто.
– Только не говори, что действительно туда полезешь! – рассмеялся он.
Я подняла брови и разделась до бикини, а он в шутку попытался укутать меня в свою куртку. Было и в самом деле слишком холодно. Будь я одна, не полезла бы в воду, но его недоверие толкало на истерическую браваду. Пути назад не было. По голому телу хлестнул ветер. Под взглядами пожилой пары, гуляющей по променаду, я, смеясь, разбежалась и прыгнула с трамплина.
Вынырнув, я схватила ртом воздух и долго пыталась отдышаться. После чего как ни в чем не бывало побродила по мелководью, а когда сердце немного успокоилось, еще несколько минут для галочки поплескалась. Потом глянула вверх, и он с улыбкой прокричал мне:
– Brava! Brava![6]
Когда я вылезла, он мгновенно накинул на меня полотенце и мое пальто, слизнул с моих ушей соленую воду и сказал:
– Ты очень красивая.
До отеля, который находился гораздо дальше от города, чем я думала, но оказался вполне приличным, мы взяли такси. В номере приняли душ, пару минут для разнообразия примеряли пушистые халаты, а потом начали целоваться и сбросили их, чтобы пообжиматься. Когда моя рука скользнула вниз, он остановил меня и сказал:
– Нет, давай отложим на потом. Хочу, чтобы ты хотела меня весь вечер.
И у меня закружилась голова. Я закусила губу и резко вдохнула.
Он привез с собой нарядную одежду, и я с умилением смотрела, как он надевает элегантную мягкую светло-голубую рубашку и белый галстук. Он выглядел таким красивым, стильным и мужественным, но трогательно хрупким, что мне захотелось сфотографировать его
