или написать его портрет, заставить его позировать мне всю ночь, вместо того чтобы куда-то идти. Он казался воплощением совершенства, идеальным мужчиной.
Я решила сводить его в ресторан Лизиной подруги, которая обладала таким гипнотическим обаянием, что буквально лишало дара речи. Она устраивала банкеты для самых привлекательных людей, которых вы когда-либо видели, на болотах и в старых пустующих казармах, готовя только из ингредиентов, собранных в радиусе пятидесяти футов. По пути я рассказала о ней Кирану, и он сказал:
– А, погоди-ка, я о ней слышал. Она делает коллаборации с художником, у которого мы месяц назад брали интервью для журнала.
Меня переполняла гордость за собственную находчивость: сама того не осознавая, я пригласила Кирана в место, связанное с его интересами. За ужином он похвалил просторное помещение с немногочисленными столами, сказал, что оно похоже на рестораны Копенгагена, и охотно, пусть и рассеянно, съел все из дегустационного меню. Выбирая, куда пойти, я рассудила, что хотя Киран и неспособен наслаждаться вкусом еды так же, как я, ему, по крайней мере, понравятся изящные тарелки, искусно сложенные веточки зелени, разные необычные маринованные штуки и крохотные морские твари, о которых я никогда раньше не слышала.
На улице, слегка захмелев от нескольких крепких коктейлей со вкусом водорослей, я спросила:
– Что теперь?
– Пойдем выпьем. Хочу побывать в настоящем стариковском пабе с укромными уголками, – ответил он.
Я отвела его в Tigh Chóilí?[7], и пока мы стояли в очереди к бару, он одной рукой обнимал меня за талию сзади, другой поглаживал под платьем мои бедра, а я радостно краснела, когда вдруг увидела его. За стойкой работал мужчина из Уотерфорда, с которым я в юности недолго встречалась, а потом периодически спала на рождественских праздниках и во время летнего фестиваля[8]. Майкл был обыкновенным милым парнем, играл на ударных, любил выпить, дружил с моими друзьями детства и хорошо относился ко мне.
– Майкл! – окликнула его я и непроизвольно дернулась, сбросив ладонь Кирана.
Мы поболтали секунд тридцать (да, он перебрался в Голуэй, работы здесь по горло, зато время летит быстрее; можно мне две кружки «Гиннесса»?), и я снова с широкой улыбкой повернулась к Кирану. Сердце тяжело стучало. Я боялась, потому что заранее знала: эта минута все испортила и остаток вечера я буду лезть из кожи вон, безуспешно пытаясь вернуть нам хорошее настроение. Мы молча стояли в общей толкотне, дожидаясь своего пива, а потом отошли и прислонились к стене.
– Кто это был? – спросил он.
– Один друг из Уотерфорда.
– Почему ты отстранилась, когда его увидела?
– Я не… Я…
– Да, ты отстранилась. Ты отстранилась, как только его увидела. Один из твоих парней?
– Нет-нет, ничего подобного.
– Значит, твой ебарь?
Я не ответила. Вдруг стало очень жарко.
– Ты покраснела, – с издевкой сказал он. – Ты с ним трахалась?
– Это неважно, он для меня ничего не значит.
– Что неважно? Секс с ним ничего не значил?
Я униженно подняла взгляд, молча соглашаясь.
– Невероятно.
– Киран, в этом нет ничего такого. Ты ведь тоже спал с другими.
– Да, и тем не менее мы не сталкиваемся с ними на каждом шагу, их не настолько много, чтобы они возникали за барной стойкой в других городах.
– Пожалуйста…
– Что пожалуйста?
Несколько минут мы пили в напряженном молчании.
– Прости. Пожалуйста, давай просто забудем об этом и хорошо проведем вечер?
– Ладно, – согласился он, но не разговаривал со мной и отводил взгляд, а когда мы допили, сказал, что хочет вернуться в отель. Мы не нашли такси и целую вечность шли через кромешно-черные болотистые поля.
– Какого хера этот отель так далеко? Неужели нельзя было остановиться в городе?
Я старалась больше не извиняться, понимая, что иначе сделаю только хуже.
Когда мы наконец вошли в номер, он снял одежду и, не дожидаясь, пока я тоже разденусь, выключил свет. Я робко легла в кровать лицом к его спине, размяла ему плечи, погладила шею, а потом придвинулась, обняла и просунула руку ему под футболку.
– Перестань, – сказал он, не шевелясь. – Просто засыпай.
– Я не усну, пока ты на меня злишься.
– Я не злюсь.
– Если ты не злишься, почему мне нельзя тебя трогать?
– Я не хочу, чтобы ты меня трогала. По-твоему, это недостаточная причина?
– Конечно, достаточная, только давай все обсудим и уладим.
Я слышала его ровное, глубокое дыхание.
– Просто скажи, что думаешь, и все будет хорошо, – попросила я, но он не ответил.
Мне внезапно стало так обидно, что я отдернула руку, отодвинулась на свою половину кровати и заплакала – от раскаяния и сожаления о нашей испорченной поездке. Сначала я плакала тихо, но потом мокро захлюпала носом.
Я чувствовала, что он не спит, и то ли боялась, то ли надеялась, что он примется ругать меня за то, что я плачу и не даю ему уснуть, но он, все такой же напряженный и отчужденный, лежал спиной ко мне.
3
Я часто проводила ночи, скрючившись на полу в ванной. Я запиралась не чтобы от него защититься, а после того, как безуспешно умоляла его простить меня, поговорить со мной, перестать делать вид, что меня не существует. Иногда это продолжалось часами, и, чтобы наказать нас обоих за мое унижение, я запиралась и принималась себя резать.
Я представляла, как он постучит в дверь и скажет: «Что ты там делаешь? Пожалуйста, не порань себя».
Я хотела, чтобы он поступил так же, как один мой давний парень, – схватил меня за покрытые шрамами и коркой запястья, которые в то время были хрупкими и бледными, словно окостеневшие веточки, в упор посмотрел мне в глаза и сказал: «Обещай никогда больше так не делать».
4
Или хотя бы повел себя так же, как тот сотрудник универмага, что с отвращением отвернулся от меня.
Я тогда гуляла с подругами по магазинам. Мне было лет пятнадцать, и у меня был патологически высокий болевой порог. Как я ни старалась причинить себе боль, я почти ничего не чувствовала.
Тот человек прохаживался по залу и предлагал попробовать парфюм от Marc Jacobs (помню, он тоже был частью кошмарной эстетики, свойственной тому периоду моей жизни, наряду с длинноногими анорексичными иконами моей юности, украшавшими стены, цветочным, чуть приторным гламуром заражавшим все вокруг, Мишей Бартон, Николь Риччи, нулевым размером и огромными культовыми сумками); подружки, с которыми я ходила по магазинам, рассеянно согласились, продолжая перебирать вешалки.
Я тоже протянула запястье, глядя на какое-то платье в
