Это началось много лет назад, когда я решила как-то украсить его комнату. Ему уже было восемь, а комната у него была как у совсем маленького ребенка — занавески с клоунами, обои со смешными кроликами — все то, что я выбирала еще до его рождения, когда еще не знала, каким он родится. Комната пришла в совершенно негодное состояние, но я ничего не делала — я и так много думала о том, чего с ним не происходит, о том, как он не взрослеет. Чем мне было заменять кроликов? Ему было восемь, так что паровозики, ракеты и, возможно, даже футболисты вполне ему подходили, но он, конечно, не знал, что такое паровозики и ракеты и зачем они нужны. Но опять же и про кроликов он тоже ничего не знал. И про клоунов тоже. И что мне оставалось делать? Куда ни глянь — везде притворство. Единственным возможным честным поступком было выкрасить стены в белый и купить однотонные занавески. Но таким образом я бы сказала и ему, и себе, и всем остальным, что признаю его овощем, не пытаясь скрыть правду. Но где тогда грань? Значит ли такой выбор, что я не смогу купить ему футболку с надписью или картинкой, потому что он не умеет читать и не различает картинки? Кто знает, различает ли он цвета, осознает ли различия между предметами? А о разговорах, улыбках и поцелуях в лоб тогда и речи быть не может. Получается, я только и делаю, что притворяюсь. А раз так, то почему бы не подойти к этому делу серьезно?
В итоге я остановилась на занавесках с паровозиками, а на абажуре красовался какой-то персонаж из «Звездных войн». Вскоре после этого я начала время от времени покупать комиксы — просто из желания понять, что может читать мальчик его возраста, что может его интересовать. А еще мы смотрели телевизор, и я узнавала что-то про музыкантов, которые могли бы ему понравиться, и про передачи, которые он мог бы смотреть. Как я уже говорила, осознавать, что ничего не происходит и не меняется, — это чуть ли не самое страшное, а притворство на самом деле ничего не меняет. Но так легче. Если не притворяться, то что тогда? К тому же, размышляя обо всем этом, я думала о Мэтти совершенно по-особенному. Наверное, что-то похожее происходит с создателями новых персонажей сериалов. Они, наверное, думают так: «Что ж, и что любит наш персонаж? Какую музыку слушает, с кем дружит, за какую футбольную команду болеет?» Я сделала то же самое — я придумала себе сына. Он болеет за «Арсенал», любит рыбалку, хотя у него пока нет удочки. Ему нравится поп-музыка, но не та, где на сцене прыгают полуголые люди и много ругаются. Пусть очень редко, но меня спрашивают, что Мэтти хочет на Рождество, и я отвечаю, а люди, как и положено, удивляются. Многие дальние родственники никогда его не видели и даже желания не изъявляли. Они знают только, что с ним не все в порядке. Но они не хотят знать больше, так что от них не услышишь: «Ой, а он правда умеет ловить рыбу?» Или как мой дядя Майкл: «Ой, а он правда может нырнуть под воду и посмотреть там на часы?» Они рады, что их избавили от необходимости принимать самостоятельные решения. В итоге Мэтти захватил всю квартиру. Сами знаете, как с детьми получается — их вещи повсюду.
— Совершенно не важно, знаю ли я, кто это, или нет, — сказала я. — Это вещи Мэтти.
— О, так он заядлый болельщик…
— Просто сделай, что велено. Верни все на место, — оборвал ее Мартин. — Либо верни на место, либо выметайся отсюда. Сколько можно вести себя как последняя сука?
Когда-нибудь, подумалось мне, я научусь сама так говорить.
Мартин
О плакатах Мэтти в тот вечер больше не вспоминали. Нам, конечно, было интересно, но из-за Джесс мы с Джей-Джеем не могли удовлетворить наше любопытство: Джесс все так устроила, что можно было быть либо за нее, либо против нее, а в этом случае, как и во многих других, мы были против нее, а это значило, мы должны были обходить эту тему молчанием. Но, будучи вынужденными обходить молчанием эту тему, мы разозлились и во всех остальных случаях промолчать уже не могли.
— Ты ведь терпеть не можешь своего отца? — спросил я ее.
— Конечно не могу. Он ничтожество.
— Но ведь ты живешь с ним?
— И что?
— Как ты это терпишь? — удивился Джей-Джей.
— У меня нет денег, чтобы съехать. К тому же там есть домработница, кабельное, выделенный интернет и еще куча всего.
— Ах, как прекрасно быть юной идеалисткой с принципами, — воскликнул я. — Глобализации — нет! Домработницам — да! Так получается?
— Замечательно, два придурка будут учить меня жизни. Но есть еще кое-что. Это связано с Джен. Они беспокоятся.
Да, точно. Джен. Это тут же охладило наш с Джей-Джеем пыл. Если посмотреть на наш разговор в ином свете, получалось, что двое людей — один из которых отсидел в тюрьме за секс с несовершеннолетней, а другой, не желая тратить время, все усложнять и терять лицо, придумал себе заболевание, от которого он якобы умирает, — подняли на смех девочку, которая не хочет уходить от своих скорбящих родителей. Я решил обдумать все это спустя какое-то время, когда смогу иначе взглянуть на ситуацию.
— Мы очень сочувствуем тебе, — сказала Морин.
— Ну, это же не вчера случилось.
— Мы все равно сочувствуем, — устало отозвался Джей-Джей.
Моральное превосходство Джесс выражалось для нее лишь в одном — она могла измываться над всеми сколько угодно, пока опять всех не достанет.
— Да я уже свыклась.
— Правда? — спросил я.
— Да, в каком-то смысле.
— Наверное, странно свыкнуться с таким.
— Немного.
— Разве ты не думаешь о сестре все время? — спросил ее Джей-Джей.
— А мы не можем поговорить о том, о чем мы собирались поговорить?
— А о чем мы собирались поговорить?
— О том, что нам теперь делать. О газетных статьях и вообще.
— А нам обязательно что-то делать?
— Думаю, да, — ответил за нее Джей-Джей.
— Да они все равно о нас скоро забудут, — сказал я. — Просто сейчас самое начало года, и ни хрена — прости, Морин, — не происходит.
— А что, если мы не хотим, чтобы о нас забывали? — заметила Джесс.
— А на кой черт нам нужно, чтобы о нас продолжали писать? — удивился я.
— Бабок можно срубить. Да вообще, будет чем заняться.
— А чем ты собираешься заниматься?
— Не знаю. Просто… У меня такое ощущение, что мы другие. Что мы понравимся людям, мы будем им интересны.
— Ты сумасшедшая.
— Да. Точно. Именно поэтому я и буду им интересна. Если надо, я и подыграть могу.
— Уверен, это ни к чему, — сказал я от имени нас троих и, конечно, от имени всей Британии. — Тебе и без того поверят.
Джесс мило улыбнулась неожиданному комплименту.
— Спасибо, Мартин. Ты ведь тоже будешь интересен, люди захотят узнать, как ты изгадил себе всю жизнь, переспав с той девицей. И ты, Джей-Джей, расскажешь людям про пиццы и все остальное. А Морин могла бы рассказать, насколько паршиво жить, воспитывая такого ребенка, как Мэтти. Понимаете, мы станем супергероями, как Люди Икс или еще кто-нибудь. У каждого из нас есть сверхвозможности.
— Ага, — усмехнулся Джей-Джей. — Это точно. У меня вот есть сверхвозможность разносить пиццу. А у Морин есть сверхвозможность растить сына-инвалида.
— Ну ладно. Не самое удачное слово. Но вы же понимаете. У нас есть нечто.
— Конечно. «Нечто». Le mot juste — как всегда, в точку.
Джесс было нахмурилась, но она была слишком увлечена своей мыслью, чтобы воздать мне по заслугам за знание выражения на иностранном языке.
— Мы могли бы сказать, что не решили еще, будем ли мы кончать с собой, — им такое нравится.
— А если мы еще и продадим права телевидению… Может, они сделают из этого реалити-шоу. Тех, кто не нравится, можно будет просто скидывать с крыши, — предложил Джей-Джей.
Джесс явно сомневалась.
— Насчет этого не знаю, — сказала она. — Мартин, ты же знаешь, как там все устроено, в газетах. Разве мы не можем на этом подзаработать?
— А тебе не приходило в голову, что с меня хватит газетных статей.
— Слушай, да ты все время думаешь только о себе, — обиделась Джесс. — Может, мы на этом сможем заработать несколько сотен.
— Ну ладно, — сказал Джей-Джей. — Но о чем будет рассказ? Ни о чем ведь. Мы поднялись туда, мы спустились оттуда, и все. В этом нет ничего особенного.
— Об этом я уже думала. А если мы что-то там увидели? — предложила Джесс.
— Например? Что мы должны были там увидеть?
— Как насчет ангела?
— Ангела, — спокойно повторил Джей-Джей.
— Ага.
— Я ангела не видела, — сказала Морин. — А когда ты успела ангела увидеть?
— Никто не видел никакого ангела, — разъяснил я. — Джесс предлагает нам рассказать о выдуманном ангеле, чтобы получить материальную выгоду.
— Это ужасно! — возмутилась Морин, не только потому лишь, что ничего другого от нее и не ждали.
