– Вправду ли вернут? – решил уточнить у Сборщика так неудобно осторожный горожанин.
– Чего вернут? – недоумевал шоушуэйжэн.
– Да он, поди, и не знает, гляди, молодой совсем. Вернут, вернут! Я спрашивал, всё будет, – басил тучный зазывала, подкупленный заранее. – Поторопитесь, господин, а то я так погляжу, кто в конце, не успеет…
Как не успеет? Что за несправедливость?! Они же здесь стоят! И всё без толку? Хвост начал подгонять впереди стоящих, а позже и вовсе с ними смешался, превратившись в кучу.
Дождавшись суматохи возле жертвы аферы, пока к нему на выручку не подоспели более опытные коллеги, Чжу Жу сунул документы паникующему новичку, демонстративно бросив два серебра в ящик:
– Господин, смотрите, я заплатил! Продавец и покупатель согласны! – он указал на интенсивно кивающего сообщника. – Приложите печать! Пишите, господин, пишите, я давно здесь стою!
Налог приняли, формальности соблюли. Теперь, согласно книге Сборщика и «Свидетельствующей книге», работорговец Юй Куо продал рабыню Кхуамван некому Бо И[132], заработавшему и тут же пропившему серебряную монету.
Через пару недель Жу направился в увеселительный дом, где ему опять предстояло споить Бо И.
Высокий худой чиновник Суда по имени Цай Лю Ши, с аккуратной бородкой, каллиграфическим почерком чертил иероглифы на деревянных пластинках.
– Вы хозяин? – не поднимая глаз, поинтересовался Ученик Законов.
– Всё так, господин, простите его, он пьян, – ответил за нового хозяина Чжу Жу.
– Освобождаете свою рабыню? – мужчина продолжал допрос.
Мертвецки пьяный что-то пробормотал в ответ.
– Да, господин, – вновь вызвался паренёк.
– Вы его сын? Почему за него говорите?
– Нет, господин, я сын семьи Гу[133], что состоит в родстве с потомками Ляо. Моя мать – Ляо Гун Фэн[134].
– Не сестра ли она Ляо Чжун Да[135]?
– Именно, господин, – обозначил поклон скромняга Чжу Жу.
В дальнейших расспросах надобность отпала. Парень заплатил неустойку государству за потерянную прибыль от пожизненного налога, Ученик Законов внёс соответствующие записи, освобождающие девочку от рабства, и тут же вывел надпись «Чи Ми Лу»[136] на деревянной дощечке с алой кисточкой.
* * *
Воодушевлённая Сона протянула девочке полученную от Жу яопай.
– Что здесь написано, госпожа? – недоумевала девочка, гадая, зачем ей протягивают какую-то деревяшку.
– Чи Ми Лу, – прочла Сона.
– Почему «Чи»? – Ми Лу посмотрела на присутствующих большими глазами.
– Потому как «Чи» – родовое имя господина, даровавшего тебе «Фа Цзы Ёу». Поблагодари госпожу Ляо и господина Гу за то, что отныне тебе не нужно бояться.
В ответ же все трое услышали лишь рыдания освобождённой. Но нет, это были слёзы не радости, а страха.
– Простите меня, госпожа, – обратилась она к Соне, – я была плохой рабыней, простите, если провинилась, накажите, только, пожалуйста, не прогоняйте!
– Что ты, девочка моя, – мягким голосом успокаивала ребёнка недоумевающая Сона, – кто же говорит тебе уходить?
– Что же мне теперь делать, госпожа? Кроме как быть нуби[137], я не умею…
– О Великая матерь! Привели к слезам ребёнка! – Аи развернула лицо девочки к себе и вытерла её слёзы платком, неизменно присутствующим у хозяйки в рукаве. – Жить будешь здесь, работай на кухне, пока могу, приплачу, а позже увидим.
На время Ми Лу успокоилась и даже смогла быстро уснуть, а вот Сона ещё долго вспоминала произошедшее сегодня. Кто тот юноша в храме?
Со следующего дня и вплоть до самого праздника миролюбивого Барана храмы закрывались и готовились к приёму большого количества прихожан, как знатных, так и из всех окрестных деревень. Попасть внутрь было невозможно, поэтому Сона могла только надеяться на встречу с красным богом здесь, на площади. Но он всё не появлялся.
Зато о себе напомнил господин Су, приславший с посыльным мальчиком госпоже Бай записку. В ней вежливый торговец книгами напоминал о возврате записей о северных племенах и просил разрешения на визит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Как и полагается благовоспитанной дочери знатных кровей, встреча с мужчиной проходила на глазах у хозяйки дома, в главном зале. Ман уже передал книги вооруженным слугам торговца, сами же господа сидели за перегородкой, попивая западный чай[138], славящийся своими мягкостью, душистым послевкусием и невероятным запахом, не похожим ни на что известное. Пользуясь случаем, Сона не упустила шанс разузнать об эпохе и странах побольше:
– Могу я просить вас рассказать о династии Фу?
– Династия Фу берёт своё начало от правителей Вэй[139]. На протяжении многих поколений потомки Вэй стремились расширить свои владения, а позже и вовсе решились укрепить враждующие между собой племена. Завоевания начались как раз с границ нашего Царства. На объединённой территории варварских племён во главе встал Вэй Хоу Джэн[140] – родоначальник династии Фу, основавший царство Пинхэн.
– Почему же «Вэй» сменилось «Фу»?
– Когда проливается много невинной крови и ломается старое, то новое стремится избавиться от своего прошлого. Новое имя – новая жизнь, новому царству – новая династия.
– Вэй Хоу Джэн был из благословлённого правящего рода?
– В нём так же текла благословенная кровь, как в рода́х У[141], что правит востоком, Ван[142], что правит югом, Дао[143] с запада, Цзин[144] с севера и Лянь[145], защищающем торговый путь в Государстве Бессмертных пустынь. И, как и они, был он из родственной ветви, а не прямым потомком, а потому, завершив дело прадеда – объединив Пинхэн, стал во главе прочих семей.
– Что же сейчас?
– Каждая великая династия заканчивается, госпожа. Когда времена тяжёлые – династия зарождается, затем процветает в дни спокойствия, но позже благоденствие порождает лень и склоки. Так и было. Во время правления восемнадцатого правителя Фу Ма[146], прославившегося своей глубокой верой и завоеваниями на земле Государства Бессмертных пустынь, царство Пинхэн окончательно погрязло в бесчинствах. Занятый походами и молитвами правитель Фу Ма оставил столицу во власть Вдовствующей императрице Фэй – старшей супруге почившего правителя Фу Гао, получившей в народе имя «Ли Хай»[147], что значит «жестокая», поскольку она, дабы сохранить власть, умертвила любимую младшую наложницу почившего семнадцатого правителя Фу Гао, Юан, в первый же день траура по нему. С того времени в Царстве процветали взяточники и властолюбцы, налоги были выше, чем народ мог заплатить, а хранилища министров и чиновников ломились от денег. Люди голодали и страдали от разграблений племенными народами. Не было порядка. Тогда Младший правитель запада, ван[148] Дао Вэн[149], решил, что с его народа довольно. Он первым открыто ослушался столицу, собрал войско и определил границы, неподвластные Пинхэн, назвав их Государством Западного солнца.
– Дао Вэн? Разве у запада не другой язык?
– Во времена Пинхэн не мог ван взять имя своего народа. Оно должно было быть понято в любой провинции. Единое царство – единый язык.
– Почему в таком случае обычно я встречаю названия «Хуан Цзюй», «Бай Мэн Коу»? А страны называются «Царство Южных равнин», «Страна Северных морей»…
– Странам даны имена языком, понятным в любом государстве. Так принято, и это стало привычным. Вы можете называть их «Нан Пин Юан Го» – Царство Южных равнин[150] и «Бэй Хай Го»[151] – Страна Северных морей. В столицах Юга, Востока и Севера вас поймут, но в отдалённых провинциях зачастую знают лишь свой диалект, а потому лучшие дворцовые толмачи после падения Пинхэн создали книгу слов всех народов, но услышите вы их лишь в многолюдных городах. Опережая ваш вопрос, отвечу, что язык Пинхэн остаться общенародным не мог, ведь это родной диалект Равнин, хотя он претерпел многие изменения. Однако невозможно искоренить то, что было привычно людям долгие столетия, недаром династия Фу правила без малого восемь сотен лет[152].
