спрашивает он с воодушевлением.
Его ярко-голубые глаза светятся, когда он смотрит на нее. Мне знаком этот взгляд. Я вижу его каждый раз, когда забираю из дошкольной группы. Он слишком мал, чтобы понимать слова «я тебя люблю», но его глаза ежедневно говорят мне эти слова. Сегодня они говорят их Николь.
– Бобби, я могу отвести тебя в «Макдоналдс». Хочешь пойти со мной? – спрашиваю я, и мой голос звучит уже менее располагающе и более нервно.
– Нет, я хочу пойти с Никки, – он бросает машинку и встает, чтобы взять Николь за руку.
Меня переполняет разочарование.
– Бобби, иди сюда, – командую я.
– Нет, – кричит Бобби, пятясь и прячась за ногами Николь.
– Бобби, иди сюда сейчас же, – сердито говорю я.
Бобби начинает плакать и звать отца. У него обильно текут слезы, и я вижу, как подрагивает его тельце, когда он прижимается лбом к бедру Николь. Кэти начинает хныкать: окружающая суматоха беспокоит ее. Я отчаянно хочу подойти к ней и поцеловать мягкий лобик, но когда я начинаю двигаться вперед, Николь быстро увеличивает дистанцию между нами.
Марк так отстранен, что даже не осознает, как расстроены дети. Он не берет Бобби на руки и не укачивает, как делал раньше. В этот миг я ненавижу Марка, но мне все же хочется, чтобы он обнял нашего маленького мальчика. Я хочу, чтобы Бобби чувствовал, что он в безопасности и его любят, но Марк ведет себя холодно и безучастно. Он игнорирует детей, как будто их вообще не существует, и я понимаю, что они ему не нужны – он забирает их, только чтобы причинить мне боль.
– Иди к машине, я буду через минуту, – инструктирует Марк.
Николь кивает, и дети уходят вместе с ней.
– Пока, дорогой, – говорю я, в последний раз пытаясь добиться того, чтобы Бобби меня узнал, но его рыдания только усиливаются.
– Ты ведешь себя пугающе, – сердито настаивает Марк.
– Я не специально, – протестую я.
– Ну конечно, нет. Твои крики и оры – это всего лишь теплый дружеский жест, – Марк режет меня без ножа своим сарказмом.
– Николь занимает мое место. Как думаешь, что я должна чувствовать? – плачу я.
– Нет! – рычит Марк. – Она всего лишь ведет себя как хорошая подруга. От этой должности ты явно уже давно отказалась.
– Что это значит? – огрызаюсь я. – Я бы жизнь отдала ради твоего счастья.
– Не так давно именно это ты и попыталась сделать.
Я смотрю на Марка, почти не находя слов:
– Что, черт возьми, ты такое несешь?
– Прекрати, Лаура! Я больше не могу притворяться, – говорит Марк. – Ты отняла у нас все. Отняла все. К чертовой матери!
Тон его голоса изменился. Всего несколько мгновений назад он был зол, но теперь у него в глазах блестят слезы.
– Это был несчастный случай. Тебе это известно, – запинаясь, произношу я. – Я не видела, как приближалась другая машина.
– А теперь видишь? – смягчается Марк.
– Что? – я мотаю головой.
Он совсем меня запутал. Неужели он делает это специально?
– Теперь ты видишь другую машину? Может, так тебе удастся найти ответы на некоторые вопросы.
– Перестань говорить загадками. Я не понимаю, о чем ты, – мне с трудом удается выдавить хоть слово, так сильно я плачу.
– Ты не единственная жертва, Лаура. Разуй свои долбаные глаза.
– Мои глаза широко раскрыты, и мне не нравится то, что я вижу, – поспешно произношу я.
– Ты видишь лишь то, что хочешь видеть, – шепчет Марк, и его покрасневшие глаза наполняются слезами. – Хотел бы я, чтобы для меня все было так же легко.
Марк сдерживает свои эмоции, это ясно. Он скрывал от меня что-то. И теперь мне известен его секрет.
– Ясно, вы с Николь пытались меня убить.
Внезапно наступает тишина. Я сканирую коридор на признаки присутствия Эйвы. Теперь, когда Марк знает, что мне известно о его плане, я боюсь, что он может впасть в жестокую ярость и причинить мне вред.
– Если ты и правда так считаешь, ты нуждаешься в помощи даже больше, чем я думал, – отвечает Марк. Его плечи настолько ссутулены, что мне кажется, он может упасть на пол.
Он сломлен. Но это всего лишь актерская игра. Он удручен тем, что мне известно о его грязных планах избавиться от меня.
– Прекрати мне лгать! – ору я.
Его беспомощная фигура выглядит просто жалко. Он не сможет убедить меня в том, что не лжет.
– Ты сама себе лжешь, – мягко шепчет он, понурив голову и тяжело вздыхая.
– Давай, уходи! Мне будет лучше без тебя, – плачу я. – Я тебя ненавижу.
– Я знаю, но этим ты не сможешь меня оттолкнуть. Я всегда буду возвращаться, – произносит Марк, не поднимая головы.
Я тут же улавливаю скрытую угрозу в его словах. Это предупреждение. Если я попытаюсь пойти за ним, чтобы забрать детей, он завершит работу, начатую вчера вечером.
Боль разливается по моим внутренностям. Она сжимает мне желудок, пульсирует в голове. Каждый раз, когда Марк заговаривает, он становится все менее похож на себя. Он жутко изменился: я не знаю того, кем он стал, и мне не нравится этот человек. Он причиняет мне боль и пугает. В теле моего мужа прячется незнакомец.
Я выглядываю из окна на крыльце. Николь ждет на пассажирском сиденье моей машины. Через тонированное стекло на заднем сиденье я не вижу своих малышей, но надеюсь, что они крепко пристегнуты и пребывают в блаженном неведении относительно ада, разрывающего их семью на части.
Марк все еще говорит со мной, но я не слышу ни слова. Меня захлестывает душевная боль.
В следующие несколько мгновений все разворачивается в невероятно замедленной съемке. Я чувствую, как меня накрывает потеря самоконтроля. Безумная ярость пронзает все тело. Для меня это не в новинку. Я уже испытывала подобные вспышки гнева, и мне знакомы тревожные признаки. Я знаю, по какой схеме будет разворачиваться приступ ярости. Я знаю, что теряла контроль над собой, но на этот раз я принимаю это чувство. На этот раз мне нравится бунтовать. Гнев придает мне сил, и я позволяю поглотить меня полностью.
Марк смотрит на меня странно. Возможно, он видит, как в моих глазах бурлит гнев. Он выглядит почти напуганным. На какой-то миг я начинаю подозревать, что он тоже видит тревожные признаки. Возможно, он знает, что его ожидает. Он не двигается с места, но взгляд говорит об отчаянном желании отступить.
Я наклоняюсь к краю коляски и с невероятной силой яростно бросаюсь вперед, сбивая беспомощно стоящего Марка на землю. Несколько мгновений он лежит тихо, придавленный весом
