убедить.
– Хватит, – рявкает сержант. Он изо всех сил старается сохранять профессионализм, но от моего взгляда не ускользает, как он, отворачиваясь, придерживает свой плотный животик рукой, а его плечи подрагивают от беззвучного смеха.
– Послушайте, Лаура, – говорит он. – Мне очень жаль, что та ужасная авария так повлияла на ваш брак. Это можно понять, и я не пожелал бы пережить подобный ужас даже своему злейшему врагу. Но я не могу арестовать вашего мужа за покушение на убийство лишь потому, что у вас проблемы в семье. Мне нужны доказательства. Вы можете мне их предоставить?
– Нет, – отвечаю я, грустно качая головой.
– Тогда простите, милая, но я больше не могу тратить бесценное время полиции на эту чепуху.
– Ну надо же, бесценное время полиции, – со вздохом говорю я Эйве, когда мы нехотя шагаем к двери. – Поиски пропавших овечек малышки Бо-Пип[16] и поедание пончиков – вот на что тратит полиция свое бесценное время.
– Ого, у них были пончики? – хихикает Эйва в попытках разрядить атмосферу. – Я бы не отказалась от пончика. Умираю с голоду.
Это не помогает. Ничто не способно отвлечь меня от мысли о том, что я легкая добыча. Я уверена, что Марк и Николь думают о том, как изменить стратегию. Они меня найдут – это лишь вопрос времени. Мне негде прятаться, и у меня нет возможности защитить себя.
Мы вяло направляемся к машине, когда из дверей появляется молодой офицер и догоняет нас, держа в руке листок бумаги формата А4.
– Должно быть, они все-таки решили нам помочь, – говорю я, облегченно улыбаясь.
Улыбка быстро пропадает с моего лица, когда я замечаю мутное черно-белое фото, где я с детьми, напечатанное на странице, которую он держит в своей дрожащей руке. Их лица замазали, но мое видно ясно, как днем.
– Я так и знал. Вы Луканская преследовательница, – громко бросается обвинениями он.
Я кто? Я не могу отвести взгляда от страницы.
Эйва резко прижимает ладони ко рту, и по ее щекам льются слезы. Она расстроена не потому, что в шоке, а потому, что узнала. Она узнала эту фотографию.
– Ну это ведь вы, не так ли? – с запинкой произносит полицейский.
– Это мое фото, – подчеркиваю я. – Но я понятия не имею, откуда оно у вас и что, черт возьми, вы такое несете.
Эйва чуть не бьется в истерике, и это досадно. Что здесь происходит? Новые тайны. Я внезапно чувствую себя совершенно одинокой. Неужели нет никого, кому можно было бы доверять? Даже Эйве.
– Эйва, прошу, расскажи мне, – умоляю я.
Она смотрит на меня с такой грустью, что кажется, будто у нее прямо сейчас на этом месте разорвется сердце.
– Здесь говорится, что вы попытались украсть маленького мальчика из местной начальной школы и напали на свою подругу, когда она попыталась вас остановить, – объясняет офицер, водя пальцем по статье, напечатанной под моим фото.
– Где вы это взяли? – огрызается Эйва.
Я понимаю, что само фото ее не удивило, но удивило то, что оно у полицейского.
Может, в конце концов, она и на моей стороне.
– Все обвинения были сняты, – продолжает Эйва, трясясь от гнева. – Как вы смеете пользоваться слухами, чтобы запугать мою подругу? Бульварные газетенки напишут что угодно ради продаж. Ни один коп не должен использовать это в качестве доказательств. И вам это известно.
– Слухи? – эхом отзываюсь я, и меня чуть не тошнит от собственных слов.
Эйва поворачивается и берет мои руки в свои. Мне знаком этот жест, и я понимаю, что она хочет подготовить меня, прежде чем я узнаю плохие новости.
– В газетах напечатали отвратительную статью о том, что между вами с Николь произошла отвратительная ссора, – мягко произносит Эйва.
– Это глупо, – кричу я, вырываясь из рук Эйвы так грубо, что она отшатывается и чуть не падает.
– Какое дело газетам до такого ничтожества, как я? Нет, здесь что-то другое. Почему все мне лгут?
Меня охватывает множество различных эмоций, и все они борются за то, чтобы занять место в моем теле. Веки наливаются тяжестью. Но я не позволю моему телу безжизненно повалиться лишь потому, что мозг не хочет воспринимать реальность. Я стряхиваю дурноту с конечностей. Зуд от покалывания в пальцах настолько силен, что причиняет мне боль, и у меня дрожат колени… но на этот раз я беру верх. Я борюсь с тьмой и отодвигаю ее. Вокруг меня что-то происходит, и мне нужно понять, что именно. Всем известно, что это, даже незнакомцам. Я единственная, кто остается в неведении. Когда тебе лгут на всех уровнях, это причиняет боль.
– Вы преследовали ее несколько дней, посылая электронные письма и сообщения с угрозами, а затем напали на нее возле своего дома, отломав кусок от забора, – комментирует полицейский текст этой жуткой статьи.
Эйва яростно смотрит на него.
– Так сказано в газете, но Николь все это отрицала, – убеждает Эйва.
– Как так случилось, что подобная статья оказалась в национальных газетах, а я ничего об этом не помню?
– Она была напечатана всего через несколько дней после того, как ты вышла из больницы. Мы не стали тебе ничего говорить, потому что они напечатали опровержение уже через несколько часов. У тебя и без того был полон рот забот, не стоило добавлять еще и это, – объясняет Эйва.
– Николь пытается меня подставить? У меня странное чувство, что она наблюдала за тем, как случилась авария. То есть каждый раз, когда я об этом думаю, я вспоминаю и о Николь.
– Не знаю, – признает Эйва. – Полагаю, это возможно, но не думаю, что она настолько хитра.
– Настолько. Я ее знаю. Бог знает, как давно она это планировала. Стоит отдать ей должное: она очень умна. Она выжидает и выставляет меня стервой-психопаткой, а затем, когда ей удается убедить всех вокруг, убивает меня, списывая все на самозащиту. О боже, это гениально! Идеальное преступление.
– Стервой-психопаткой? – повторяет полицейский. – Ну ей бы не пришлось особенно заморачиваться, чтобы выглядеть убедительно, – прицокивает он еле слышно.
Сомневаюсь, что он хотел, чтобы мы с Эйвой его услышали, но у Эйвы такой хороший слух, что она бы услышала, как игрок в регби пустил газы на стадионе, полном скандирующих болельщиков.
Эйва называет его всеми уничижительными словами, но он ее игнорирует. Его явно сильнее разозлило то, что я выдернула бумагу у него из рук и смяла в шарик, прежде чем бросить обратно в него.
– Я могу арестовать вас, если вы продолжите так себя вести, – рявкает он.
Я качаю головой. Не
