– Я пытался ей это объяснить, – заметил Дэнни, изобразив на лице вроде как страдальческое выражение. – Бэби, люди, о которых эта песенка, стараются прорваться сквозь трудные времена, в которых все мы тогда оказались. Они рассчитывают на силу своей любви, которая поможет им прорваться. Что бы ни случилось, они смогут с этим справиться, потому что они любят. В этом-то все и дело! Это же песня о любви, не правда ли? И она не имеет никакого отношения к тем, кто потерял деньги в лопнувших банках.
– Но все равно это просто неправильно – так бесцеремонно и высокомерно говорить об этом, вот и все, – заявила она. – Лучше спойте что-нибудь еще, Джерри.
– Дайте мне минутку, чтоб проверить все слова песен, что имеются у меня в памяти, – ответил тот.
Все засмеялись. Кроме Милдред, которая вообще редко смеялась, но она была слишком воспитанной дамой и хорошей хозяйкой, чтобы портить вечер, и даже устроила импровизированный ужин, заказав холодные закуски из ближайшего гастрономического магазина, когда стало очевидно, что никто не собирается расходиться и все будут сидеть за полночь.
Мы, наверное, успели в тот вечер поговорить обо всем. Обсуждали ли мы тему перехода к мирному времени, атомную бомбу, наши отношения с Советским Союзом, перспективы возвращения домой ветеранов, исполнение своих обязанностей президентом Трумэном, игру команд «Янкиз», «Джайантс» и «Доджерс»?[34] Кажется, да. Но мы ведь были люди с Бродвея, так что по большей части говорили именно о Бродвее и театрах. Сможет ли Теннесси Уильямс повторить успех, которого добился со своим «Стеклянным зверинцем»? Мнения были разные, но большинство считало, что не сможет. Насколько нынешняя постановка «Гамлета» Мориса Эванса отличается от постановок его предшественников? Роузи Паттерсон клялся и божился, что постановку Бэрримора никто превзойти не в силах, а Дэнни горячо выступил за Джона Гилгуда, тогда как Милдред упомянула Лесли Хауарда[35]. Кто самый замечательный композитор из сочинителей бродвейских мюзиклов? Джерри преданно выступал за Гершвина, другие противопоставляли ему Джерома Керна или Ричарда Роджерса, а Элмер Беласко поразил всех, настаивая на том, что лучшим был Курт Вейлл[36]. Верно ли, что Адель Астер была более талантлива, чем Фред? Дэнни заявил это с каменным выражением лица, и большинство «стариков» с ним согласились, но когда он заявил, что Гаммо – самый смешной из братьев Маркс[37], я усомнился, что он утверждал это на полном серьезе.
Еще одна тема казалась мне неизбежной в тот день для всего театрального люда. И меня здорово удивляло, что мы уже проглотили по два или три коктейля, а никто об этом еще не вспомнил.
– Ну, как понимаю, все уже слышали про Клода Ансельма, – наконец сказал Роузи.
Все дружно закивали.
– А что, собственно, произошло? – спросил Артур Беласко. – Его действительно убили?
– Газеты утверждают, что его ударили чем-то по голове и ограбили, – ответил Роузи. – Темный переулок, поздний вечер и все такое прочее. Он собирался навестить какого-то художника-авангардиста, который остановился в отеле «Челси» в Гринвич-Виллидж вместе с другими богемными ребятами.
– Антона Ле Мастера, – добавил Дэнни. – Ансельм собирался поручить ему оформление его следующей постановки. Считал, что его сюрреалистический стиль хорошо подходит его креативной концепции.
– Что болеет важно, – добавил Роузи, – его работа недорого стоит.
– Ага, старина Клод обычно выдавал кучу всяких обещаний, апеллировал к тщеславию и себялюбию подыхающего с голоду художника, да еще и к его тощему кошельку. Думаю, кто-то успел предупредить Ле Мастера, какой на самом деле ублюдок этот Ансельм, вот он и послал его подальше. А тот не успел отойти и пару кварталов от «Челси», когда ему врезали по башке и убили насмерть.
– Бедняга! – сказала Милдред. – Я, конечно, знаю, как он обращался с людьми, но все же…
– Никто здесь вовсе не собирается оплакивать этого типа, – заявил Джерри Кордова, наигрывая мелодию «Я буду рад, когда ты сдохнешь, ты, негодяй, ты!», но избавив нас от необходимости слушать его подражание Луису Армстронгу.
– Он был самый ненавистный тип для всех на Бродвее, – заметил Дэнни.
– По крайней мере, во всем, что относилось к постановке и режиссуре, – сказал Роузи. – Тот, кто обманывает моего клиента, обманывает меня. А он обманывал не только актеров. Он еще и спонсоров, драматургов и директоров театров надувал. И всегда ухитрялся улизнуть, вовремя смыться. А теперь захотел еще и художника-оформителя прибавить к коллекции своих трофеев…
– Я с ним много раз встречался на поле для гольфа, – сказал Элмер Беласко, – но, слава богу, ни разу с ним не играл.
– Он был слишком хорош для тебя? – насмешливо осведомился Артур. – Папочка может одним ударом забросить мяч аж на целую милю, но вы бы видели, с какого расстояния он загоняет мяч в лунку!
– Эй, а не лучше ли тебе отправиться учить текст своей роли, а не выступать тут, нападая на старших?
– Ты на что это намекаешь? Я уже всю пьесу наизусть вызубрил!
– Это правда, – сказал нам Элмер. – У парня фотографическая память. Он мог бы всего «Гамлета» вам тут зачитать, если б наконец научился играть. Ансельм был таким же скверным игроком в гольф, каким скверным актером является мой сынок. Совсем не умел играть, но почему-то продолжал махать клюшкой. Думаю, высматривал такого противника, который играет еще хуже. Или же просто делал вид, что такие могут появиться.
– Очень жаль, что его угробил какой-то неизвестный грабитель, – задумчиво произнес Дэнни. – На Бродвее нашлось бы немало людей, кто захотел бы с ним разделаться.
– Я уже предвкушаю, как завтра в газетах появится целая куча некрологов, – сказал Роузи. – Типа «Огни Бродвея погасли при известии о трагической гибели этого выдающегося театрального деятеля». И в добавление к ним еще и множество высказываний от скорбящих и оплакивающих его, которые на самом деле жутко радуются.
Элмер покивал:
– Негодяи дохнут, а вот честные люди еще живут.
У Роузи появился в глазах хитрый блеск.
– У меня есть идея. Давайте представим, что это я был тем грабителем, который укокошил Ансельма, в виде мести за моих клиентов и всех других жертв этого ублюдка. Меня никто не видел, я замел все следы и вообще принял меры, чтоб это выглядело как обычный уличный грабеж.
– Мои поздравления! – сказал Джерри, наигрывая отрывок из песенки «Он добрый и славный малый».
– Ага, здорово, только мне кажется, что тут кое-чего не хватает.
– Чего именно? – спросил я. – Роузи очень любил, чтобы ему подыгрывали, как партнер комика подает тому нужные реплики.
– Одного того, что этот малый подох, недостаточно. Я бы хотел, чтобы это ставили в заслугу именно мне.
– Ага, и потом поджариться на милом и комфортабельном электрическом стуле, который имеется у них в тюрьме «Синг-Синг»?
– Ну нет, я бы проделал это как-нибудь иначе, незаметно, соблюдая анонимность. Совсем необязательно ставить под этим собственное имя, но я все же хотел бы, чтоб мир знал, что его казнили от имени театрального мира Бродвея и всех тех людей, чьи карьеры и жизни он растоптал и загубил.
– И покончив с этим замечательным начинанием, ты разве смог бы остановиться всего на одном? – спросил Артур Беласко.
– Да уж, – подхватил эту мысль Дэнни. – Могу предложить вам еще и других паразитов и мерзавцев, обретающихся в нашем замечательном театральном мире, которые заслуживают этого ничуть не меньше.
Я до того момента не вносил особого вклада в разговор, поскольку не принадлежал к театральному миру Бродвея, как эти ребята, но тут решил включиться в эту забавную игру.
– Роузи, твоя идея очень привлекательна, но нужно все тщательно продумать. Ошибка, которую обычно совершают все эти умные убийцы в детективных романах, заключается в том, что они слишком умничают, и это вовсе не идет им на пользу. Перегибают палку. И дают сыщику шанс сцапать их в последней главе романа. Зачем нарочно оставлять след, который может привести прямо к тебе?
Роузи пожал плечами:
– Ну, можно послать анонимное письмо копам или в прессу. Или подписаться псевдонимом. Например, «Закулисный Мститель», а?
– Ну, думаю, газетчики сами за тебя это сделают и придумают что-нибудь получше, – заметил Дэнни.
– Джек Потрошитель сам придумал для себя прозвище, – возразил я.
– Давайте ближе к делу, к самому важному моменту, – сказал Дэнни. – Роузи, кого бы ты выбрал в качестве следующей жертвы?
Милдред все это время сидела молча. Но тут подняла руки, словно сдаваясь.
– Ребята, не люблю я подобные разговоры! Может, сменим тему? Или, может быть, Джерри нам еще что-нибудь сыграет…
Джерри заиграл мелодию из «Плавучего театра»[38], и разговор на этом иссяк.
На следующий день в колонках личных объявлений вечерних газет появилось загадочное послание, набранное сплошь заглавными буквами, а таких тогда в Нью-Йорке печаталось множество. ТЫ ДАЖЕ НЕ СПОСОБЕН ОТЛИЧИТЬ «ХАЗАРД» ОТ «ГРИНА». В то время никто не понял, что оно означает, и ни у кого не возникло оснований как-то связать его со смертью Клода Ансельма. А к тому времени, когда кто-то такую связь заподозрил, еще трое бродвейских мерзавцев погибли насильственной смертью.
