Тем временем несшие бревна пересекли полосу, но следом за ними на каких-то приземистых широких санях несколько крепких мужиков вытащили на бетон большую белую русскую печь с высокой трубой, еще недавно, по-видимому, выглядывавшей с крыши. Вытащив печь на бетон, они остановились и устроили перекур. С интересом Василий рассматривал, что же они курили. Это были неуклюжие толстые самокрутки. Перекурив, мужики впряглись в сани и потащили печь к поляне. Другие же мужики, сложив принесенные бревна, пересекли взгляд Харитонова в обратном направлении.
Так началось первое мирное строительство в этих местах, примирившее бывших врагов. За первый день к яме отнесли несколько десятков крепких бревен, составлявших ранее стены двух сибирских срубов.
Григорий был доволен. Он то и дело оглядывался на хмурую Петровну, весь день просидевшую рядом и с мрачным видом наблюдавшую за строительством. Харитонов выдавал в каждые руки по три сигареты. Получившие их отходили чуть в сторонку и закуривали, и глаза их светились счастьем. Видно, не выдержала этого Петровна, сорвалась со своего места и почти бегом вернулась в дом Григория. Еще бы – ее боевые соратники стояли рядышком со своими врагами, вместе курили, говорили о чем-то довольно весело и при этом бесконечно улыбались. Было это удивительно и для Харитонова, но он скорее был рад происходящему, объясняя оное для себя тем, что народ устал воевать, что вполне могло оказаться правдой.
Наступил еще один вечер. Солнце медленно скатилось за дальние кедры, а люди все никак не расходились с полянки. Их уже не было видно, лишь огоньки сигарет, а точнее, последней третьей сигареты каждого, все еще светились и шевелились, послушные жестам рук.
Харитонову очень хотелось подойти, послушать разговоры, самому поговорить с ними, но сдерживало ощущение своей чуждости, ведь в самом деле: о чем он мог с ними говорить?!
Меж собой у них было, конечно, о чем потолковать. Их столько лет объединяла друг с другом война, объединяли жертвы этой войны и теперь вот объединило строительство единого памятника всем жертвам. А кто здесь Харитонов?! Просто зашедший случайно странник. Отдохнет и продолжит путь. Ведь не сюда же он шел в самом деле!
Петровна лежала на лавке и обливалась слезами. Ее плечи вздрагивали. Казалось, она отвернулась от всего мира, вжавшись в стенку бревенчатого дома.
Василий, вернувшись домой и разглядев ее в тусклом свете чадящей керосиновой лампы, хотел было подойти, утешить, поговорить. Но и здесь остановило его ощущение своей чуждости происходящим событиям, и единственное, что сделал он, – это присел с краю на ту же лавку и нежно погладил ее нечесаные волосы.
Вскоре вернулся и Григорий. Уселся за стол. На лице – торжествующее выражение, даже взгляд его помолодел.
– Давай чаю глотнем! – бодрым голосом предложил он.
Харитонов вспомнил, что чайник давно уже в печке. Подскочил, вытащил его.
Заваривали сушеные малиновые листья.
– Ничего, – успокаивающе кивал Григорий. – Скоро самолет будет. Все привезет. Тут, конечно, есть запас на случай войны, но его никак нельзя трогать… Эй, раненая, чай будешь?
Петровна не ответила, на что Григорий пожал плечами и махнул рукой.
Харитонов уселся на свое место по другую сторону стола. Подумалось ему о том, как быстро человек получает «свое место», куда бы он ни пришел.
– Хорошо работали, – закивал сам себе довольный Григорий. – Так они за недельку-другую и памятник закончат… Хорошо бы потом сообщить в какие-нибудь газеты об этом, может, приезжать люди начнут… А там для них и дорога понадобится, и жилье… Это ж какая жизнь настала бы, а делов-то всего – только памятник построить. Все-таки как много в жизни зависит от памятников! Удивительно!
Григорий поднял глаза на Харитонова и поделился с ним восхищенным от собственных мыслей взглядом.
– Я вот детство помню, – продолжил он, – так в селе нашем, а село большое было, убили, в общем, одного из комбеда. И такой ему памятник поставили в центре села – метра два в высоту, а сбоку доску, завернутую в кумач, прибили, с фотографией и стихами. Так мы, мальчишки, каждый день приходили к тому памятнику. А когда его кулаки сожгли – кулаков враз арестовали, а памятник новый построили, еще лучший! И по воскресеньям к нему людей больше, чем в церковь, приходило… А вот если б то был памятник «Всем погибшим», то его, конечно, не сожгли бы…
Харитонов зевнул. Следом за ним зевнул и Григорий, задумчиво замолчавший сразу после зевка.
Помолчав немного, он обвел невнимательным взглядом свое жилище и затушил лампу.
Через несколько дней строительство памятника было закончено, но строившие его не желали расходиться. Они сидели на не употребленных при строительстве бревнах, курили и беседовали.
Невысокий лысоватый мужичок, у которого не было правой руки, зло выговаривал остальным за то, что те, по его мнению, слишком быстро работали. Говорил, что такой памятник можно было и год строить, и даже попробовал посчитать, сколько бы сигарет каждый заработал, но сбился со счета и замолк. Некоторые согласно закивали. Другой, седобородый старик, сказал, что кабы краску добыть, то еще пару недель можно было б постройку красить, но на вопрос: «Где добыть краску?» – никто ответить не мог. После прозвучало еще несколько соображений, но, ввиду их явной неосуществимости, все они вскоре растворились в тревожной вечерней тишине. И так длилась тишина, пока кто-то не всхлипнул совсем не по-мужски, а потом послышался чей-то тяжкий вздох и зашевелились мужики, стали расходиться молча, без прощальных слов.
Памятник вышел на славу. Внутри частоколом поставленных бревен на высоком постаменте стояла побеленная русская печка, трубою рвавшаяся в небо. Григорий обошел несколько раз вокруг, ухмыльнулся, вообразив себе что-то из будущего, и зашагал к дому.
Лето готовилось к осени. Ветерок расчесывал выжженную солнцем траву вдоль взлетной полосы, а его старший собрат высоко в небе гнал на восток одинокие облака.
И вот из одного далекого облака вынырнула черная точка и стала медленно увеличиваться, а вскоре донеслось и жужжание, заставившее Григория, не дойдя до дома, остановиться и задрать голову вверх. Отыскав взглядом приближающийся самолет, он одержимо улыбнулся и закричал что было сил: «Летит! Летит!» Потом в несколько прыжков оказался на крыльце, распахнул дверь и, не убирая с лица странную застывшую улыбку, остановился посреди комнаты, обратив на себя удивленные взгляды Харитонова и Петровны. Отдышавшись, Григорий только собрался было сообщить им новость, но тут жужжание мотора проникло и в дом. Харитонов ринулся на двор, хозяин выбежал следом. Когда женщина вышла на крыльцо, мужчины уже стояли посредине бетонной полосы и яростно размахивали руками. Большой военный самолет медленно плыл по небу. Долетев до полосы, он как бы притормозил в воздухе, затем стал разворачиваться и тут из его брюха что-то выпало. Харитонов и хозяин впились глазами в падавший предмет, тем более что падал он прямо на них. Раздался хлопок парашюта, и мужчины увидели опускающийся плавно вниз большой брезентовый тюк. Опустился он в нескольких метрах от них. Когда Василий и Григорий подошли к нему, раздался еще один хлопок парашюта, и они увидели, как чуть в стороне прямо на кроны деревьев опускается гаубица. Самолет, уже развернувшись, отдалялся от полосы, сбросив вслед за гаубицей несколько больших ящиков, приземлявшихся на парашютах там же в лесу.
Тюк был высотой в человеческий рост, но очень тяжелый. Поднять его двое мужчин не смогли, поэтому решили докатить его до дома, а там уже распотрошить и все содержимое занести внутрь.
Пока катили, мимо в сторону леса прошла Петровна.
– Ты куда? – обернувшись ей вслед, спросил Харитонов.
Она остановилась.
– Надо, чтоб пушка врагам не досталась! – сказала, подождала минуту, то ли ожидая от Харитонова каких-то слов, то ли просто рассматривая его на память, потом пошла дальше.
Докатив тюк до крыльца, Харитонов и хозяин отдышались.
– Вот дура! – вымолвил Григорий. – Рожать ей надо, а у самой одни пушки в голове!
Он деловито осмотрел тюк, нашел шов и стал его взрезать ножом. Когда сняли брезентовую оболочку, содержимое распалось на множество коробок, мешочков, упаковок.
– Ну, с этим уже легче дело иметь! – проговорил хозяин, поднимая с земли плоскую коробку, перевязанную красной лентой. – Давай все это в дом заносить.
Харитонов взял в руки два мешочка, вроде как с крупой, и зашел внутрь. Когда снова вышел, увидел в руках у Григория пачку писем. На лице хозяина возникла озабоченность. Харитонов решил его не трогать и самому занести все в дом. Носил недолго, минут с десять, а когда занес последнюю коробку, то вслед за ним в комнату вошел и Григорий. Положил письма на стол, а наткнувшись на вопросительный взгляд Василия, пояснил:
