— Открыто! — откуда-то издалека слышится голос Глотова.
Вера буквально вваливается в его номер. Через такой же коридор, как и у нее, проходит в комнату. В ней никого нет. На круглом столе в углу, где у Веры стоит телевизор, накрыт ужин. Стоят две свечи в бронзовых подсвечниках. Напротив дивана работает телевизор. Она, трепеща всем телом, проходит дальше. Оказывается, Глотов сидит за письменным столом в кабинете, примыкающем к гостиной. Вместе с креслом всем телом разворачивается на нее:
— Я уже занялся работой в ожидании вас.
— Извините, — выдавливает из себя Вера.
Глотов отмечает несоответствие ее костюма. Видно, что собиралась впопыхах.
— С вами что-то случилось? — интересуется он со своей постоянной безразлично-снисходительной улыбочкой.
Через огромные очки на него смотрят напряженные, широко раскрытые глаза.
— Стало почему-то страшно. Я не привыкла к роскоши.
Глотов кивает головой в знак согласия.
— Я тоже. Признаться, не ожидал оказаться вдвоем с вами в такой обстановочке. Но ничего не остается, как приступить к ужину.
Встает, провожает Веру в комнату. Она замечает еще одну дверь.
— А это куда?
— В спальню.
— Вот как? И спальня имеется? Можно взглянуть?
— Пожалуйста. Я там еще не был.
Вера осторожно подходит к двери. По-воровски заглядывает. Шик-блеск! Белая арабская кровать. Над ней огромное зеркало. По бокам тумбочки с лампами. Туалетный столик с еще одним овальным Крутящимся зеркалом. И какая-то картина в старинной раме. На белом покрывале лежит черный махровый халат. А на черном ковре стоят белые кожаные тапочки без задников.
— Ваше? — шепчет она.
— Нет. Наверное, прилагаются к спальне, — глядя через ее плечо, отвечает Глотов и добавляет обычным сухим тоном. — Давайте ужинать. Поздно.
Они возвращаются к столу. На крахмальной белой скатерти расставлены зеленые с золотом тарелки. Рыбное ассорти — бледно-розовая чавыча, осетрина цвета слоновой кости, почти прозрачная белорыбица. Рядом на другом блюде тончайшими кругами нарезаны карбонад, шейка, буженина и язык. В центре стола — плоская ваза с темно-красными помидорами, отделенными пучками сочной зелени от золотистых болгарских перцев. На серебряном подносе стоят ковшики с грибными жульенами. На мелкой тарелочке нарезанный лимон. Судок со свекольным хреном. Вазочка с маслинами. Чуть в стороне притаилось загадочное серебряное блюдо, накрытое тяжелой серебряной крышкой с высокой ручкой-набалдашником. Похоже на небольшого китенка. Вера одолеваема любопытством.
— Что там?
— Не знаю. Принесли — поставили, — безразлично отвечает Глотов.
— Я посмотрю? — она с трудом приподнимает крышку. Благовонный пар клубится над кроликом. Сам он возлежит в янтарном соусе. Вера быстро опускает крышку, словно боится, что кролик исчезнет.
Глотов садится за стол и начинает вертеть головой в поисках бутылок. Вера соображает, что нужно поухаживать. Открывает холодильник, там фигурные бутылки кокa-колы, графин с апельсиновым соком, минеральная вода. Она выставляет их на стол. Направляется к бару.
— Что будем пить?
— Лично я водку, — обособляет себя Глотов.
Вера ставит на стол литровую бутылку «Смирновской». Она привыкла к крепким напиткам. Биологи со студенческих лет на спиртах настояны. Остается зажечь свечи и начать самый романтический ужин в ее жизни. Глотов неумело пытается выдавить из зажигалки огонь. Раздраженно передает ее Вере.
— Обойдемся без свечей.
— Мне так хочется. Позвольте? — Не дожидаясь его милости, сама зажигает высокие белые свечи.
— Остается выключить свет… — не то шутит, не то злится Глотов.
— И соблазнить вас, — неожиданно для себя заканчивает его мысль Вера.
Он ошарашенно смотрит на нее. Вера деланно хихикает:
— Не беспокойтесь. Я не посмею оставить вас без ужина. Давайте выпьем за наше удивительное путешествие.
Глотов не находит для возражений слов и молча выпивает.
После этого они молча, долго и напряженно поглощают деликатесы.
— Выпьем еще? — спрашивает Борис Ананьевич, осознав, что инициативу нужно брать в свои руки, а то, чего доброго, эта дура потащит его в спальню.
— С удовольствием, — улыбается раскрасневшаяся Вера.
Несмотря на некоторую неловкость совместного ужина, аппетит у обоих отменный. Прежде чем перейти к кролику, оба отваливаются от стола, решив сделать небольшую паузу. Вера решает совершить задуманное сейчас. Она готова встать и подойти к Глотову, но он, помрачнев, мрачно произносит:
— Мы сидим едим, а за чей счет, неизвестно. Меня очень настораживает оказываемый нам прием.
— Вы же сами сказали, что о нас заботится Акопянц, — напоминает Вера.
Улыбка Глотова становится кислой:
— Хорен Акопянц просто так ничего не делает. Ему поручил меня встретить мой друг мэр. Но не до такой же теплоты. Что-то ему от меня нужно.
— Скоро всем будет от вас многое нужно, — льстит Вера.
— Не тот случай. Акопянц в городе — нечто вроде теневого хозяина. Много лет процветал, возглавляя областное вторсырье. От него жди всякого…
Вера жалеет растерявшегося начальника. Небрежно расстегивает верхние пуговицы халата, освобождает груди, подходит к нему. Он снизу завороженно смотрит на них.
От стеснения Вера обнимает голову Глотова и прижимает к своим горящим от стыда и желания грудям.
— С таким мужчиной мне не может быть страшно… — с придыханием шепчет она. — Все знают, что скоро ты станешь важной фигурой в стране.
Глотов молчит, задерживая дыхание. Его рот прижат к Вериным грудям. Но он почему-то отказывается целовать ее прелести. А ведь эта грудь с молодых лет вызывала у мужчин нескромные взгляды. Она гладит рукой его серые волосы. Проводит кончиком пальца по косому пробору. И не знает, что делать дальше. Неужели самой тащить его в спальню?! Глотов не подает признаков жизни. В нерешительности тянутся бесконечные минуты. Вдруг Борис Ананьевич резко отстраняет ее:
— Сядьте, прошу вас, сядьте. Давайте выпьем, — расплескивая водку, дрожащей рукой наливает полные рюмки. Выпивает, не дождавшись, пока Вера вернется на свое место.
— Слушайте меня внимательно. Я — не какой-нибудь там похотливый извращенец. Я — семейный, уважаемый человек. Мне и в голову не могло прийти, что вы подумаете обо мне так плохо. Немедленно застегните свое платье. И давайте приступим к зайцу, ну… этому… кролику. Выпьем за это.
Не глядя на Веру, Глотов снова наполняет свою рюмку и судорожно выпивает. Его всегдашние припухлые мешочки под глазами становятся совсем черными. Придают лицу страдальческое выражение. Впервые губы не растянуты в равнодушно-снисходительной улыбочке, за которую его за спиной дразнили «японцем». Перед Верой — немолодой, неуверенный в себе человек, боящийся ее. Вера чувствует себя дрянью, тряпкой, о которую только что вытерли ноги, потому что на большее она не пригодна. Неужели ее время прошло навсегда? Даже Глотов отказывается! Сама судьба, казалось бы, создала им романтическую, возвышенную атмосферу, окружила блеском и роскошью, постаралась сделать их встречу вне грязи и пошлости окружающей жизни. Чего еще могут желать мужчина и женщина, оказавшиеся в одной из сказок Шехерезады? Только объятий друг друга. Вера не хочет верить в свое поражение. Снова встает, решительным жестом расстегивает халат и сбрасывает его на пол.
— Борис, я давно мечтаю о тебе! Ты — мой мужчина. Не отвергай, не отбрасывай, презирай, унижай как угодно, только возьми меня в свои объятия. Умоляю тебя… — с этими словами Вера, закрывая руками лицо, устремляется в спальню. Быстрым движением стаскивает колготки, бросает их под ноги Глотову и прячется, с головой накрываясь одеялом, в пахнущую свежестью и восторгом постель.
Глотов тупо рассматривает валяющиеся колготки. Он шокирован. Такое в его жизни впервые. Чтобы женщина сама залезла в постель? Жена его товарища. Немолодая приличная женщина, почти доктор наук. Борису Ананьевичу страшно от того, что происходит. Поселение в неведомый особняк. Царский ужин. Голая женщина в постели. Никогда в его научно-партийной карьере подобного компромата не возникало. Ну, ездил с товарищами в сауны, бывал в загородных ресторанах, в зарубежных поездках, но везде неукоснительно соблюдались приличия и негласный протокол.
— Борис, иди сюда! Здесь так уютно… — стонет из спальни Вера.
Глотова передергивает от ужаса. Он не ожидал, что способен произвести хоть какое-нибудь впечатление на женщину. Хотя, если разобраться, все его тайные шалости редко нарывались на отказ. В каких только невероятных ситуациях он не принуждал женщин к совершению акта! Значит, что-то в нем все же есть? Вера домогается его приблизительно так же, как он давеча домогался этой телки из Норильска… Как же ее звали? Ладно, не важно. Борис Ананьевич чувствует, что долго не продержится. Еще немного, чуть-чуть, и он бросится в спальню, как в омут. Неловко встает, медленно стягивает с себя пиджак, опрокидывает стул и не сразу слышит легкий, настойчивый стук в дверь. От неожиданности лишается дара речи. На его глазах дверь медленно открывается, и в номере возникает улыбающийся невысокий человек с приторной улыбкой и восточным разрезом глаз.
