Глотов мрачно ждет, когда они захлебнутся.
— Жаксынбек Темирович, я создавал этот фонд не для того, чтобы он служил крышей финансовым аферам.
— Ай, ай, ай… — еще громче смеется Темиров. — Мне ли не знать. Аслан, покажи документы, пусть уважаемый Боке посмеется с нами… — Тычет пальцем в помощника. — Очень смешные бумажки. По ним даже слепому видно, как в девяносто первом году ты подписывал платежные документы и перегонял деньги со счетов райкома в свой фонд.
Борис Ананьевич возмущенно срывается со стула, подскакивает к Аслану.
— Где документы?
— Не у меня, — тот защищается выставленными руками с растопыренными пухлыми пальцами.
— У прокурора, — забавляется Темиров. Но вдруг переходит на серьезный тон.— Сядь. Не носись, как голодный тигр в клетке. Мы тебя хорошо накормим. Аслан, хоть и молодой мальчик, еще и сорока лет нет, но дело знает. Вера Анатольевна ему поможет. Такая красивая женщина и доктор наук, ценить будем.
— До сих пор не могу защитить диссертацию, — игриво сокрушается Вера.
— Ай, ай… почему так, айналайн? — хитро улыбается Темиров.
— Денег на взятки не хватает, — она делает вид, что шутит.
Темиров крепко сжимает ее круглую полную коленку:
— Знания всегда дорого стоят. Аслан займется вашей защитой. — Тянется к ее уху, заговорщицки шепчет: — Банкет за мной. Какие люди будут пить за вашу красоту и ученую степень.
Глотов на грани нервного срыва. Садится на стул. Скрещивает руки на груди. Старается успокоиться.
— А если я, уважаемый господин Темиров, не соглашусь?
Не отрываясь от уха Веры, Темиров шепчет достаточно громко:
— Кому его согласие нужно? Мне не нужно. Меня больше интересует ваше согласие, айналайн. Вы украсите этот фонд.
Макс пугается, когда его просят
Макс пугается, когда его просят. В налаженный жизненный ритм вдруг влезает чья-нибудь просьба и подчиняет его энергию, ломает планы. Отказывать Макс не способен. Каждый раз дает себе слово, что больше никому никаких одолжений, и снова нарушает его. Вот и новый случай. Звонит их старый приятель Матвей Евгеньевич Туманов. Бывая в Москве, он частенько останавливается в их доме. На правах мужа университетской подруги Веры. В отличие от Матвея Евгеньевича, тихая очаровательная Лиза редко приезжает в гости. Она — домоседка. Любит свою благоустроенную уютную квартиру в сером блочном доме на берегу Балтийского моря. Каждый день подолгу гуляет по песчаным пляжам в полном одиночестве. Переводит английские и американские романы на русский язык. Еще недавно все прибалтийские издательства охотно заключали с ней договора. Теперь — не то. Лиза тоскует. Материально они всегда жили хорошо. Она вышла замуж за Туманова, будучи на пятнадцать лет моложе его. Он тогда вовсю концертировал за границей. Был второй скрипкой в камерном оркестре под руководством Василия Ласкарата. Того самого. Правда, до вчерашнего дня эта фамилия для Макса ничего не значила. Да и то единственное, что он знал о Матвее Евгеньевиче, никак не было связано с музыкой. Скорее с КГБ. Но утверждать определенно он не мог. Просто однажды Макс случайно увидел упавшие с тумбочки у постели, на которой спал Туманов, несколько листков, исписанных крупным почерком. Макс почему-то решил, что Матвей Евгеньевич, как всякий талантливый человек, ведет путевые записки, и проскользнул взглядом по тексту. Речь шла о гастролях в Америке, вернее о поведении каждого музыканта, в том числе и самого Ласкарата. Почувствовав неприятный испуг от прикосновения к чужому позору, Макс бросил листки обратно на пол и на цыпочках вышел из комнаты. Он не мог поверить, зная Туманова — обаятельного, улыбчивого, легкого в общении человека, талантливого, удачливого музыканта, в то, что прочитал. Долго убеждал себя в каком-то недоразумении. И убедил. В конце концов каждый человек имеет право записывать любые наблюдения. Ведь на первой странице не было написано — в Комитет государственной безопасности. До конца преодолеть поселившееся в душе предубеждение не смог, но сохранил с Матвеем Евгеньевичем приятельские отношения. Несколько раз после этого бывал с Верой в Майори, где Туманов принимал их с искренним радушием. Другая, более известная сторона жизни музыканта раздражала его гораздо больше. Это неуемная страсть шестидесятишестилетнего человека к девушкам. Как только они оставались вдвоем, Матвей Евгеньевич начинал в красочных подробностях описывать свою новую интрижку. Иногда даже показывал фотографии, на которых его, как он выражался, «пассии» позировали обнаженными. Поскольку Макс не имел опыта с любовницами, был закомплексован на своих чувствах к Вере, ему всякий раз становилось неловко. Особенно невыносимо было наблюдать во время пребывания в Майори постоянные поцелуйчики, которыми Туманов осыпал ничего не подозревающую милую Лизу. Все эти воспоминания пронеслись в голове после того, как в телефонной трубке раздался высокий жизнерадостный голос Матвея Евгеньевича. Он просит принять его на несколько дней. Разве Макс может отказать? Известие о том, что Вера уехала в командировку, приводит Туманова в неописуемый восторг. «Эх, тряхнем стариной!» — кричит он в трубку и обещает Максу сюрприз.
Сюрпризом оказывается крашеная, занавешенная волосами блондинка. Она отбрасывает волосы, и Макс видит ее сильно накрашенный глаз с колючим оценивающим взглядом. Матвей Евгеньевич, заключив в объятия хозяина, суетливо принимается ухаживать за снимающей шубу из искусственного меха девушкой.
— Милый Макс, это очаровательное создание зовут Надеждой.
— Здрасте! — отрывисто заявляет о себе создание. — Куда у вас тут проходить?
— Сюда, сюда… — Матвей Евгеньевич ведет ее в комнату.
— О! — радуется Надя. — Такая же стенка у моих родителей. Они раньше во всех магазинах стояли.
Макс выразительно смотрит на Матвея Евгеньевича. Тот умоляюще прикладывает руку к сердцу. Закатывает глаза.
— Мотя, а где обещанное шампанское? — командирским тоном вопрошает пассия. После предложения, сделанного Артемием, Надя почувствовала себя причастной к серьезному бизнесу и порученного ей старикашку воспринимает несерьезно. За такого много не заплатят. Поэтому можно вести себя как угодно. Не нравится — пусть застрелится.
Туманов, потоптавшись рядом с ней, спешит на кухню, зовя за собой Макса. Прикрывает дверь, шепчет ему:
— Выручай, дружочек. Такую милую девушку судьба послала. Приюти нас до приезда Веры. Куда ж мне с ней податься. Ваши гостиницы стали не по карману даже таким, как я. Мы здесь тихонечко. Уж извини, чувствую, последняя девочка в жизни. Представляешь, сама влюбилась. Я был в одной организации — солидной фирме. Она там тоже случайно оказалась. Пока я разговаривал с генеральным о финансировании моих сольных выступлений в Австралии, она, понятно, глаз с меня не сводила. Потом в коридоре подходит и трепетно-трепетно спрашивает: «Вы тот самый знаменитый Туманов?» Оказывается, она закончила музыкальную школу. Регулярно слушает мои записи. Посуди сам, мог ли я оттолкнуть и не откликнуться на ее обожание? Я же артист! Меня, понятно, питает любовь моих поклонниц… и поклонников.
Макс впервые попадает в подобную историю. Никогда в их дом девушек не приводили. Раньше Туманову стелили на диване в комнате, а с девушкой придется уступить ему спальню. Разрешить им пачкать простыни? А, впрочем, какая теперь разница? Раньше Макс воспринял бы это как святотатство. Но убив Веру в себе, он тем самым превратил ложе их любви в обычную кровать. Пусть Туманов поганит его с первой попавшейся перекрашенной шлюхой. На молящий взгляд Матвея Евгеньевича пожимает плечами: «Живите…»
Туманов преображается. В порыве прижимает Макса к груди. Шепчет ему на ухо:
— А выпить найдется? Не успел в магазин. Неудобно было тащить туда девушку.
Из комнаты доносится голос Нади:
— Где обещанное шампанское?
Макс шепотом отвечает Туманову:
— Нет у меня шампанского. Спирт, пожалуйста. Литра два имеется.
— Может, Веруня припрятала куда-нибудь?
— Зачем? — удивляется Макс.
— Кто их разберет зачем? Это в женском характере заложено.
— Пойду поищу, — Максу самому неудобно предлагать девушке спирт.
Надя, закинув ноги на подлокотник кресла, смотрит телевизор. Не глядя на вошедшего Макса, требует:
— Видушник-то где? Вруби какую-нибудь страшилку. Страсть как люблю ужасы.
Макса коробит ее просьба. Видео они так и не приобрели. Денег не хватило. Но признаваться этой девчонке как-то неприятно. Поэтому врет:
— Не получится. Сдал в ремонт.
— Тоже «Самсунг», как и телек?
Да.
Надя со знанием дела констатирует:
— Хилая аппаратура. Продавайте и покупайте японскую. Сейчас «Тошиба» в цене. — Крутит головой и добавляет. — Здесь многое пора менять. Интерьер уже не в кассу. Нужно все белое, кожаное, с массой различных подсветок. И чтобы картины висели. Мебельные стенки в одном совке остались стоять.
