Шум базарной площади остаётся позади.
Позади остаются и кривоватые улочки невзрачного городка на краю леса.
Сзади остаётся отрезок дороги на полчаса пешего пути.
И весь этот путь между редкими громадными деревьями Лисса искоса смотрит на Мада, на то, как меняется, будто в безмолвном споре с самим собой, его лицо. И ведь напряжение не уходит, бледность не уходит. Мад слишком встревожен.
Вздохнув, Лисса тянет его на обочину, сводит с дороги в тень одного из могучих деревьев. Они прячутся за его мощным стволом от любопытных глаз.
Едва Лисса оказывается напротив него, Мад хватается за голову.
– Это невозможно, – выдыхает он сквозь стиснутые зубы. – Не может быть, что бы Эёран объявил войну Нараку! Невозможно. Мы должны вернуться в Нарак! Они же лишат нас притока эёранской магии, и Безымянный ужас пойдёт в город!
Слухи, конечно, не самый достоверный источник информации, но…
Жители говорили, что Эёран объявляет войну другому миру.
Что живут в том мире злобные демоны.
И армии всех государств стягиваются к закрытому городу Пат Турину где‑то в южных степях на сражение с иномирными вражинами рогатыми, а землетрясение как‑то с этим связано: то ли ловушку готовят, то ли в другой мир прорываются.
– Мад, нам не надо туда возвращаться. Это не наша война…
Лорд Мадаарис поднимает на неё растерянный, печальный взгляд. Протягивает руку и сжимает ладошку Лиссы.
– Это моя война, – тихо признаётся он и… позволяет рогам вернуться в естественное состояние.
Глаза Лиссы распахиваются шире, она отступает, и её ладонь выскальзывает из руки Мада. Он, рогатый, смотрит на неё грустно‑грустно:
– Миледи Юмаат отправила меня изучать пятнадцатую невесту. Сначала пришлось притворяться человеком, чтобы изображать студента четвёртого факультета и не привлекать внимания к нашему общению. Потом…
– Потом Настя согласилась тебе помочь только в том случае, если ты человек, – у Лиссы дёргается уголок губ. – У меня дома рога тоже нельзя было показывать. И здесь и подавно.
Такая рациональность, свойственная многим учёным (а Лисса всё же из семьи учёных), впечатляет Мада, но и пугает тоже, потому что у него хоть и были причины скрываться от остальных, но от неё…
– Прости, – он склоняет рогатую голову.
Ветерок треплет их светлые волосы, заигрывает, совершенно не понимая, что сейчас происходит что‑то очень‑очень важное, жизнеопределяющее.
После мучительно долгой для Мада паузы Лисса дёргает плечом, приглушённо хмыкает и отвечает:
– Мне надо всё обдумать.
И уже одному этому лорд Мадаарис несказанно, просто безмерно рад! Улыбка сама расцветает на его бледных губах, а в глазах вместо недавнего отчаяния загорается надежда.
***
Демоны оказываются упорными, и на седьмой день мне уже кажется, что Лео мне холодильник на три недели забил не «на всякий случай», а вполне осознавая, что мы тут надолго.
За эту неделю, во время которой Безымянный ужас продолжает так же упорно биться в землю, случается всякое.
Гатанас пытается заключить Лео в кристалл, но для этого ему, похоже, надо подойти близко, чего Лео не позволяет, и кристаллической субстанцией покрываются ступени у основания трона.
Семь военных по очереди пытаются вызвать Лео на поединок за трон, но сливаются, едва он предупреждает, что сражаться будет в боевой форме.
Двадцать четыре раза зиккурат пытаются взять штурмом. Появляются тут и военные, и полиция (они признают право Леонхашарта на титул императора, но из‑за жалоб на незаконное удержание архисоветников и советников не очень активно изображают попытку вторжения), и снова лезут военные разных мастей, и какие‑то непонятные наёмники, и силы Возмездия. Стреляют, но наши защитники хорошо сработаны, действуют грамотно, а среди инкубов и суккубов оказываются несколько с действующими феромонными железами, что первые несколько раз помогает внести сумбур в ряды врагов. Но потом все начинают приходить в противогазах, и феромонного оружия мы фактически лишаемся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Не взорвали нас, наверное, лишь потому, что в зале заседаний по‑прежнему сидят все архисоветники и советники, управляющие своими ведомствами через интернет.
Лео тоже управляет, он же император, он имеет на это право и его сектор первым это признаёт, так что теперь строители помогают остальным демонам с расселением и ремонтом, прославляя императора.
На третий день вместе со штурмовым отрядом зиккурат проникает Саламандра. Потоптавшись возле моего кабинета, она отправляется по этажам, пугая наших союзников (благо их почти сразу предупреждают) и врагов: с десяток обсосанных и выплюнутых в окна штурмовиков на её совести точно есть, а может и более.
О том, получается ли у Юмаат отслеживать входящие и исходящие и блокировать любые попытки сговора против Лео, ничего не знаю, но никаких очевидных доказательств того, что подобные договорённости возникли, не появляется.
К счастью, потерь у нас нет, только раненые, и Лео почти не приходится вмешиваться, но если на штурм пойдут объединённые силы – ему придётся выложиться по полной.
И это пугает, потому что все эти семь дней он контролирует почти сотню не самых слабых демонов, почти не спит, мало ест.
Я боюсь за него. Боюсь, но верю в него и в то, что если не один, то с моей поддержкой он со всем справится!
***
Гатанас в бешенстве. Больше недели фактически в плену у какого‑то неопытного мальчишки!
Сначала ждал, что кто‑нибудь поставит сопляка на место и не придётся открывать собственные навыки в управлении магии.
Никто не поставил! Кругом оказались жалкие трусы, побоявшиеся сразиться с ним в боевой ипостаси.
Гатанаса до сих пор передёргивало от кудахтанья архисоветников, которых он пытался подбить на сопротивление:
– Но он же управляет магией.
– Он доспехами нашими управляет.
– Вдруг он нас убьёт.
– И вообще, в конституции написано, что захвативший трон – император Нарака, так‑то Леонхашарт по закону действует, и мы по закону должны подчиниться.
Ещё хуже со штурмами: какие‑то криволапы и дебилы лезли. Пусть зиккурат Архисовета рассчитан на оборону, но ведь у кого‑то чертежи здания должны быть, силы, да хоть бы желание трон захватить!
Не приходило спасение извне.
И Леонхашарт бдительности не ослаблял.
В какой‑то момент Гатанасу показалось, что он подловил удобный момент сковать его кристаллом, но Леонхашарт увернулся, и тогда воротник доспеха Гатанаса сжался на шее так сильно, что стало не вдохнуть, а Леонхашарт посмотрел на него сияющими лиловыми глазами. Ничего не сказал, даже злым не выглядел, но Гатанас понял: ещё одну попытку ему не простят, а ведь он должен выжить, чтобы завершить дело предков!
Надежда на спасение постепенно сменялась гневом. На себя за то, что допустил такое, на Леонхашарта за то, что не понимал очевидного: его жизнь нужна родине, только его жертва спасёт Нарак от уничтожения.
Гатанас ведь понимает, как никто понимает страх смерти: сам недавно хлебнул его, до сих пор нет‑нет да и пробегает холодок по спине и внутри всё сжимается от этого воспоминания. Но бывают ситуации, когда иного выхода нет.
– Ты что, надеешься выжить в этой войне? – прямо спрашивал Гатанас.
– Да, – отвечал этот самонадеянный глупец. – И думаю, что мир с Эёраном необходим для выживания демонов не меньше, чем уничтожение Безымянного ужаса.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ты просто трус!
– Я не побоялся выйти против всех вас. Не побоялся показать свои способности, – это был явный укол в сторону скрывавшего их всю жизнь Гатанаса. – Не боюсь выступить против Безымянного ужаса, не боюсь сражаться за Нарак. И кто из нас трус?
– Ты просто безумец, – Гатанас злился и на то, что публичное, на камеры, обвинение в трусости ничуть не смутило Леонхашарта, никак не потревожило.
