“Ваша смерть сейчас с нами, милорд. Дайте мне вашу руку.”
Моя рука. Что ты знаешь о моей руке?
— Я видел вас ночью в огне, Виктарион Грейджой. Вы шагали сквозь пламя, суровый и жестокий, с вашего огромного топора капала кровь. Надо было быть слепым, чтобы не различить щупальца, обвивающие ваше запястье, шею и лодыжки, черные нити заставляли вас плясать.
— Плясать? — Виктарион ощетинился. — Твой ночной огонь лжет. Я не создан для танцев, и я не человек-марионетка.
Он сорвал перчатки и сунул больную руку жрецу в лицо.
— Вот. Ты это хотел увидеть? — новая повязка уже испачкалась кровью и гноем. — У него была роза на щите, у человека, наградившего меня этим. Я поцарапался об шип.
— Даже малейшая царапина может стать смертельной, лорд Капитан. Но, если вы позволите, я вылечу ее. Мне понадобится нож. Серебро подошло бы лучше всего, но железо тоже сойдет. И жаровня. Мне нужен огонь. Будет больно. Вы никогда еще не испытывали такой боли. Но, когда мы закончим, рука будет здорова.
Все эти маги одинаковы, Мышь тоже предупреждала о боли.
— Я — железнорожденный, жрец. Я смеюсь над болью. У тебя будет все, что ты попросишь…но если ты не справишься и моя рука не исцелится, я сам перережу тебе глотку и отдам морю.
Мокорро поклонился, его темные глаза блестели.
— Да будет так.
Капитана железнорожденных больше не видели в тот день, но несколько часов спустя команда Железной Победы услышали дикий хохот, доносящийся из каюты капитана, смех был громким, злобным и безумным, и когда Лонгуотер Пайк и Одноухий Вульф попытались войти в каюту, она оказалась заперта. Позже было слышно пение, странная печальная песня, как сказал мейстер, на Высоком Валирийском. Это было, когда обезьяны покидали судно, визжа, они попрыгали в воду.
На закате, когда море стало черным как чернила, и заходящее солнце окрасило небеса в глубокий кроваво-красный цвет, Виктарион вернулся на палубу. Он был до пояса голый, а его левая рука по локоть в крови. Как только его команда собралась, перешептываясь и оценивающе разглядывая его, тот поднял вверх обугленную, почерневшую руку. Струйка темного дыма поднялась с его пальцев, когда он указал на мейстера.
— Вот этого. Если перерезать ему глотку и скинуть в море, у нас будет попутный ветер до самого Миерина.
Мокорро увидел это в своих огнях. Он также видел, что девка вышла замуж, ну да что с того? Она будет не первой, кого Виктарион Грейджой сделал вдовой.
ТИРИОН
Лекарь зашел в палатку, бормоча любезности, но одного вдоха нечистого воздуха и взгляда на Еззана зо Каггаза хватило ему, чтобы замолчать.
–;Кровавый понос, —;сказал он Конфетке.
Какой сюрприз,, подумал Тирион. Кто бы догадался? Помимо любого, у кого есть нос и меня с его половинкой. Еззан горел в лихорадке, судорожно извиваясь в луже собственных экскрементов. Его дерьмо превратилось в коричневую слизь с прожилками крови… и вытирать его желтую задницу выпало Йолло и Пенни. Даже с их помощью их хозяин не мог подняться, все его угасающие силы уходили на перекатывание на одну сторону.
–;Мое искусство здесь не поможет, — провозгласил лекарь. —;Жизнь благородного Еззана в руках богов. Держите его в прохладе, если можете. Говорят, это помогает. Приносите ему воду. — Больные этим недугом всегда испытывали жажду, выпивая галлоны между опорожнениями. —;Чистую свежую воду, столько, сколько он сможет выпить.
–;Только не из реки, —;вставила Конфетка. —;Ни в коем случае.
И на этом лекарь испарился.
Нам тоже надо спасаться бегством, подумал Тирион. Он был рабом, в золотом воротничке с маленькими колокольчиками, которые весело позвякивали при каждом его шаге. Честь, неотличимая от смертного приговора. Еззару хо Кваггазу нравилось держать своих любимцев поближе к себе, поэтому теперь Йолло, Пенни, Конфетке и остальным его сокровищам пришлось заботиться о нем, когда он заболел.
Бедный старый Еззан. Лорд жиров был не таким уж плохим, как бывали другие хозяева. В этом Конфетка была права. Прислуживая на его ночных пирушках, Тирион скоро понял, что Еззан стоял во главе тех юнкайских лордов, которые поддерживали сохранение мира с Миэрином. Большинство других только прожигали свое время, ожидая прихода армий из Волантиса. Лишь немногие хотели немедленно взять город штурмом, чтобы волантийцы не лишили их триумфа и лучших трофеев. Еззан не хотел иметь к этому отношения. Равно как и не давал согласия на возвращение заложников Миэрина с помощью требушета, как предлагал наемник Кровавая Борода.
Но многое может измениться за два дня. Два дня назад Кормилица был крепким и здоровым. Два дня назад Еззан не слышал топота призрачных копыт. Два дня назад флот Старого Волантиса был на два дня дальше от них. А теперь…
"Еззан умирает?", — спросила Пенни, этим своим особенным "пожалуйста-скажите-что-это-не-так" голосом. "Все мы умрем".
"Я имела в виду — от поноса."
Конфетка посмотрела на них отчаянным взглядом:
–;Еззан не должен умереть.
Гермафродит погладил лоб их огромного хозяина, убирая назад его вспотевшие волосы. Юнкаец застонал, и еще один поток коричневой воды хлынул по его ногам. Его постель испачкалась и смердела, но у них не было способа передвинуть его.
— Некоторые хозяева освобождают своих рабов, когда умирают, — сказала Пенни.
Конфетка захихикал. Это был ужасный звук.
— Только любимчиков. они освобождают их от бед мира, чтобы те сопровождали своих обожаемых хозяев в могилу и служили им в загробном мире.
Конфетка знал, что он будет первым, кому перережут глотку.
Мальчик-козел заговорил:
— Серебряная королева…
— Мертва, — закончил Конфетка. — Забудь про нее! Дракон перенес ее через реку. Она затонула в Дотракийском море.
— Нельзя утонуть в траве, — сказал мальчик-козел.
— Если бы мы были свободными, — сказала Пенни, — мы могли бы найти королеву. Или, по крайней мере, отправиться на ее поиски.
Ты на своей собаке и я на своей свинье, гонимся за драконом по дотракийскому морю. Тирион поскреб шрам чтоб удержаться от смеха.
– Именно этот дракон уже выказал свою любовь к жареной свинине. А жареный карлик вдвое вкуснее.
" Это было только желание," сказала Пенни задумчиво. "Мы могли бы уплыть прочь. Там корабли снова, теперь эта война окончена."
Разве? Тирион склонен сомневаться в этом. Пергамент подписан, но в войнах не сражаются пергаментами.
— Мы могли бы уплыть в Кварт, — продолжила Пенни, — Улицы там вымощены нефритом, так всегда говорил мой брат. Одни только городские стены — одно из чудес света. Когда мы выступим в Кварте, на нас польется целый дождь из золота и серебра, вот увидишь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
