больше всего на свете. Он был байстрюком, воспитанником Академии, по сути таким же казенным человеком, каким казенным чертом был Владимир. Никакого имущества у хозяина не было, только служба до самой отставки. А там – пенсия, которой, учитывая сбережения, вполне хватило бы на скромную жизнь где-нибудь на окраине Петербурга.
Хватило бы, если бы не случилось… то, что случилось.
Увидев, что Владимир не собирается атаковать, колдун Резников осмелел и подошел ближе.
– Владимир, Афанасий Васильевич болеет уже полтора месяца. И у меня есть заключение доктора…
– К чертям доктора! – рявкнул Владимир, и бедняга колдун снова отскочил за порог. А Иннокентий приблизился еще на полшага.
Нет. Так нельзя. Хозяин много раз учил, что гневом ничего не добьешься. Особенно когда тебе противостоит тот, кто сильнее и у кого больше прав. И этот человек давно знает хозяина. Может быть, удастся его убедить?
Владимир опустил глаза и склонил голову.
– Простите мою несдержанность, господин колдун. Я всего лишь хотел сказать, что ваш доктор ошибается. Афанасий Васильевич уже сам держит ложку. Он понимает все, что я говорю, и может отдавать мне приказы жестами. Я выхожу его. После того как удар хватил его в прошлый раз, я за месяц поставил его на ноги.
– Сейчас прошло полтора. И доктор, он, понимаешь, именно так и написал. Что, дескать, в здравом уме, но на ноги уже не встанет. Служить не сможет, понимаешь?
Владимир понимал. Он все отлично понимал. Но предпринял еще одну, последнюю попытку:
– Я знаю, что Экспедиция не может продолжать платить хозяину полное жалование. Но пенсия? Он государев колдун. Ему положена пенсия. И у нас… у него есть накопления. На старость. Мы освободим эти комнаты, переедем. Я поставлю его на ноги!
– Владимир, – негромко проговорил Иннокентий, – ты казенное имущество. И ты должен вернуться на службу. Поэтому отдай моему хозяину жетон и следуй за нами в Экспедицию, где тебе подберут другого хозяина. И дай людям выполнить их работу. Мой хозяин пообещал позаботиться о господине Репине.
– Да, Владимир, я тебе это обещаю. Никакого рваного матраса, клянусь! Тем более ты сказал, что есть накопления. В богадельне у него будет отдельная комната, будет сиделка! Ты ведь не фамильяр, Владимир…
«Богадельня» – слово будто взорвалось в мозгу. Владимир на миг поднял взгляд на старого колдуна, и тот снова отшатнулся.
Конечно же, сам старик Резников после отставки собирался отправиться в свое поместье, где до самой его смерти о нем будет заботиться семейный фамильяр.
А хозяина хочет обмануть. Но Владимир этого не позволит. Потому что хозяин его именно об этом и предупреждал.
«Владимир… – сказал он, когда после первой болезни они впервые вышли на прогулку. Шел дождь, Владимир придерживал хозяина под руку, и они не спеша прошлись вдоль Невского. – Ты должен понимать, что это только начало. Сейчас я встал на ноги, но после следующего удара, скорее всего, я уже не оправлюсь. И добро будет, если сразу помру. А если нет – отвезут меня в богадельню. Я тебе рассказывал, что это за место. Не отдавай меня. Лучше сожри, и дело с концом».
«А как же ваша божья искра? Она не исчезнет?» – заволновался Владимир. А хозяин остановился, сжал его руку и, глядя в глаза, проговорил, печально улыбаясь: «Душа человека бессмертна, чертяка. И я буду присматривать за тобой с небес. Так что не балуй. И сам реши, чего ты хочешь. Захочешь служить – возвращайся на службу. Не захочешь – уходи. Где деньги лежат – знаешь. Будешь служить – служи верно, а если решишь уйти – тогда живи тихо и незаметно. И о Лешем в любом случае позаботься, если он до того не околеет. Не хочу его на бойню».
Владимир отступил назад.
Никакому иному колдуну он больше служить не хотел. Не будет у него другого хозяина. Даже от одной мысли о таком предательстве зубы сводило.
Но виду не подал.
– Слушаюсь, – вложив в голос смирение и покорность, проговорил он, – разрешите мне попрощаться с хозяином.
– Обязательно разрешу, ну-ка, давай-ка выйдем, – приказал своему черту колдун. Он явно был доволен, что проблему удалось решить так легко. Иннокентий посмотрел долгим взглядом, но возражать хозяину не посмел. Заподозрил? Впрочем, неважно. Дверь закрылась, и Владимир с хозяином снова остались наедине.
Владимир вернулся в комнату. Он не знал, слышал ли хозяин разговор, но почувствовал, что тот понял, зачем Владимир вернулся. И прикрыл глаза, слегка пошевелив пальцами.
Владимир подошел, медленно опустился на колени и уткнулся лбом в колени хозяина. И почувствовал, как на его голову опустилась рука и непослушные пальцы стали привычно, но так неловко перебирать его волосы. На секунду исчезли все запахи, звуки, цвета. А потом Владимир резко выпрямился и высвободил демонический облик.
Перед глазами появился и застыл кадр: мальчишка, широко раскрыв испуганные глаза, тянет руки к здоровенной щепке, торчащей из его горла.
И тут же этот кадр снесло, смыло нахлынувшим потоком чужих воспоминаний.
«Батюшка, почему мы здесь? Это же совсем не наша бабушка…»
«Я клянусь никогда не склоняться ко злу и верно служить… наставница Диана, почему “козлу”? Ах, нет, не надо за розгами, я все понял! Выучу! …Служить Господу нашему, его величеству Государю императору…»
«Так и думаешь тут подохнуть, запертый в колодки, на цепи и с распухшей от серебра шеей?»
«А что, Владимир, пойдешь ко мне на службу?»
«Ну что, детвора, кто еще хочет потрогать черта?»
«В людях, Владимир, есть такая штука, божья искра».
«…о Лешем… не хочу его на бойню».
Где-то далеко-далеко раздался треск ломаемой двери. Но это уже не имело никакого значения. Бесконечное счастье затопило Владимира целиком, он наконец-то всем телом, всей сутью своей ощутил единение. Сила будто бы распирала его изнутри и требовала какого-то выхода, туманила разум. Он медленно осмотрелся: обрывки ленты и рукав от халата валялись на обломках когда-то любимого хозяином кресла. Вот тут он сидел, когда читал «Ежемесячные сочинения» и пил чай с заботливо испеченными Владимиром оладьями. Тут же он коротал вечера с рюмочкой наливки и рассказывал Владимиру такие потрясающие тайны бытия, что черт, сидя на полу у его ног со своей миской в руках и с кусочком селедки, старательно нанизанном на вилку, мог только восторженно внимать, раскрыв рот. И тут же он, Владимир, кормил хозяина с ложечки, а потом учил ее держать и радовался как ребенок, когда такая твердая и уверенная прежде рука с трудом сумела сжать ее деревянный черенок.
Чувство одиночества, страшной невосполнимой потери внезапно навалилось на Владимира, как старый тяжелый пыльный тулуп, накрыв с
