были богато вышиты золотой нитью, изображающей языки пламени и древние руны. Они несли знамена с такими же символами, трепещущие на резком ветру.
Впереди шел высокий мужчина с проседью на висках. Его одежды были богаче остальных, а на поясе висел церемониальный кинжал с рукоятью из кости, украшенной золотыми вставками. Он нес резной деревянный посох с замысловатой резьбой.
Вокруг площади воцарилась тишина. Даже ветер, казалось, затих. Дети прижались к родителям, старики выпрямились, стараясь выглядеть крепче и сильнее. Тим заметил, как некоторые жители украдкой коснулись оберегов, спрятанных под одеждой.
Сопровождающие разделились, занимая позиции по обе стороны от жителей.
Мужчина помоложе, с выбритыми висками и длинной косой, несущий сундук, встал чуть позади. Рядом с ним встали две женщины с суровыми лицами и холодными глазами. Они наблюдали за толпой с выражением едва скрываемого презрения.
Мойра вышла вперед, опираясь на свой посох. Несмотря на возраст, она держалась прямо, с достоинством.
— Приветствую, верховный жрец Малахи, — произнесла она ровным голосом. — Род Донн готов принять Орден Вечного Пламени.
Малахи склонил голову в легком поклоне, едва заметная улыбка тронула его тонкие губы.
— Мир этому дому, и огонь его очагу, — произнес он звучным, хорошо поставленным голосом, разносившимся по всей площади. Затем повернулся к жителям, широко раскинув руки, словно обнимая всю деревню. — Дети Севера! Завет Вечного Огня приносит вам благословение!
Из-за его спины вышел молодой последователь с курильницей из темного металла. От неё поднимался сладковатый дым с резким запахом, напоминающим горящие травы, но с примесью чего-то незнакомого. Послушник медленно обошел площадь, раскачивая курильницу, так чтобы дым коснулся каждого присутствующего.
Тим заметил, как глаза некоторых жителей на мгновение затуманивались, когда дым касался их лиц. Дети морщились от запаха, но родители заставляли их стоять неподвижно.
Бран, стоявший рядом с Тимом у края площади, еле заметно принюхался и тихо прошептал:
— Дурман-трава и ещё что-то. Осторожнее. — Он прикрыл нос и рот рукавом. — Не вдыхай глубоко.
Тим последовал его примеру, заметив, что Томас с другой стороны сделал то же самое.
Малахи тем временем продолжал, его голос звучал как песня, мягкая и убаюкивающая:
— Сегодня особый день, — голос его был почти отеческим. — День, когда мы собираемся вместе, чтобы вспомнить древние заветы наших предков. Сегодня я хотел бы разделить с вами слово мудрости.
Он сделал знак своим спутникам, и те быстро установили в центре площади небольшое возвышение из трех деревянных ящиков, покрытых темно-красной тканью. Малахи поднялся на него, возвышаясь теперь над всеми собравшимися.
— Садитесь, дети мои, — сказал он, делая широкий жест. — Слушайте голос Пламени.
Жители послушно опустились на землю. Мойра и другие старейшины сели на скамьи, поставленные специально для них. Тим, Томас и Бран остались стоять у края площади, наблюдая за происходящим из тени дома.
Малахи окинул взглядом собравшихся, и на мгновение в его глазах Тим увидел что-то почти теплое, человеческое. Затем он начал говорить, негромко, интимно, словно беседовал с каждым лично, а не обращался к толпе.
— Я вижу усталость в ваших глазах, — начал он. — Вижу следы тяжелой зимы на ваших лицах. Холод, голод, страх за детей… Я знаю это бремя. Знаю, потому что нес его сам.
Он сделал паузу, и площадь погрузилась в полную тишину. Даже ветер, казалось, затих.
— Когда мне было семь, — продолжил Малахи тихо, но его голос достигал каждого уголка площади, — наша деревня пережила самую страшную зиму на памяти старейших. Снег лежал выше крыш. Волки выли у самых стен. Запасы истощились к середине зимы. — Его голос дрогнул. — Я помню глаза моей младшей сестры, когда она умирала от голода. Помню, как мать отдавала нам свою долю, пока сама не стала похожа на тень.
По толпе прошел сочувственный шепот. Тим заметил, как многие кивали, вспоминая собственные потери.
— И тогда мой отец, — Малахи поднял глаза к небу, — мудрый Гаррик, глава нашей маленькой общины, сделал то, чему научили его предки. Он отправился в горы, к древнему капищу Вечного Огня. Он пошел с пустыми руками — нам нечего было дать — но с открытым сердцем. Три дня он стоял там без пищи и воды, вознося молитвы.
Малахи сделал глубокий вдох, его глаза увлажнились.
— На четвертый день произошло чудо. Отец вернулся, ведя за собой оленя, огромного, какие не встречаются в наших лесах. Олень сам шел к деревне, не боясь, не сопротивляясь. Этого мяса хватило всем. А когда олень был разделан, мы нашли в его желудке семена — странные, незнакомые. Отец велел сохранить их до весны.
Он обвел взглядом слушателей. Многие подались вперед, захваченные историей.
— Весной мы посадили эти семена. Они проросли за одну ночь и дали такой урожай, какого не видели даже старейшие. И с тех пор наша деревня никогда не голодала, — он понизил голос. — Потому что отец понял главное: Север выживает не силой рук, не хитростью ума, а верой и жертвой. Древние знали это. Мы забыли.
Малахи расправил плечи, его голос окреп.
— Посмотрите вокруг. Что стало с нашим Севером? Мы забыли старые пути. Мы поклоняемся чужим богам, перенимаем южные привычки, гонимся за южными безделушками. — Он покачал головой с искренней печалью. — И каждый год зимы становятся суровее, волки — голоднее, болезни — страшнее. Это не случайность. Это цена забвения.
Он сделал шаг вперед, лицо его стало серьезным, но не угрожающим.
— Вечный Огонь не требует слепой веры. Он требует равновесия. То, что получаешь, должно быть уравновешено тем, что отдаешь. Это не моя прихоть, не правило, придуманное Орденом. Это закон самой жизни. — Его голос стал мягче. — Разве не так поступаете вы сами? Когда сосед помогает вам починить крышу, разве вы не приходите на помощь, когда нужно ему? Когда берете взаймы, разве не возвращаете с благодарностью?
По толпе прошел одобрительный шепот. Даже Тим поймал себя на том, что кивает, соглашаясь с этим.
— Но в наши дни, — продолжил Малахи, и теперь в его голосе впервые зазвучала грусть, — многие забыли о равновесии. Берут и не отдают. Просят защиты, но не готовы защищать других. Хотят благословения, но скупятся на благодарность.
Он снова окинул взглядом площадь, и теперь его взгляд задержался на нескольких лицах.
— Я не буду указывать пальцем. Каждый из вас знает в своем сердце, честен ли он с Вечным Огнем. Честен ли с теми, кто рядом. — Он вздохнул. — Но знайте: равновесие восстанавливается всегда. Так или иначе.
Малахи сделал паузу и взглянул на небо, словно читая там какие-то знаки.
— Вы слышали о деревне за Ольховым Холмом, — произнес он тихо. —
