— Спасибо, товарищ Брежнев, — официально ответил «красный кардинал», и обвел взглядом собравшихся. — Обойдемся без долгих преамбул. Я — тезисно… К-хм… У нашей партии долгая и славная история. Мы совершили социалистическую революцию, победили фашизм, а нищую, безграмотную Россию перестроили в сверхдержаву — СССР. Однако двадцать лет тому назад КПСС остановилась в развитии, и к нынешнему времени благополучно загнила… — переждав волну ропота, он с напором продолжил: — Да, именно загнила, я не оговорился! Мы полностью оторвались от народа, от его желаний и нужд — отдыхаем в спецсанаториях, кормимся в спецстоловых, а когда прижмет, лечимся в спецбольницах…
— Архиверно, товарищ Суслов! — воскликнул Шелепин.
От него шарахнулись, как от чумного, зашикали, но «Железный Шурик» лишь отмахнулся, а Брежнев наметил улыбку.
Набрав воздуху, Михаил Андреевич продолжил, чувствуя, как внутри вскипает волна веселой ярости, будто в далекие молодые годы.
— Партия отгородилась от общества, закуклилась в «орден меченосцев», функционирующий сверху-вниз, а для пролетарского государства надо, чтобы снизу-вверх! Иначе, где он, нерушимый блок коммунистов и беспартийных? Где опора на массы? Сейчас, товарищи, очень, очень остро ощущается нехватка реально действующей демократии, как в стране, так и внутри партии. И вопрос стоит так: либо бы меняемся к лучшему, развиваемся в живое, мощное, энергичное и сильное движение, либо нас ждет бесславная гибель. Что я предлагаю? Прежде всего, отменить запрет разномыслия, принятый на Х съезде!
За столом зашумели, а Подгорный даже привстал, нервно и зло выпалив:
— Так мы утратим единство партии! Это не по-ленински, товарищ Суслов!
Главный идеолог ударил по столешнице ладонью.
— Не учите меня ленинизму, товарищ Подгорный! — процедил он угрожающе. — О каком единстве речь? С каких это пор вы интересуетесь мнением миллионов рядовых коммунистов? Сколько среди них дельных, умных, честных людей, но они безмолствуют, подчиняясь партийной дисциплине! Скольких ошибок можно было избежать, если бы не гасилась инициатива снизу!
Брежнев постучал красным карандашом по жалобно звякавшему графину.
— Ваши предложения, Михаил Андреич, — промурлыкал он, явно наслаждаясь шумством.
— Предлагаю создать внутрипартийные дискуссионные площадки, чтобы обсуждать события, проблемы, варианты планов и решений! — отчеканил Суслов. — А депутатов в Советы всех уровней избирать на альтернативной основе. Или мы не доверяем народу? Давайте-ка вспомним подзабытый лозунг: «Вся власть Советам!»
— Но это же раскол! — выкрикнул Гречко. — Вы хотите развалить единую партию на отдельные фракции?
— Почему же? — хладнокровно заметил Михаил Андреевич. — Можно и на отдельные платформы.
Шелепин отчетливо хихикнул, а Брежнев демонстративно встал и не спеша прошагал к окну, складывая руки за спиной.
— Продолжайте, товарищ Суслов, — сказал он, не оборачиваясь.
Главный идеолог оценил поступок Генерального и опустил глаза, чтобы сидящие напротив не уловили во взгляде смешливый огонек.
— Нам надо перейти от партячеек по месту работы к партячейкам по месту жительства, чтобы начальство не довлело над коммунистами-подчиненными, — заговорил он преувеличенно черство. — Надо всемерно развивать коммунистическое низовое самоуправление, вовлекать в него людей. Надо, наконец, полностью отказаться от такого пережитка, как республиканские партии. Кстати, у РСФСР нет своей компартии. Вот и пусть остается КПСС — одна на всех!
Члены Политбюро замерли в крайнем ошеломлении. Чего угодно они ожидали от партийной реформы, но покушения на святое…
— Но тогда не останется СССР! — отчаянно воззвал Кунаев.
— Наоборот! — живо отреагировал Суслов. — Советский Союз только окрепнет, обретая истинное единство. А чтобы сохранить наше великое достижение — дружбу народов, мы развернем беспощадную борьбу с национализмом и местничеством! Перетрясем, обновим кадры! Очистим партию от карьеристов, взяточников, корыстолюбцев! Вместо теперешних республиканских ЦК введем региональные комитеты. В РСФСР их будет девять или десять, по числу экономических районов. В Средней Азии, Закавказье и Прибалтике — по одному. А обкомы с крайкомами заменим комитетами окружными, охватывающими территории, смежные для нескольких областей. — Взяв паузу, Суслов раздельно договорил, шлепая ладонью по столу: — Советский Союз должен быть единым и неделимым! Одна КПСС. Один Верховный Совет. Один Совет Министров. У меня все.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Михаил Андреевич смолк, остывая, и в кабинете зависла тишина, нарушаемая лишь дыханием, скрипом стульев да шелестом бумаг. Первым зааплодировал Шелепин. Возвращаясь на место, захлопал в ладоши Брежнев. Его вразнобой поддержали Андропов, Косыгин и Громыко, Пельше и Мазуров.
Главный идеолог с интересом, как исследователь человеческой натуры, оглядел сидевших за столом. Подгорный набычился, Гречко прямит спину, Полянский ерзает, Кулаков хмурится, Гришин с Кунаевым шепчутся… Раскол.
«Ничего, — подумал Суслов, заново накаляясь, — переживем! Введем Устинова и Романова, Катушева подтянем, строптивца Воронова уговорим. Пономарев только рад будет, хоть и строит из себя антисталиниста… Егорычева пригласим, для начала — в кандидаты. Долгих, вообще, ценный кадр — работяга! Прорвемся, как тезка говорит…»
Понедельник 3 ноября 1975 года, утро
США, Вирджиния, Лэнгли
На том берегу Потомака, макая коленчатые ноги в мелкую воду, бродила большая цапля. Утренний туман, плывший над рекою, почти рассеялся, и неяркое осеннее солнце высветило неряшливое оперение птицы.
— Так она же серая! — недовольно забрюзжал Вакарчук. — А Джек говорил — голубая, голубая… Брехло.
Вальцев хмыкнул только, подбирая на бережку плоский обкатанный камешек. Сильный бросок — и «жабка» поскакала по гладкой, будто застывшей воде, торопливо плеща и распуская тающие круги серо-зеленых волнишек.
— Одиннадцать, — сосчитал Степан, нарочно заносясь. — Неплохо для любителя.
— Профессионал нашелся! — отчетливо фыркнул Максим.
Вальцев, по всему видать, тоже играет в непринужденность, лишь бы скрыть постоянный изнуряющий напряг. Притворяться — удел нелегала…
— Учись, пока я жив, — Вакарчук взвесил в руке увесистую гальку, косясь за спину. Там, сливаясь с кряжистыми дубами, чья листва побурела, но все еще цеплялась за ветки, недвижно стоял Чарли Призрак Медведя, увязав длинные иссиня-черные волосы в пучок. Темно-синий костюм, оттененный белой рубашкой с галстуком, сидел на Чаке идеально… не подходя ему совершенно. К бесстрастному медному лицу индейца так и просилась кожаная куртка с бахромой по швам, да расшитая налобная повязка, утыканная орлиными перьями…
— Кидай, давай!
Степан мощно замахнулся… Камень булькнул на счет «пять».
— Сразу видно большого спеца, — с деланной серьезностью проговорил Вальцев. — Мастера со стажем. Аса!
— Иди ты…
Уже не пряча свой интерес, Вакарчук повернулся спиной к реке, пытаясь углядеть в прогалах между деревьями серые стены штаб-квартиры ЦРУ. Так их с Максом и не пустили в эту «цитадель империализма». Ну, и ладно, переживем как-нибудь…
В сторонке от невозмутимого Призрака Медведя маячили капитан Хартнелл и Райфен Фолви, а Смок Парнелл бдел на стоянке, где пластался огромный «Линкольн Континенталь», серый как цапля. Стерегли «перебежчиков» по высшему классу.
Вакарчук не удивился бы, узнав, что сейчас их видят снайперы с того берега, поглядывая в оптические прицелы и внимательно изучая каждый дуб, каждый кизиловый куст. Вот какой-то хлыщ в каноэ рассекает тихие воды — ствол винтовки хищно метнулся, выцеливая круглую голову в вязанной шапчонке…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Джентльмены, знакомьтесь — мистер Колби! — Даунинг показался на тропинке, упакованный в безупречное кашемировое пальто, и походил на преуспевающего юриста. Рядом с ним шагал, стараясь не отставать, неприметный мужчина средних лет, выглядевший как счетовод из полузабытого фильма, только черных нарукавников не хватало.
