Были ли дороги опасны? Наверное были. Впервые услышав тоскливый как сама зима, вынимающий душу вой, Варка перепугался до обморочной тошной дрожи. «Это волки, – растолковали ему, – волки сбиваются в стаи», и он успокоился. На волков он был согласен. Что такое волки по сравнению с мантикорами? Милые добродушные зверюшки.
Несколько раз мимо проносились, гремя оружием и дорогой сбруей, конные отряды. Однажды прошла нестройная толпа новобранцев под конвоем вербовщиков князя Филиппа. Князь владел долиной Трубежа. Во всяком случае, так считали в княжеском замке. Барон Косинский, владения которого примыкали к долине с юга, считал иначе. Местные же твердили, что долина спокон веков ходила под крайнами, и потому ни князь, ни барон им не указ. При крайнах подать никому не платили и теперь не станем. Ни деньгами, ни зерном, ни скотиной. При крайнах воинских наборов не было, и теперь нечего здесь вербовщикам шляться. Кто там с кем воюет – не наше дело. Про то пусть князь думает, а мы и без его войск проживём. Ни лошадей, ни людей, ни кормов не дадим, пусть убираются в свой Сенеж…
Таких речей, обычно не очень трезвых, Варка наслушался достаточно. Ему самому было уж точно всё равно: князь, барон или крайны, которых нету. Единственный известный ему крайн на власть никак не посягал и, похоже, пуще всего боялся, как бы его не нашли.
Конные или пешие солдаты не интересовались двумя нищими, уныло бредущими по краю дороги. Зато их дважды останавливали какие-то вовсе непонятные люди, в первый раз – бородатые и оборванные, во второй – тоже бородатые, но одетые щёголевато, в тулупчиках на одно плечо, крепких сапогах и чистых рубахах.
Первые отобрали всё съестное и, слегка накостыляв по шее, приказали убираться. Отобрали бы и одёжу, да она была слишком плоха.
Вторые тоже перетряхнули всю торбу, но, не найдя денег, махнули рукой и собрались было отпустить с миром. Однако их конный предводитель небрежно поинтересовался, не те ли они песельники, что живут у дядьки Антона и, получив утвердительный ответ, потребовал песен. Варка хотел было начать что-нибудь бодрое, но Жданка, хорошо знавшая вкусы Либавских воров и разбойников, завела
Родила меня мать в гололедицу
Померла от лихого житься
…Песня это длинная, жалостная. Варка стоял на дороге, глядел на тонкие голые ветки, на зимнее небо над ними и, забыв обо всём, пел так, будто никакого предводителя рядом не было. Жданка искоса посматривала на него, прямого и ясного, как солнечный луч, случайно заблудившийся в этом сером лесу, и думала, что ей никогда так не спеть, не стоит и стараться.
В конце концов предводитель оттёр скупую мужскую слезу и, уезжая, от широты души швырнул Варке под ноги два гроша. Неслыханная щедрость. Денег им ещё никогда не давали. С деньгами в Пригорье было туго, почти никто их не имел, а те, кто имел, расставались с ними крайне неохотно.
Посиделки в Язвицах, супрядки в Кременце, вечёрки в Быстрице…
Настало время, когда он с удивлением понял, что больше не любит петь. Никакой радости не доставляла эта нудная работа в душных чадных горницах, частенько на голодный желудок, через тяжёлую угарную полусонь и вечную неизбывную усталость.
Обычно он старательно прятал лицо, отсиживался по тёмным углам и шапку снимал только в самом крайнем случае. Впрочем, про крайнов его больше никто не спрашивал. Правда, случалось, что девки рано или поздно обращали внимание на красавчика-певца, вытаскивали к общему столу и донимали угощением и разговорами.
Частенько после этого за околицей Варку с Жданкой поджидали местные парни, одержимые дружным стремлением поучить жизни смазливого бродягу. Некоторых удавалось отпугнуть выражениями из тех, что были в ходу на Болоте и Жданкиной заточкой. От других – убежать. Бегать Варка с Жданкой умели, да и одеты были полегче. Раза три-четыре пришлось всё-таки подраться.
– Только малого не троньте, – обычно просил Варка. Парни не возражали. К рыжему «малому», хилому, бледному, да ещё и конопатому, у них никаких вопросов не было.
Дрался Варка люто, по-уличному, не брезговал никакими грязными приёмами. Число и возраст нападавших переставали его волновать, как только всерьёз начиналась драка. Простодушных пригорских парней, умевших только ухать и широко, от души замахиваться, эта лютость обычно пугала.
Однажды его всё-таки порядочно побили. Очнувшись, он обнаружил, что валяется на неудобной, жёсткой, холодной дороге, и Жданка, всхлипывая, трёт ему виски грязным снегом. Кто-то добросовестно попытался сломать Варкин точёный нос. Варка тихо надеялся, что попорченное лицо положит конец вечным неприятностям из-за разнообразных куриц, но не повезло. Крови натекло много, однако нос только слегка распух, да вокруг глаз долго держались страшные чёрные синяки.
Как-то раз, на супрядках в Светлице парни, развеселившись, заставили его выпить стопку сивухи. Варка выпил, чтоб отвязались, и, отказавшись от закуски, лихо занюхал рукавом. Как ни странно, стало полегче. Ломота в ногах прошла, есть почти расхотелось, и вдруг растворилась холодная тоска, глодавшая его изнутри. Он даже смог улыбнуться по-настоящему, чего с ним давно уже не случалось. С тех пор он никогда не отказывался, если наливали, а наливали частенько. Они с Жданкой стали чем-то вроде местных знаменитостей. Слава о голосистых огольцах, которые поют не хуже крайнов, а может, даже крайнам сродни, дошла едва ли не до самого Трубежа. Как-то раз они больше недели не могли вернуться домой. Уже на дороге в Дымницы их догнала разукрашенная тройка и умчала на свадьбу аж в подгорные Столбцы. Свадьба была бедная, но шумная, людная. Угощение небогатое, но домодельной сивухи целое море. Должно быть полгода всей деревней копили.
Варка пел и пил и снова пел, пока мог. Из душного тумана, дрожащего от выкриков и топота лихой пляски, вдруг вынырнула Жданка, больно ударила по рукам и попыталась, дура этакая, отнять кружку. Варка кружку, ясное дело, не отдал, а Жданке врезал как следует между глаз, чтоб не лезла не в своё дело. Впрочем, кажется, попал не совсем по Жданке.
Конец ознакомительного фрагмента.
