приключениях, что все смеялись до слёз, а шофёр чуть не врезался в столб.
— Честно говоря, я… — во рту у Горелика была Сахара; язык царапался, как наждак.
— А когда мы приехали, вы заставили всех, даже водителя, петь серенады под моим окном, — продолжала Маша, — и мне пришлось впустить Вас.
— Всех?
— Нет, Вас одного. Всей компанией вы отнесли своего друга домой, а потом вернулись.
— Ох, Сэмми, — Питер хлопнул себя по лбу и тут же пожалел об этом, — я ж тебя предупреждал… Представляю, как ему сейчас нехорошо.
Горелик замолчал, разглядывая пол. Маша курила, выпуская в потолок тонкие струйки сизого дыма и сквозь них, не отрываясь, смотрела на Питера.
Мужчина, наконец, решился.
— А потом?
— Что — «потом»?
— Ну, что было потом? — Горелик был готов провалиться под землю.
— Вы не помните?
— О, Б*же, как стыдно… — лицо Питера пылало. — Нет.
Девушка потушила сигарету.
— Я сварю Вам кофе. Он не вернёт Вам память, но взбодрит, хотя бы. — Маша встала с кресла. — Душ вон там.
Пока ему готовили напиток, Горелик быстро оделся и увидел своё отражение в зеркале: мятые брюки, жёваная сорочка, красные глаза, небритая физиономия — стыд и позор!
— Сахар кладите сами, — девушка внесла кофе, расставила кружки и села за стол. Питер притулился напротив на самый краешек стула.
Помолчали.
— Маша, я хочу извиниться… — промямлил Горелик, бесцельно болтая ложкой в кофе. — Мне безумно стыдно.
— У меня к Вам нет претензий — Вы же не обещали жениться. — Женщина пошла к окну и встала спиной к сидящему.
— Я пойду, пожалуй, — Питер тяжело поднялся со стула. Маша молчала.
Горелик долго возился с ботинками, девушка неподвижно смотрела в окно. Наконец, мужчина справился с обувью и разогнулся.
— Скажите, Маша, между нами что-то было?
— Нет.
— А как же… — Питер повёл рукой по комнате.
— Вы же ничего не помните. Значит — не было.
Горелик понурил голову и шагнул к двери.
— Пётр!
Мужчина резко развернулся: сердце учащённо забилось, надежда затрепыхалась в груди — и тут же с грохотом разбилась, наткнувшись на стальной взгляд девушки и её скрещённые на груди руки.
— Знаете, Пётр, — холодно сказала Маша, — пожалуйста, не дарите мне больше цветы. Никакие. Если Вам отдадут выигрыш, потратьте его с пользой.
Девушка снова отвернулась к окну. Питер молча вышел в коридор и аккуратно закрыл за собой дверь.
25
Горелик плёлся по гравийной дорожке, загребая ногами и регулярно спотыкаясь, не замечая ничего и никого вокруг. В плохо соображающей голове бушевали инквизиция, джихад и революция одновременно.
Что делать? Как вернуть Машу? Завалить её цветами? Не примет. Приползти на коленях с обручальным кольцом и предложить руку и сердце? Рассмеётся в лицо. Подарить какую-нибудь безумно дорогую цацку с бриллиантами? Окатит презрением, и тогда мосты будут сожжены окончательно.
Решения не было.
Спрятаться! Убежать! Скрыться! Исчезнуть! Нет, не выход. Горелик в отчаяньи поднял голову и понял, что уже почти добрёл до ангара. Тут его окликнули.
— Пётр Борисович, — Павловский призывно помахал рукой из курилки, — позвольте завладеть Вашим вниманием?
Питер поковылял к зовущему.
— Кто пил с Вашей рожей и помял её всю? — с иронией произнёс учёный.
— Вольдемар, не подкалывай, мне и так херово. — угрюмо ответил Горелик, протягивая руку к пачке сигарет. — Как-будто ты вчера не пил, а выглядишь, как огурчик.
— Вот-вот, именно огурчик. — по-отечески улыбаясь ответил Павловский. — стограммулечку или два-по-пиисят, но не больше, огурчик, рассол из-под него и огненный борщ от кудесницы вагона-ресторана. Она, кстати, справлялась о тебе.
— Володя, прекрати! — Питер скривился. — Мне сейчас не до кудесниц.
— Всё настолько плохо?
— Да, Вовка, я облажался, — сказал Горелик, закуривая, — даже не так: обделался, опарафинился, обоср…
— Давай без негативных дефиниций. — оборвал Павловский. — Она показала на дверь?
— Хуже. — вздохнул Питер. — Она не хочет больше принимать от меня цветы.
— Это уже серьёзно. — Владимир повертел в руках пачку сигарет. — Что собираешься предпринять?
— Не знаю. Хотел посоветоваться с тобой — больше не с кем.
— А как же твой американский друг?
— Сэмми? — вскинул брови Питер. — Нет, с Сэмом нельзя, я и так один раз уже потерял перед ним лицо, второго раза он не простит, у них так не принято. Поэтому спрашиваю у тебя: ты знаешь, что делать?
— Знаю. — твёрдо ответил Павловский.
— И что же?
— Работать, Петька, работать. Запускать установку. — учёный положил руку на плечо собеседника. — Мы, собственно, все здесь за этим: и ты, и я, и даже Маша. Доведи дело до финала! Установка заработает, ты будешь на коне, докажешь всем (и себе), что ты — человек дела, и вот тогда…
Павловский замолчал и начал энергично втаптывать окурок в пепельницу.
— А ведь да, правда твоя, — подумав, ответил Питер, — что-то высоко я решил полетать. И крылышки опалил, как Икар. А ты, мудрый Дедал, не предупредил меня. Впрочем, прости, неправильная аналогия — откуда ты знал, что оно вот так повернётся.
— Бросим эту лирику, — сказал Владимир, — ты пустил дела на самотёк, пора возвращаться на землю. Утром вернулся Жилин, учинил всем нагоняй, сотрудники носятся, как угорелые — любо-дорого посмотреть!
Горелик представил эту картину и усмехнулся.
— Так что, давай, приводи себя в порядок и — к установке! — резюмировал учёный, хлопнув Питера по коленке. — А то и тебе влетит от профессора, хе-хе. Вон, кстати, и он, лёгок на помине.
К курилке спешил Жилин в белом халате, не снятом по своей неизменной рассеянности. Собеседники встали.
— Сидите-сидите! — замахал руками профессор и плюхнулся рядом. — Где же вы оба пропадаете, я вас обыскался.
— Вы удивитесь, Пётр Борисович, — Жилин выхватил сигарету из лежащей на столе пачки и принялся нещадно терзать её в пальцах. — зачем меня вызывали в Москву. За нашим экспериментом там пристально следят, и на совещании в Академии Наук, с присутствием представителей… эээ… некоторых заинтересованных ведомств, нас настоятельно попросили форсировать работу.
— А академик… ммм, это не важно, курирующий от министерства эээ, (ну, вы поняли) наш проект, — продолжил профессор, — в ходе закрытой встрече после совещания акцентировал внимание на некоторых аспектах… Впрочем, я думаю, мы обсудим это в расширенном составе.
— Конечно, Сергей Кондратьевич, — ответил Горелик, — полчаса, и я — Ваш.
— Вот, и прекрасно. — профессор домучил сигарету и бросил её в пепельницу. — Кстати, сегодня, как стемнеет, мы запланировали тестовое испытание установки. Военные обещают облачность, со спутников нас не разглядят. Работы очень много, ужин нам не светит.
Питер глянул в небо: ни облачка, солнце шпарило изо всех сил. Он с сомнением пожал плечами.
Тут Павловский заметил идущего по дорожке Ивана с «дипломатом» в
