под руки и не повели к машине.
Внутри санитарного автомобиля было тесно и тряско. Один из военных медиков достал штык-нож и, с отточенными движениями профессионального закройщика, от ступни до верха бедра разрезал изрядно намокшую от крови штанину брюк Лазара. Осколок мутно заблестел, окружённый пульсирующими бурыми сгустками.
Второй медик без приказа наложил жгут выше раны; кровотечение остановилось; достал из сумки рыжий пенал и извлёк из него шприц-тюбик.
— Что это? — несколько обеспокоенно спросил Лазар, до этого молча наблюдавший за происходящим.
— Обезболивающее. — ответил фельдшер.
— Какое?
— Промедол.
— Вы будете извлекать осколок?
— Нет, это сделает хирург в клинике.
— Тогда не надо. — Сэм махнул рукой. — Вы так хорошо затянули мне ногу, что я её совсем не чувствую.
— Как скажете. — ответил военный. — Возьмите нашатырь, я должен видеть, что Вы — в сознании.
— А вот это — пожалуйста. — Лазар улыбнулся, и Питер в очередной раз подивился стойкости друга. Инцидент со стаканом помнился хорошо.
— Что-то мне не везёт со стеклом, Питти. — компаньон как-будто читал мысли. — И всё стекло я получаю от тебя. Когда мы поедем осматривать Эрмитаж, пожалуйста, не роняй на меня витражи.
Машина проскочила через открывшийся шлагбаум и въехала на пандус, где уже поджидали люди в белых халатах. Лазара подхватили, переложили на «каталку» и повлекли внутрь больницы. В процессе перемещения из кармана Сэма что-то выпало, Питер поднял оброненное, машинально сунул в карман и попытался зайти за носилками.
— Ожидайте в приёмном покое! — безапелляционно заявили ему.
Горелик растерянно постоял у захлопнувшихся перед носом дверей и побрёл в поисках предназначенного для посетителей входа. Изрядно смеркалось. В двадцати метрах от пандуса Питер разглядел курилку и одинокий огонёк.
— Угостите, пожалуйста, сигаретой, — Горелик устало опустился на лавочку.
Курящий молча протянул открытую пачку.
— Благодарю. — Питер затряс головой, прикурив от предложенной зажигалки. Дымили молча.
— Ваш друг служил в армии? — вдруг спросил Горелика «благодетель», и Питер узнал в нём «старшего» по санитарной машине.
— Служил. — усмехнулся Питер. — Но не в Российской.
— Жаль.
— Что «жаль»?
— Что не в Российской. — военный встал. — Крепкий мужик.
— Скажите, — Горелик тоже встал, — где здесь можно купить сигареты?
— Пожалуй, сегодня уже нигде, — ответил военный, глядя на часы, — возьмите мои. И зажигалку.
Питер начал отнекиваться, но медик сказал, что «у него ещё есть», и направился к своему санитарному экипажу, чей силуэт уже практически сливался с ночью. Одаренный стал запихивать пачку в карман, но там что-то мешалось.
Горелик пошарил в кармане и вытащил выпавшее с носилок, когда Лазара перекладывали из машины. Это была карточка на вход, такой же кусок серого пластика, как и у всех, имеющих доступ в ангар. Помимо стандартного набора цифр, на пропуске было нанесено то, что с первого раза разглядеть не удалось. Только подойдя к фонарю, освещающему вход на пандусе, Питер смог прочитать имя: «Лазарев Семён Юрьевич».
28
Профессор с начальником полигона просматривали запись последних секунд жизни мишени. Через секунду после того, как рожица загорелась и луч прожёг в ней дыру, бетонная стена взорвалась. Несколько блоков разрушились, осколками снесло ближайшую камеру, остальные от ударной волны завибрировали. Края стены выстояли, а середина отсутствовала.
— Скажите, милейший, — Жилин внимательно смотрел на военного, — у вас за мишенью была взрывчатка?
— Никак нет! — чётко ответил главный по полигону.
— Так отчего же стена взорвалась?
— Её построили три дня назад. Блоки совсем свежие, и раствор ещё не схватился.
— То есть, Вы хотите сказать…
— Да, профессор. — продолжал излагать свою мысль военный. — Судя по скакнувшей мощности, установка перешла в импульсное состояние, температура резко выросла, вода в блоках и растворе превратилась в пар и разнесла стену. Жаль, видео без звука.
— У вас основательные познания в физике. — удивлённо-уважительно сказал Жилин.
— Нас же не только маршировать учат. — улыбнулся начальник полигона. — Желаете осмотреть результат? Впрочем, уже темнеет. До утра мы не будем ничего трогать, так что после завтрака — милости просим.
— Да, конечно… — пробормотал Жилин и в задумчивости потёр подбородок.
— Профессор! Что-то не так? — участливо поинтересовался военный.
— Всё так… Я вот думаю, какого джинна мы сегодня выпустили из бутылки? — Жилин направился к выходу и наткнулся на стоящего посередине убежища Терещука.
— Серёжа, пойдёмте.
Коллега не отзывался. Профессор заглянул ему в лицо — отсутствующий взгляд и беззвучно шепчущие губы говорили о том, что человек не в себе. Жилин взял замершего под локоть и бережно повёл к выходу.
— Позвольте ещё вопрос! — учёный остановился и повернулся к военному. — Когда мы сможем приступить к осмотру установки и выяснению причин её нештатной работы?
— Если ходовая тягача не повреждена, — последовал незамедлительный ответ, — то сегодня, до полуночи, установка будет в ангаре.
–
Питер бесцельно ходил взад-вперёд по коридору приёмного покоя. Голова взрывалась от потока мыслей, на лету перебивающих друг друга. Почему работа установки вышла из-под контроля? Если он ошибся в расчётах, то где? Насколько серьёзны повреждения? Как быстро можно починить?
Впрочем, последние два вопроса были настолько несущественны перед главным: что это означает? Эти слова на карточке! Он снова и снова доставал её из кармана, читал три слова, засовывал пластик в карман и начинал ходить по приёмному покою с удвоенной силой.
Пару раз Питер выскакивал на улицу, чуть ли не бегом добирался до курилки, наскоро тянул сигарету, яростно её тушил и снова, вприпрыжку, устремлялся в коридор больницы, боясь пропустить выход врача — когда Горелика пустят к другу? Надо, нет, не так — просто необходимо задать Сэму этот вопрос.
Сердобольные врачи, дежурившие в ночную смену, приняли его метания за переживания о здоровьи больного: они, набросив на Питера халат, провели его в ординаторскую, напоили горячим чаем с домашними пирожками и всячески его успокаивали.
Героически отказавшись от добавки, Горелик решил не злоупотреблять гостеприимством и искренним сочувствием эскулапов. Он вышел в холл приёмного покоя и понял, что курить совершенно не хочется, а хочется просто присесть. Питер плюхнулся на видавший виды диванчик. Эмоции и события этого дня сделали своё дело — сидящий задремал.
… Когда распахнулись двери стационара, и как Лазар в кресле-каталке оказался перед спящим, Питер не знал — он просто открыл глаза и увидел улыбающегося друга. В глаза бросалась разница между Сэмом до и Сэмом после аварии на установке: мятые пиджак и сорочка, непонятные мешковатые штаны вместо отутюженных классических брюк, тапочки на босу ногу и пластиковый пакет на коленях.
— Наконец-то! — Горелик вскочил, с удивлением и тревогой глядя на друга. — Сэмми, как ты?
— Лучше, чем могло бы быть. — блеснул очками Лазар. — Брюки с носками погибли.
