Глаза портье за стеклами очков забегали.
— Сделаю все, что в моих силах, месье, — учтиво пообещал он, и я уловил в его голосе тревогу.
Я поднялся в номер и обследовал каждый метр ковра в поисках следов постороннего присутствия, но не преуспел.
Зазвонил телефон: это был портье, заверивший, что в мой номер никто не заходил.
— Прошу вас, месье, если вас все-таки что-то беспокоит, сообщите мне, и служба безопасности проведет расследование.
Возможно ли, что у меня случился очередной приступ паранойи? Или дело в страхе, который мне все труднее сдерживать?
Как бы там ни было, я снова привлек к себе внимание персонала гостиницы. Серьезная ошибка.
* * *
Он ставит чашку с чаем на стол, оглядывает зал паба, сует руку в карман, достает конверт и протягивает мне.
Я беру конверт, открываю и проверяю содержимое. Он улыбается, видя мою недоверчивость. Не думаю, что ему могло прийти в голову обмануть меня, но я должен проявить мою так называемую алчность. Пусть видит во мне не холодного профессионала, а жадного типа, которым можно манипулировать.
— Я очень доволен услугами, которые вы мне оказываете, — роняет он, пока я убираю конверт с чеком.
— Не сомневаюсь. Результаты весьма убедительны. Мы продвигаемся быстрее, чем я предполагал.
Он молча кивает.
На этой неделе посольство Франции в Лондоне пригласило его на вернисаж. Он встретит там всех британцев, вращающихся в мире культуры, и заранее радуется, предвкушая их реакцию на свое появление.
Приглашение я раздобыл через одного знакомого политика. Без особого труда, поскольку появившиеся во французской прессе статьи о новом меценате вызвали живейший интерес у тех, кто ищет щедрых дарителей.
— Я собираюсь поручить вам другое задание, куда более трудное, — с непроницаемым видом роняет он.
Я молчу, ожидая продолжения.
— Можете хорошо заработать. И завести собственное дело в условиях наибольшего благоприятствования.
— Вашими бы устами… О чем идет речь?
Он наклоняется ближе:
— Помните наш разговор о вашей способности улаживать сложнейшие случаи?
Он улыбается широкой заговорщической улыбкой, словно мы с ним университетские приятели и обсуждаем удавшуюся вечеринку.
— Вы тогда сказали, что могли бы обеспечить пиар даже… Бен Ладену, — продолжает он.
У меня учащается сердцебиение, я едва могу дышать, но стараюсь ничем не выдать своих чувств.
— Вы его нашли? Давно пора…
В ответ на мою сомнительную шутку он изображает сожаление:
— Увы, нет. Но одному из моих знакомых необходимы ваши услуги.
Он делает секундную паузу, проверяя мою реакцию, и спрашивает:
— Вам знакомо имя шейха Фейсала?
* * *
Я не отвечаю. На меня навалилась дурнота. Такое чувство, что я уже переживал этот момент. Похоже на отзвук сцен, проигранных в воображении, реальность и фантазия столкнулись и на миг лишили меня самообладания. Необходимо немедленно взять себя в руки, чтобы не лишиться шансов достигнуть цели. Нужно сохранять невозмутимость. Найтись с ответом, ну же, скорее!
Мой рассудок в смятении. Сумею ли я дойти до конца?
— Религиозный лидер?
Я опустил глаза, но мой голос едва заметно дрогнул. Он заметил? Я поднес к губам чашку, и жар кофе встретился с охватившим меня холодным бешенством. Я злился на собственную глупость и неспособность держать себя в руках в тот момент, которого я так долго ждал. Возможно, я уничтожил единственный шанс вступить в контакт с шейхом. Неужели все потеряно? Я поднимаю глаза на собеседника. Почему он молчит? Кажется, его внимание занято тем, что происходит на улице. Он выглядит озабоченным.
— Пойдемте прогуляемся, — наконец говорит он, достает деньги, кладет их на столик и поднимается.
— Что-то не так?
— Все в порядке, — отвечает он, — но я предпочитаю поговорить на ходу.
Он по-прежнему наблюдает за улицей и выглядит встревоженным.
Мы стоим на тротуаре. Шофер выходит из машины, Эль-Фассауи что-то шепчет ему на ухо, тот кивает, оглядывается и возвращается за руль.
Мохтар берет меня под руку.
Нужно сдержать дрожь.
— Пойдемте, — говорит он, увлекая меня за собой.
«Ягуар» трогается с места и следует за нами в некотором отдалении.
— Я говорил о вас с шейхом Фейсалом, — сообщает араб. — Рассказал, как вы профессиональны. О том, как поработали на меня. Он высказал интерес.
— Благодарю. Но что у него за проблема?
— Вам, конечно, известно, что традиционно толерантное отношение к религиозным сообществам в Англии изменилось. Прежде они пользовались полной свободой слова и выражения своих идей, однако после того как некоторые лидеры выступили против участия Великобритании в войне в Ираке и произошли… инциденты в Лондоне и Париже, все стало иначе. Теперь за ними следят, их контролируют, а общественное мнение в массе своей питает к ним ненависть.
— Все это мне известно. Нельзя не признать, что отдельные высказывания шейха были довольно… энергичными. Его даже считают идейным вдохновителем некоторых терактов.
— Чушь! — возмутился Мохтар. — Некоторые религиозные лидеры действительно имеют досадную склонность к жестким высказываниям и обличению всех западных стран вообще и британского правительства в частности, но это не более чем слова. Они просто хотят, чтобы их услышали все мусульмане и чтобы самоидентификация сплотила разрозненные религиозные сообщества, создав таким образом фундамент для мощного политического движения, борющегося против угнетения наших собратьев во всем мире.
Его речи приводят меня в бешенство. Он что, принимает меня за дурака? Думает, я куплюсь и тоже поверю, что эта идеологическая война не более чем обычное столкновение мнений? Или все проще, и он полагает, что моя алчность давно возобладала над моралью? Эта мысль вызывает у меня протест, хотя я сам подал ему такую идею.
— Их речи и впрямь бывают слишком… жесткими, — соглашается он, словно прочитав мои мысли. — Но вы занимаетесь связями с общественностью и знаете, что иногда приходится сгустить краски, поддать жару, кое-что преувеличить, чтобы быть услышанным. Кстати, средства массовой информации перепечатывают речи этих людей именно из-за их провокационной составляющей. Разве о тех, кто проповедует ненасилие, уважение законов принимающей страны и общность всех вероисповеданий, много говорят? Нет. А ведь они составляют девяносто девять процентов всех живущих на Западе мусульман. СМИ — соучастники в этой игре.
— Бесспорно. Но что нужно шейху Фейсалу?
— Он хочет… передать свое послание, избежав слишком воинственной формы, способной испортить впечатление.
Я останавливаюсь и смотрю на Мохтара.
— Не понимаю.
— Шейха Фейсала повсюду выставляют идейным вождем террористов, кровожадным убийцей, ответственным за несколько покушений. Такой образ является — как вы там говорите… желаемым и воспринимаемым. Проблема в том, что этот образ больше не отвечает интересам шейха и лишает его слова силы. Шейху необходимо, чтобы их слышали и повторяли те, кого он хочет убедить и сделать своими сторонниками. Так что желаемый образ изменился.
Он улыбается — «вы же понимаете…», с секундной задержкой я улыбаюсь в ответ.
— Я хорошо выучил урок, не так ли?
— На «отлично». Но я все равно не понимаю, о чем шейх хочет сообщить.
— Он сам все вам объяснит. Скажем так: речь идет о… гуманистическом послании, как он это назвал.
Я невольно вздрогнул. Почувствовал ли он, как напряглась моя рука? Не знаю. Но он бросил на меня быстрый взгляд и спросил, насмешливо улыбнувшись:
— Вы готовы принять вызов и выполнить поручение?
Я кивнул в знак согласия:
— Конечно.
— Вот и отлично. Вы свободны в среду, в семнадцать ноль-ноль?
— Я освобожусь.
— Приходите в паб, где мы встречались в первый раз. За четверть часа до назначенного времени. Хочу сам вас представить и поручиться за ваш профессионализм и вашу честность.
Я пожимаю ему руку. Машина притормаживает у тротуара, водитель торопливо выходит и открывает дверцу.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он меня окликает:
— Даниель, я знаю, что вам по большому счету безразлично дело этого человека. Полагаю, его идеи вас беспокоят. Но вы сказали, что не смешиваете мораль с бизнесом. Я нахожу такое отношение к делу правильным со стороны честолюбивого человека. Сотрудничая с шейхом, вы сделаете хорошие деньги, не сомневайтесь.
Он сел в лимузин, махнув на прощание рукой.
Моя цель близка.
* * *
У меня есть три дня на подготовку.
Через три дня я окажусь лицом к лицу с шейхом Фейсалом, и уже ничто меня не остановит. В голове крутятся десятки вопросов.
