Работы по снижению высоких уровней, то есть дезактивация, уменьшение количества радиоактивных веществ, были:
– с одной стороны, совершенно необходимы, чтоб «гора», оседая, не расползалась, не наползала (высокими уровнями) на соседние, более чистые участки и районы, и чтоб люди в эпицентре аварии могли работать безопасней и дольше, заниматься ликвидацией других опасных последствий взрыва реактора;
– я с другой стороны, возможны: площадь высоких уровней была все же такой, что с ее дезактивацией можно было – хоть и с колоссальным напряжением сил и средств – справиться.
6. На местности были еще случайные «радиационные возвышенности» – отдельные невысокие горки или маленькие пики.
«Возвышенности» эти могли занимать большие площади, измеряемые квадратными километрами, десятками их. Причем вне пределов 30-километровой зоны такие «плоскогорья-возвышенности» от прилегающей «равнины» отличали (максимум!) несколько миллирентген в час (как это было, например, в деревне Ковшиловка), а то так несколько десятых (село Бобер).
А рядом с АЭС могли быть и совсем микроскопические радиационные «пики», буквально «иглы» – мини-микропятнышки. Например, на пляже Пруда-охладителя, со стороны АЭС, наш новый дозиметрист опустил зонд над песком… Я уже привычно приготовился записать «100 мР/ч.», мы там всегда столько меряли… А он неожиданно – «400 миллирентген в час»!: наткнулся зондом на фрагментик реакторного топлива или графита, причем совершенно микроскопический, глазом неразличимый (как я в песок ни всматривался, так и не смог разглядеть). Причем хоть это и был кусочек невидимо-крошечный – но все же слишком тяжелый, чтобы далеко улететь. Поэтому такие «микро-пики» радиации могли быть только совсем недалеко от АЭС.
7. С течением времени уровни уменьшались:
– во-первых, из-за распада самих радиоактивных веществ,
– во-вторых, из-за их уноса «вглубь» (земли, водоемов) и «вширь» (на соседние участки) водой, ветром, живностью, деятельностью людей.
То есть вся эта радиационная гора естественным образом со временем проседала [50]. В мае, например, гамма-уровни были в несколько раз выше, чем в середине лета: там, где мой приятель Сэм в Рыжем (тогда еще Желтом) Лесу нашел 50 рентген в час, через три месяца больше 20 Р/ч. не было.
Причем уменьшение уровней со временем подчиняется той же закономерности, что и уменьшение с расстоянием: чем выше уровень – тем быстрее он уменьшается со временем.
Время выполняет «дезактивацию местности» медленнее людей, но зато куда обширнее: на всех загрязненных территориях. Так что сникает этот радиационный Эверест со временем: уменьшается его высота, тает, стягивается к центру основание…
…За 20 лет после аварии (с 1986-го по 2006-й) площади загрязненных территорий уменьшатся:
– малозагрязненных – в 5 раз в России и в 2 раза в Беларуси;
– среднезагрязненных – в 4 раза в обеих странах;
– сильнозагрязненных – в 26 раз в России, в 10 раз в Беларуси.
Очень сильно загрязненных территорий в России, площадь которых в 1986 году составляла 580 квадратных километров, в 2006 году уже не будет.
По данным Отчета ООН 2002 года [51]
Незрячие и слон, или
Откуда ноги растут*
Знания крайне важны.
Но сами знания – ничто: нужно понимание.
Слоган газеты «The Wall Street Journal»
Чего только не прочитаешь о радиационном загрязнении местности от чернобыля! Тут тебе и «пятна», и «полосы»…
И что любопытно – все это правда одновременно! Но это такая правда – как в анекдоте про слепых и слона:
Трое слепых ощупывают слона. Один говорит:
– Слон – это столб: круглый, толстый и высокий!
Другой:
– Нет! Слон – это трубка: длинная, гибкая и упругая!
– Да вы что! Слон – тоненький шнурочек, на конце заостренный!
Первый обхватил ногу, второй – хобот, третий держится за хвост…
Эти «пятна-полосы» повышенной радиации – от АЭС от пролома 4-го реактора – далеко.
И те, кто их мерял, не знали, что «полоса» – это не просто себе полоса, а часть чего-то большего: «радиационного отрога», или «отрожка» от него, или вытянутой автономной горки…
А «пятна», нетрудно догадаться, – это отдельные горки и горочки вне главных хребтов, отдельные выпадения из пролетавших мимо в первые дни (понятно, невидимых) «радиоактивных облаков». Например, микрочастички взорвавшегося реактора по воздуху ветром несло, а тут дождичек пошел и осадил их на землю. И уровень радиации на этой местности поднялся по сравнению с соседними…
…Короче, слон – это не совсем то, что нога, хвост и хобот.
Совсем не то, точнее.
Туловища ему не хватает – того места, «откуда ноги растут».
1 Р/ч.: Вкус радиации
Природа экономна в причинах и многообразна в – следствиях.
Монтень
Как-то вечером, после ужина в лагере, делились мы впечатлениями от пребывания на 1 Р/ч. (это нижняя граница уровней, которые мы тогда считали «высокими»).
У Валеры – командира 2-го взвода – на 1 рентгене в час начинал болеть зуб, у него вообще были какие-то проблемы с зубами.
Сережа по своей основной – гражданской – специальности химик-синтетик, занимается металлоорганическими соединениями. Он на 1 Р/ч. начинал чувствовать металлический вкус во рту. Я долго голову ломал – почему? 1 Р/ч. – уровень явно маленький, чтоб радиолиз (разложение химсоединения на его составляющие под действием облучения) начался… И, с другой аороны, это сколько ж надо этой металлоорганики нахвататься, чтоб при этом вкус металла во рту почувствовать… Неправдоподобно… А что еще?… Я тогда просто не знал, что металлический привкус во рту – симптом непорядков печени, а уж ее-то, работая со своими металлоядами, Сережа точно подсадил: обычное дело среди химиков-синтетиков. И вот на 1 Р/ч. его подсаженная печенка начинала попискивать, не выдерживая еще и этой нагрузки…
Я тоже на 1 Р/ч. начинал чувствовать то, что считал слабым местом своего организма…
…Облучение – в тех дозах, с которыми мы тогда дело имели, – действует в первую очередь НА СЛАБОЕ ЗВЕНО ОРГАНИЗМА – и это для каждого человека индивидуально. И только при возрастании дозы возникают уже характерные «лучевые поражения», типа ОЛБ той же (острой лучевой болезни), про которую все поначалу только и говорили…
Эту простую, но далеко не очевидную вещь:
РАДИАЦИЯ ДЕЙСТВУЕТ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ НА СЛАБОЕ ЗВЕНО КАЖДОГО ОРГАНИЗМА…
…мы поняли в июле 1986 года, так сказать, «не отходя от кассы».
И нужны были годы, чтоб официальная медицина дошла… – доползла! доплелась… – до этого вывода. Собственная шкура – очень чуткий научный инструмент…
Так что металлический, оказывается, вкус у радиации…
…Когда через год, точнее, на первую годовщину, 26 апреля 1987 года, мы наконец-то собрались в парке Артема в Харькове – все расселись на лавки у пустующей стекляшки-кафе (сразу пошло открывание водки, вспарывание консервов, нарезка хлеба на газете…) – а двое здоровых парней остались стоять, прислонились к стенке кафешки…
– Вы чо, садитесь! Садись, Володь!
– Спасибо, не могу. Геморрой.
– Я тоже. Гастрит. Сидя больно.
А им уже протягивали наплесканную в стаканы водку – выпить за тех, у которых уже ничего не болит.
Конец сортира: «Предчувствия его не обманули»
Недавно – с удивлением – обнаружил:
Книга – Воробьев А.И., Воробьев П.А. До и после Чернобыля: Взгляд врача. Москва: Издательство НЬЮ-ДИАМЕД, 1996.
Цитирую:
Остается совсем не изученным феномен, который, вероятно, никогда не наблюдался в прежних авариях. Речь идет о странном раздражении верхних дыхательных путей, желудочно-кишечного тракта у людей, которые оказались в зоне относительно близкой к аварийной станции. Там почти у всех появлялся кашель, насморк, у многих – жидкий стул без каких-либо признаков инфекции. Температура оставалась нормальной…
Поскольку все эти явления наблюдались в первые же дни приезда в зону нового человека… сразу же было отвергнуто предположение о поражении за счет внешнего облучения… Впрочем, и тогда полностью не исключалась роль местного лучевого воздействия от многочисленных короткоживущих альфа- и бета-излучателей, находившихся в газообразном состоянии.
Тогда казалась наиболее приемлемой токсическая гипотеза: предполагалось, что из кратера реактора наряду с выбросом радиоактивных веществ летели разнообразные другие соединения, совсем не обязательно радиоактивной природы. Многие жители говорили, что они чувствовали металлический привкус во рту… Потом очень быстро эти явления раздражения верхних дыхательных путей и желудочно-кишечного тракта прекратились и вопрос «закрылся» сам собой… Сегодня уже нелегко сбрасывать со счетов версию радиоактивного поражения дыхательных путей и слизистой оболочки желудочно-кишечного тракта альфа-излучателями, мягкими гамма- и бета-излучателями в первые дни аварии. Может быть, тогдашняя «нерадиоактивная» трактовка была неверной
