Но не хотелось знать. Мы ко своим-то относимся как к говну, с чего вдруг перед приезжим расстилаться? В больницах люди целыми днями дожидаются очереди на каталках — и это когда нас объявили четвертыми в мире по богатству. В магазинчик зашел старичок, купил таблоид, кивнул мне. Я буркнул, не приглашая к разговору.
Когда вышел, он меня догнал, спросил:
— Это вы тот самый Тейлор?
Я был настроен на драку, сказал:
— И что?
Если он и заметил враждебность, она его не смутила:
— Видел вас недавно с молодым человеком. Это ваш сын?
Господи.
И я сказал:
— Да, мой сын.
Он широко улыбнулся:
— Вылитая ваша копия.
И ушел.
Самое странное — меня это обрадовало.
Поди пойми.
Но снова в квартиру, в деменцию.
Я знал, что выгляжу как говно. Теперь буду выглядеть как говно с бородой.
Изредка я безумно хохотал и сам себя пугал до жути. Когда пугаешь сам себя, живешь на планете уже совсем новой тьмы.
Привык бормотать «Майкл Клэр», словно проклятую мантру. Меня веселило, когда тяга выпить казалась нестерпимой. Где-то в больном воображении — и воспаленном к тому же — я приравнивал это к искуплению за смерть ребенка. В звенящих снах ко мне не раз приходили Кэти и Джефф, говорили: «Детоубийца».
Падение Майкла Клэра не вернет девочку и не исцелит Джеффа, но, может, хоть в одной темной области развеются тени — а может, и нет.
Я начал изучать свою добычу в библиотеке, нашел старые газетные подшивки и за многие часы наткнулся на него много раз. Меценат, часто появлялся на благотворительных мероприятиях. А самое важное, я узнал, что у него есть сестра Кэтлин, она же Кейт. Одинокая, проживает в Солтхилле, а кроме этого, ничего раскопать не удалось. Ну я и подумал: холодный обзвон, почему нет? Прикупил в «Эйдж Консерн» одежку и был готов к выходу. Светло-голубой пиджак, белая футболка и туфли на мягкой подошве. Хромота расшалилась как никогда. Наверняка в связи с гневом — а что вообще не в связи с гневом? Выпил энергетик — какую-то фигню, которая обещает восстановить духовный и физический баланс, — и решил пройтись к ней пешком. Морской воздух будет на пользу, ветерок обдует лицо. Я выбрал Граттан-роуд, и кое-кто по пути здоровался, но я притворялся, что не слышу. Вспомнилось, как менеджер вышибал говорил, что ходит по набережной и не заговаривает ни с одной живой душой. Теперь я его понял. Мелькнула мысль, что мы встретимся, но нет.
Кейт проживала в новом жилом квартале рядом с Блэкрок-Тауэр. Здание выглядело ярко, дорого, рядом с домофоном — список имен. Вот и она: «К. Клэр». Нынче слишком опасно вешать на подъезде женское имя. Признак упадочных времен. Я позвонил и спустя секунду услышал женский голос.
— Да?
— Простите, что беспокою, но я бы хотел поговорить о вашем брате Майкле. Если позвоните Тому Риду, он за меня поручится. Меня зовут Джек Тейлор.
Молчание, и я уж думал — нет, не вышло. И тут:
— Это вы спасали лебедей?
Боже, это когда было. Мою фотографию печатали в газетах, мне дали награду за отвагу. Ужасно стыдно и совершенно необязательно. Я ответил:
— Эм-м, да.
Домофон зажужжал, дверь открылась. Ее квартира находилась на втором этаже, и она ждала у двери, уже с готовой улыбкой. Высокая, в районе пятидесяти, что в нужном освещении сойдет за тридцать пять — в основном благодаря воспитанию, уходу и деньгам.
Первым же делом заметил ее руки — неестественно крупные для женщины и грубые, будто она всю жизнь мыла посуду, в чем я сильно сомневался. Она перехватила мой взгляд:
— Стыжусь их, но я работаю с лошадьми. И от них тоже есть польза — нужны очень сильные руки, чтобы удержать лошадь, которая не хочет удерживаться.
Позже я разглядел в этой фразе самые разные смыслы. Тогда оставил без комментариев.
Черные волосы до плеч, голубое платье, замечательно подчеркивающее формы, и без пяти минут заурядное лицо. Она протянула руку:
— Рада познакомиться со спасителем лебедей.
Я взял руку, почувствовал силу и решил не разубеждать ее в своем героизме. Она пригласила меня внутрь, и я сразу увидел на стенах фотографии лебедей в Кладдах-Бейзин, со всех ракурсов. Одна была особенно эффектная, в сумерках, и лебеди приобрели чуть ли не мистическое свойство.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ого, — сказал я.
Она рассмеялась, согласилась.
— Великолепные создания.
Квартира была обставлена просто, но элегантно: вкус и деньги придавали комфортную, расслабленную атмосферу. Она показала на кресло, я сел. Она нервничала, а я осознал, как давно не видел ни одну женщину даже отдаленно привлекательной. Совершенно закрылся от этой стороны жизни, не ожидая, что буду скучать. На столике рядом со мной стоял маленький серебряный лебедь — изящно сделанный, каждая черточка на месте. Почти как настоящий.
— Один из пары, — сказала она.
Посмотрела на него, затем:
— Заказывала мастеру на Ки-стрит. Вообще-то заказывала сразу пару. Вы знаете, что лебеди остаются в паре на всю жизнь, неразлучны?
На языке вертелся очевидный вопрос, почему этот-то один, но она меня опередила:
— Второго я отдала… Ну, просто отдала. Ошибка, теперь сама понимаю, но тогда это казалось… правильным.
Спросила:
— Вам что-нибудь налить?
Упрощала для меня процесс. И я сказал:
— Пожалуй, стакан воды.
Она сказала, что себе, пожалуй, плеснет капельку виски с содовой, хотя обычно алкоголь ее не интересует. Пришлось подавить вопль: «Заткнись ты на хрен! Пей, не пей — только Христом Богом прошу, хватит об этом говорить». Ответил вежливой улыбкой — той, которая говорит «о, у всех свои недостатки».
Она взяла бутылку «Блэк Бушмиллс» — и я чуть не сломался. Господи, сливки среди алкоголя, пьется как мечта.
— Майкл убил бы меня даже за мысль добавить воды, — сказала она. — Говорит, женщины не умеют пить хороший виски.
Слова «Майкл» и «убить» в одном предложении напомнили, зачем я пришел, и я почувствовал, как надо мной зависла волна депрессии. Она вручила мне тяжелый стакан «Уотерфорд» с водой. Я поднял его и сказал:
— Сланжа.
Удостоился небольшой улыбки в ответ, потом она спросила.
— Так что насчет Майкла?
Я перебрал пару окольных тактик, но она не напоминала человека, к которому можно подольститься, и просто сказал:
— Его имя всплыло в связи с убийством отца Джойса.
Если ее это потрясло, она это умело скрыла. Выражение лица не изменилось. Она поставила стакан на столик, спросила:
— А в чем ваш интерес, мистер Тейлор? Сомневаюсь, что вы тут по долгу службы.
Ее голос напоминал голос Майкла: капля английского акцента, но более культурное произношение.
— Мое дело — вычеркнуть Тома Рида и Майкла из расследования, — сказал я.
Она всмотрелась мне в глаза, спросила:
— Вас кто-то нанял?
Теперь пришлось врать:
— Церковь стремится очистить имена бывших служек, чтобы не марать их репутацию, и без того запятнанную в глазах общества.
Мне казалось, это довольно правдоподобно. Она не отводила глаз, и это уже начинало смущать. Спросила:
— Вы встречались с Майклом?
Я ответил «да» и что он очень помог. Она встала, сказала:
— Очень в этом сомневаюсь, мистер Тейлор.
Чем застала меня врасплох и добавила раньше, чем я ответил:
— У Майкла… проблемы. Думаю, по самой древней на свете причине — отцы и дети. Он так хотел впечатлить нашего отца — но, увы, у него так и не получилось, а трагедия в том, что он еще старается. Он верит, что если дотянет этот город до богатства и процветания, то отец наконец его одобрит. Отец мертв уже двадцать лет.
Я поднял стакан, чтобы выиграть время, солидно отпил и почувствовал, как по горлу струится гладкая чистота, сказал:
— Вы поддерживаете с ним контакт?
Она провела рукой по волосам, выглянула в окно, откуда открывался славный вид на бухту, сказала:
— Мы потеряли Майкла в десять лет, когда его погубил… тот… священник. К нашему стыду, мы ему так и не поверили. Мать даже жестоко его лупила за то, что он сказал правду; мы не меньше этого… священника… виновны в том, во что превратился Майкл. В детстве мы с ним были не разлей вода, везде ходили вместе, все делали вместе, но главным нашим развлечением было кормить лебедей. Мы часами любовались этими чудесными созданиями.
