сын смеет мне указывать.
– Ну укололся, и что тут такого? Хватит ныть!
Глаза у Джеймса заполнились слезами, что взбесило меня еще сильнее – придется тратить время на его истерики. Я вцепилась ногтями ему в руку, не давая вырваться, и прикрикнула:
– Либо ты немедленно прекращаешь шмыгать носом и даешь мне закончить костюм, либо идешь на вечеринку в пижаме, и все твои друзья будут над тобой смеяться. Ну, что выбираешь?!
Я вдруг осознала, что говорю совсем как моя мать. Последнее время я часто слышала в голосе ее интонации. Чем строже я становилась, тем чаще она поднимала во мне голову.
Джеймс не виноват в моем дурном настроении. Просто на праздники я скучала по Саймону сильнее обычного.
Портил настроение и тот факт, что нынче был мой день рождения – и впервые с одиннадцати лет его предстояло отмечать без Саймона. Хотелось одного – забиться под одеяло в алкогольной коме, проснуться на семь месяцев раньше и никогда, ни за что не упускать Саймона из виду до конца моих дней. А вместо этого предстояло идти на унылую вечеринку и глядеть, как там милуются парочки…
Мне не хотелось праздника, но на детей я все равно обиделась – они забыли меня поздравить. На кухонном столе лежали четыре нераспечатанные открытки от друзей, а самые близкие мои люди не удосужились меня даже обнять. Только твердили каждый день без остановки «дай, дай, дай»: дай одежду, дай еду, дай внимание… А мне так хотелось любви и заботы!
– Ну вот, готово. Теперь снимай, а то помнется, – буркнула я.
После примерки Джеймс убежал к себе в комнату. Я уселась на полу гостиной, глядя на остатки вина в бокале. Чертовы дети – из-за них я не успела сходить в магазин за новой бутылкой. Когда все шло наперекосяк, меня спасала только выпивка, и если в нужный момент вина не оказывалось под рукой, я начинала беситься.
Сидеть теперь трезвой до самого вечера. Выпить удастся только на вечеринке…
Громкие голоса со стороны кухни стали последней каплей. Мы с матерью во мне взвыли в один голос.
– А ну живо угомонились! Иначе никакой вам вечеринки, пойдете спать! – закричала я в надежде, что дети уймутся и подарят мне хоть пару часов покоя.
Голоса сменились шепотом, потом сорвались в хихиканье и визг.
– Ну все! – вскипела я и встала, хватаясь непослушными руками за подлокотник дивана.
Дети стояли ко мне спиной, Робби торопливо прятал ножницы с клеем, а по столешнице и по полу были разбросаны обрезки газеты.
– Вы какого черта тут устроили? Что за бардак?! Ножницы вам не игрушка! А ну живо наверх, все трое!
Язык слушался плохо, и мой рев изрядно напугал детей. Они съежились и обернулись. На столе лежала самодельная поздравительная открытка, на которой был изображен наш дом с семьей. Дети украсили ее трубочками макарон и золотыми рождественскими блестками.
– С днем рождения, мамочка… – пробормотали они, и Эмили протянула мне открытку.
Внутри было написано: «Самой лучшей мамуле на свете. Мы тебя очень любим» – и подписи цветными карандашами. Еще они завернули мне в подарок свои лучшие игрушки: ракушку, динозаврика и Флопси[11].
– Они наши любимые, поэтому тебе, наверное, тоже понравятся, – добавил Джеймс, стараясь не глядеть мне в глаза.
Еще никогда мне не было так стыдно. Я свернула открытку, заметив, что Саймона на картинке нет. Дети понимали, что теперь нас четверо. Одна я отказывалась верить.
Из меня словно выпустили воздух. Тело обмякло, рот открылся сам собой, и я впервые расплакалась на глазах у детей. От тяжелых слез голова повисла, и меня всю затрясло. Дети сгрудились вокруг, крепко обхватывая меня короткими ручонками.
– Мамочка, не плачь, – зашептал Робби. – Прости, мы не хотели тебя обидеть.
– Я не обиделась, – всхлипнула я. – Я плачу от радости.
И это было правдой. Не всей – но отчасти. В одно мгновение я осознала свои ошибки.
В глубине души я понимала, что берусь за бутылку, стараясь сохранить рассудок. Джеймс прав – я редко бывала трезвой; не могу припомнить ни одного дня с тех пор, как ушел Саймон, чтобы я не опрокинула пару бокалов.
Вином я пыталась залить свою потерю. Понемногу оно стало моим костылем, слабым проблеском света в темном тоннеле. Оно единственное сглаживало острые углы и делало жизнь относительно терпимой. Не давало мне метаться по ночам, позволяло уснуть. Утешало, когда я представляла себе те ужасы, которые довелось вытерпеть моему мужу. Дарило награду за то, что я пережила еще один день после выкидыша, не развалившись на куски.
Однако оно текло сквозь меня в таких количествах, что отравляло. Я ненавидела себя за тягу к спиртному – но винила в ней только Саймона, который устроил мне такую жизнь. А самое страшное, что под парами алкоголя я вымещала свою злость на детях. Хотя ни они, ни Саймон не были ни в чем виноваты – виновата была я одна.
В тот вечер мы решили не ходить на праздник в городской ратуше. Положили маскарадные костюмы в пакет и убрали в чулан под лестницей. А потом не спали допоздна, встречая Новый год и смотря телевизор.
И три пары рук, что все это время меня обнимали, дарили мне больше сил и поддержки, чем любая бутылка вина.
САЙМОН
Сен-Жан-де-Люз, двадцать четыре года назад
Новый год
В воздух взмыли пробки от шампанского, и на городской площади поднялся восторженный гул. Зазвонили церковные колокола в Сен-Жан-де-Люз, возвещая о наступлении нового года, и горожане принялись обниматься и обмениваться поцелуями.
Мой первый День святого Сильвестра[12] начался с пиршества, приготовленного усердными поварами местных ресторанчиков, баров и кафе. Каждый сантиметр обновленного «Пре де ля Кот» был заставлен деликатесами – мы готовили отель к церемонии торжественного открытия. Деревянные столы сдвинули, задрапировали кружевными скатертями из чистого льна цвета слоновой кости и украсили пластиковыми веточками остролиста и белыми свечами в высоких канделябрах. Их пламя мерцало в зале, окутывая каждого гостя мандариновым румянцем, словно мы пировали в чреве костра.
Помимо меня на празднике собралось три сотни человек: друзья, соседи и местные торговцы. Сперва мы, сидя на деревянных табуретах, вдоволь насладились едой. Затем, когда она улеглась в желудках, настала пора для традиционной прогулки в церковь на полуночную мессу. В прошлой жизни я утратил веру в Господа, но решил отправиться вместе со всеми, чтобы, несмотря на некоторое лицемерие, выразить богу благодарность за второй шанс.
И заодно подготовиться к тому, что будет дальше.
Когда зазвонили
