Маша заказала то же самое. Но официант, записав заказ, сказал:
– Есть зупа ди пеше – рыбный суп.
Маша подумала, что это что-то типа нашей ухи, но когда принесли этот суп, Маша вся сжалась:
«Муж убьет, точно», – подумала она.
На огромной плоской тарелке лежала куча разнообразных рыб, креветок, ракушек, различных размеров и цветов, какие-то раки, что-то типа кальмаров и все это было залито красным соусом с картофелем, дымилось свежестью и обалденно пахло.
Муж нервно грыз свои сухие маленькие рыбки.
– Хочешь, возьми половину, – предложила Маша.
Но Лука ехидно сказал:
– Ешь сама, раз столько заказала.
Маша с удовольствием съела весь этот вкуснейший зупа ди пеше. Но для остальной еды у нее уже не осталось места. Она предложила мужу:
– Съешь и это.
– Если знала, что столько не съешь, зачем заказывала? – недовольно буркнул Лука, но есть не стал.
Когда он расплачивался у кассы, он там чуть не умер.
– Ты ошибся, почему так много? – спросил недовольно он кассира.
– Зупа ди пеше ели? – улыбнулся кассир.
Лицо Луки покрылось красными пятнами. Ему так жалко было платить полтинник за ужин. А кассир, тот же официант, громко засмеявшись, спросил:
– Лука, ты что, деньги с собой на кладбище собираешься забрать?
Маше было ужасно стыдно. Вокруг стояли люди, среди них были знакомые.
«Ну что он так себя ведет?» – с досадой думала она.
Когда они шли домой, он все бурчал:
– Если не съешь все, зачем столько набирать?
– Лука, ну так получилось. Я не знала, что этот суп такой большой и дорого стоит, – оправдывалась Маша.
Примирения не получилось. Всю неделю они почти не разговаривали.
Наступила жара. Лука постоянно ходил в шортах. На работе в комбинезоне, а дома в шортах. Маша, когда увидела его первый раз полуголого, ужаснулась.
«Боже, одни кости! И еще есть не хочет, вечно экономит. Да ему нужно есть и есть».
Маша невольно сравнила мужа с Микеле и вздохнула.
– Что же случилось, почему он не звонит? – думала она.
– Боже, мне так хочется к нему, я жажду его поцелуев, его ласк, таких сладких и безумных, мне так не хватает его тепла, мне так хочется его любви. Ну что он так себя ведет? Я только выпустила крылья и опять печально сложила их. И опять жизнь стала серой и неинтересной. Ах, как жаль, как жаль! Снова потянулась серая полоса и не видно конца ее, – грустила Маша.
– Ой, сегодня же день рождения моей Верки, как я забыла?
Маша набрала номер телефона подруги.
– Верочка, приветик, моя хорошая, – сказала она в трубку. – Поздравляю тебя с днем рождения.
– Ой, Машуня, приветик, как ты там поживаешь? – ответила довольным голосом Вера.
– Да ничего, нормально, уже нашла работу. Не много часов пока, ну хоть что-то. Про меня не интересно, расскажи лучше как ты.
– Машуня, я совсем плохо. Сын мой женился. Живем все вместе и я чувствую, что мешаю им. Им хочется и поцеловаться, и обняться, и сама знаешь, ведь дело молодое. А я им мешаю. Они, конечно, не гонят меня из дому, но я чувствую, что стесняю их, – сказала Вера и чуть помолчав, добавила:
– А может, ты меня к себе возьмешь? А?
Маша обрадовалась. Ей очень не хватало подруги, с которой они дружили больше десяти лет и которую она любила.
– Конечно, Верочка! Конечно, приезжай. Я тебе займу денег на дорогу. Делай паспорт заграничный, и я тебя жду.
– Еду, еду, Машуня! – закричала в трубку Вера.
«Ну и прекрасно, – подумала Маша. – Теперь нужно подумать, где занять денег. Попробовать у мужа?»
Вечером, когда вернулся муж, Маша надела маску дурочки, поцеловала его в щеку, погладила по голове:
– Ну, хватит нам ругаться, – сказала она. – Давай я тебе массаж сделаю.
Она знала, что ее массаж он просто обожает и просто мурлычет от удовольствия, когда она мнет и гладит его шею и спину. Маша принялась активно мять его шею, а он проскулил, как собачонка:
– У-у-у, – да так жалобно.
И Маше стало жаль его. Она подумала:
– Конечно, он не виноват, что у него воспитание пролетарской слободки, что внутренний мир у него не как у меня. Он это чувствует, он старается понять меня. И не его вина, что у него не получается. Он, конечно, чувствует, что я его не люблю и ему от этого больно. И он не виноват, что он такой сухой и старый, и он не виноват, что эгоист и любить может только себя. Но он старается ужиться со мной. Конечно, ему многое не нравится. Ему не нравится, что я трачу, по его мнению, много денег. Ему не нравится, что я пытаюсь навязать ему русскую кухню. Он ел шестьдесят лет свои макароны и считает, что ничего вкуснее нет, а я здесь со своими котлетами и борщом. Ему не нравится, что со мною нельзя поболтать, потому что я до сих пор с натяжкой говорю по-итальянски. Он недоумевает, почему мне не нравятся его ласки типа шлепков по попе или хватания за грудь. Ему многое что не нравится, но он же терпит. Ну, характер у него такой бурчащий. Ну что поделаешь!
На следующий день он ходил весь довольный, а когда обедали, он схватил Машу за грудь и счастливо улыбаясь, крикнул:
– Аморе, почи-почи.
Почи – это по-русски грудь. Это выходит он так призывает ее к занятиям любовью, что ли – не поняла Маша.
Рядом сидела Къяра и они, глядя друг на друга, засмеялись. Маше стало неудобно. «Опять, видать, какая-то плоская шуточка, – подумала она. – Ну ладно, бог с ними».
Она уже устала не понимать его и чувствовать себя полной дурой. Лука мало того, что говорил на диалекте, это как у нас в деревнях обычно, да еще и шепелявил. И его дочки разговаривали, так же как и отец. И потом, они ленятся говорить полностью все предложение. В их речи без конца фигурировали слова типа фа, ва, су, джю – сделать, пойти, вверху, внизу. Если это говорилось о населенном пункте, который по карте находился вверху, то это су. Если где-то на горе выше – тоже су, если это в низине – это джю. В общем, для Маши это было очень трудно разобрать. Она часто просила мужа:
– Мой дорогой, ну говори по-итальянски.
И когда он начинал говорить правильным языком, она кое-как понимала его. Бедная женщина выучила уже две тысячи слов и уже, вообщем-то, умела говорить, но понимать ей еще было трудно.
«Вот Микеле, – подумала она, – он говорит
