Я улыбнулся.
— А чего ты смеешься? — спросила она обиженно. — ты читал Анатолия Рыбакова? «Дети Арбата», «Тридцать пятый и другие» — только вышла книга, отцу дали почитать экземпляр — дали на три дня, так мы днями и ночами!.. Там такое!..
Да, господи, воля твоя, подумал я в отчаянии. Читал ли я Рыбакова? Да, я читал! И даже те вещи, которые он еще не написал! Что меня не переставало поражать в советских людях, так это искренняя и восторженная любовь ко всему новому, переходящее в какое-то религиозное чувство, особенно если это новое — заграничного происхождения! Слишком восторженное отношение. Чересчур. Джинсы — не просто штаны, а целый культ! Фильм, пусть даже талантливо снятый — новое слово! Конъюнктурщик Рыбаков — чуть ли ни символ нового времени! Наверное, подумал я, это потому, что новшества очень редки и малодоступны. И здесь дефицит — дефицит новых идей, слов, музыки, книг, шмоток, от всего старого тошнит, новое появляется настолько редко, что реально воспринимается, как капля воды в пустыне… А скоро появятся еще более прекрасные, а главное — новые — вещи. Сеансы телевизионной психотерапии. Колдуны и астрологи из каждого утюга. Финансовые пирамиды. И прочее, прочее… и все будет воспринято на ура простым советским человеком, просто потому что отличается от привычного и надоевшего.
— Я читал Рыбакова, — сказал я. — Очень приличный автор. И «Детей Арбата» читал. И «Кортик» с «Бронзовой птицей».
— Как ты можешь ставить эти книги в один ряд⁈ — сказала она возмущенно.
— Отчего же не поставить⁈ — притворно удивился я. — Автор-то один!
— В «Детях Арбата» он рассказывает всю правду, которую раньше нельзя было! — запальчиво объявила Лера. — А «Кортик» — приключения для среднего школьного возраста. Советский вариант Фенимора Купера. Несравнимые вещи!
— Конечно, время было страшное… — сказал я — И правду нужно знать… но есть одна проблема.
— Какая? — спросила она.
— Если уж говорить о принципиальности, срывании покровов и всем таком, то пусть товарищ Рыбаков вернет Сталинскую премию. Которую он, если мне не изменяет память, получил в начале пятидесятых годов.
Она посмотрела на меня с удивлением.
— А я и не знала… что он лауреат Сталинской премии. Это точно?
— Точно-точно! — подтвердил я. — Но бог с ней, с премией, понятное дело, что он ее не вернет. Я просто хочу на другое твое внимание обратить. Вот смотри… Был заказ на книги такого рода, как «Кортик» и «Бронзовая птица» — Рыбаков их писал. Прославлял кого полагается.
— Ахматова тоже прославляла… — вздохнула она.
— Ахматова — отдельная история! — меня понесло. — Как говорится, «муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне». Сын в лагере, по сути — в заложниках. Тут кого угодно прославлять будешь.
— Ты любишь Ахматову⁈ — В ее глазах светилось восхищение.
— Некоторые вещи, — сказал я. — Но речь сейчас о Рыбакове. Так вот… в те времена он выполнял заказ и получал за это гонорары и премии. И сейчас он выполняет заказ. И получает за это гонорары и премии. А если завтра нас завоюют — хоть империалисты, хоть инопланетяне, то он и завтра будет выполнять заказ и получать за это гонорары и премии. Заслуженно получать, хочу заметить! Писатель-то талантливый. Правда, колеблется, как это и полагается, с линией партии. И даже немножечко впереди, если судить по последним книгам.
— Все это очень логично, — сказала она с грустью. — Но как-то очень цинично, ты меня извини…
Я пожал плечами.
— Говорить о таких вещах, конечно, это цинизм. А оплевывать то, что прославлял десятки лет — это как? В порядке вещей? Почему у нас такая короткая память, вот чего я никак понять не могу! И вообще, я не хочу говорить о советских писателях, бог с ними со всеми! У меня от этого портится аппетит, а я собирался пригласить тебя в ресторан.
— В ресторан? — она широко раскрыла глаза. — Это в какой же?
— Да хотя бы в «Театральный», — сказал я небрежно.
Она посмотрела на часы и тяжело вздохнула.
— Столько времени уже. Там, наверное, занято все.
— Пойдем… — сказал я с улыбкой. — Для хороших людей место всегда найдется…
И мы пошли в «Театральный».
Глава 15
В «Театральном» мест действительно не было, но, как я и предсказывал, для хороших людей место нашлось — здесь меня уже знали все, от гардеробщика до официанта.
— Шампанское, фрукты, мороженное! — скомандовал я.
Официант молча кивнул и растворился в ресторанной толчее.
— Ого! — сказала Лера. — У тебя широкий размах. Стипендию прогуливать будем⁈
— Ее, родимую, — вздохнул я. — Но я еще немного подрабатываю, так что…
— Да, да, я что-то такое слышала, — подхватила она. — И кем же ты подрабатываешь, если не секрет?
Я улыбнулся.
— А ты чего слышала-то?
— Да, болтают, — пожала плечами она, — что ты то ли спекулянт какой-то, то ли что-то в этом роде…
— Я — кооператор… — сказал я печально.
Она с изумлением посмотрела на меня. А потом сказала:
— Ну ничего себе! Вот это клево!
Теперь уже настала моя очередь удивляться.
— И что, тебя совсем не шокирует мой род занятий? Я же коммерсант, спекулянт и мироед! Я занимаюсь совершенно ужасным и немыслимым с точки зрения простого советского человека делом!
— Зарабатываешь деньги? — спросила она с улыбкой.
— Да! — в восторге заорал я. — Зарабатывать деньги — это же отвратительно, правда?
— Это классно! — сказала она и в глазах у нее был восторг, как после «Иглы».
— Нет, серьезно? Ты не считаешь зарабатывание денег чем-то грязным и предосудительным? Скажи, с какой планеты ты прилетела?
Она засмеялась и смеялась долго, искренне и очень весело.
— Знаешь, — сказала она, — мои родители — доценты в сельскохозяйственном. Папа — на кафедре марксизма-ленинизма. А мама — высшую математику читает. Они очень хотели, чтобы я под их присмотром училась в сельхозе, но я твердо сказала — пойду на экономику!
— Похвально, — сказал я с улыбкой.
— Так вот, папа, когда подвыпьет, начинает рассказывать о том, как сильно он ненавидит то, о чем рассказывает студентом. Плачет. Кричит, что пропала жизнь. Но только когда подвыпьет.
— Это печально, — сказал я.
— Он всю жизнь делает то, его терпеть не может. Так уж сложилось. Пошел по этой колее и бросить теперь невозможно. Это же ужасно, правда? Когда человек делает то, чего терпеть не может…
— Святая правда, — подтвердил я.
Нам принесли шампанское и закуски, мы немедленно выпили, после чего шампанское немедленно ударило нам в голову.
— А здесь классно! — сказала она, осмотревшись. — Часто здесь бываешь?
— Время от времени, — сказал я. — Да, неплохое место…
Она задумчиво посмотрела на меня.
— А я за всю жизнь три раза в ресторане была. Родители говорят, что рано еще… А я думаю — когда ж еще развлекаться, если не в молодости? На пенсии, что ли?
— Да, — сказал я. — Сама посмотри — полный ресторан пенсионеров!
Лера рассмеялась.
— Расскажи о том, чем ты занимаешься! — попросила она.
— Да ничего особенного. Сначала перепродавали всякую мелочь. Потом — видеосалон.
— На ДК медиков? Я слышала что-то такое…
Я утвердительно кивнул.
— Да. На ДК. Потом звукозапись сама собой появилась. А сейчас открыли кооператив. «Куплю дорого — продам дешево».
— Так не бывает, — сказала она с улыбкой.
— Деньги — товар — деньги-штрих. Лекции не забыла?
— Деньги-штрих это прекрасно! — пьяно заявила она. — Хочу как можно больше этих самых денег-штрих!
Я с интересом посмотрел на нее.
— А зачем? Вот что бы ты сделала, если бы у тебя вдруг появился миллион?
— В первую очередь я бы бросила институт, — сказала она. — Вот прямо на следующий день.
— А как же высшее образование? Диплом? — спросил я.
— Нахрен! — сказала она зло. — Это несвобода. Понимаешь? Я думаю, что ты очень хорошо это понимаешь.
— А потом?
