— Доброе утро! — сказал Пин. — Гэндальф придёт сразу, как только сможет. Он занят, но просил передать тебе привет и посмотреть, всё ли с тобой в порядке; надеюсь, ты отдыхаешь от своих долгих трудов.
Тенегон махнул головой и переступил. Но он позволил Берегонду погладить его по морде и большим бокам.
— Он выглядит так, словно пробежался на скачках, а не преодолел только что долгий путь, — сказал Берегонд. — Как он горд и могуч! Где его сбруя? Она должна быть богатой и прекрасной.
— Нет сбруи достаточно богатой и прекрасной для него, — ответил Пин. — Он не хочет никакой. Если он согласен нести тебя, то понесёт, а если нет, так никакие удила, узда, хлыст или плеть не укротят его. До свидания, Тенегон! Потерпи. Битва близка.
Тенегон вскинул голову и заржал так, что стойло закачалось, и они зажали уши. Затем они распрощались и ушли, убедившись, что кормушка как следует наполнена.
— А теперь к нашей кормушке, — предложил Берегонд и повёл Пина обратно в Цитадель, а там к двери в северной стене высокой башни. Потом они спустились по длинной холодной лестнице в широкую галерею, освещённую лампами. В её боковой стене были решётки, одна из которых стояла открытой.
— Здесь кладовые и склад моего отряда Стражи, — сказал Берегонд. — Привет, Таргон! — окликнул он через решётку. — Сейчас ещё рано, но тут новичок, которого Владыка принял к себе на службу. Он долго и далеко скакал на пустой желудок и тяжело потрудился сегодня утром, и он голоден. Дай нам, что у тебя найдётся!
Тут им выдали хлеб, и масло, и сыр и яблоки: последние зимнего сорта, сморщенные, но сочные и сладкие, — и кожаную флягу со свежим элем, и деревянные тарелки и чаши. Они сложили всё это в плетёную корзину, снова выбрались на солнце, и Берегонд повёл Пина к восточной оконечности высокого, выступающего вперёд бастиона, где в зубчатой стене была глубокая амбразура, а под ней каменное сиденье. Отсюда они могли любоваться утром над миром.
Они ели, пили и говорили то о Гондоре, его нравах и обычаях, то о Шире и чужих краях, в которых побывал Пин. И с каждым разом Берегонд всё больше удивлялся и всё изумлённее глядел на хоббита, болтающего своими короткими ножками, когда он сидел на скамье, или встающего на ней на цыпочки, чтобы заглянуть в амбразуру и увидеть земли внизу.
— Не скрою от тебя, мастер Перегрин, — сказал Берегонд, — что для нас ты выглядишь почти как ребёнок, паренёк лет девяти или около того, и, тем не менее, ты пережил столько опасностей и видел такие чудеса, что немногие из наших седобородых могут похвастать тем же. Я думал, что нашему Владыке пришёл в голову каприз завести себе благородного пажа, как поступали, по слухам, в древности короли. Но теперь я вижу, что это не так, и прошу извинить мою глупость.
— Извиняю, — сказал Пин. — Хотя ты не очень ошибся. Среди своего народа я всё ещё считаюсь почти мальчишкой и "войду в возраст", как говорят у нас в Шире, только через четыре года. Впрочем, довольно обо мне. Лучше посмотри сюда и скажи, что отсюда видно.
Солнце уже взошло довольно высоко, и туманы в долине внизу поднялись. Последние их остатки проплывали над головой обрывками белых облаков, уносимые вдаль крепнущим ветром с востока, который колыхал флаги на Цитадели и плескал её белыми стягами. Далеко внизу, на дне долины, примерно в пяти лигах, если оценивать расстояние на глаз, теперь была видна серая и блестящая Великая Река, катившая свои воды с северо-запада, затем сворачивающая могучей петлёй к югу и опять к западу и теряющаяся из виду в дымке и мерцании, за которыми очень далеко, в пятидесяти лигах отсюда, было море.
Пин мог видеть весь Пелленор, лежащий перед ним, как на ладони, усеянный вдали точками ферм, невысоких оград, сараев и коровников, но нигде не было заметно ни коров, ни других животных. Зелёные поля пересекало множество дорог и трактов, на которых царило оживлённое движение: одни повозки вереницами тянулись к Большим Воротам, другие выезжали из них. Время от времени к Воротам подъезжал всадник, соскакивал с седла и спешил в Город. Но основное движение шло прочь от города, по главному, огороженному стенками тракту, который сворачивал к югу круче, чем Река, и, огибая подножье холмов, вскоре терялся из виду. Он был широк и хорошо вымощен, к восточному краю мостовой примыкала столь же широкая дерновая полоса для всадников, а стена была уже за ней. Всадники проносились туда и обратно, но мощёная дорога вся казалась забитой большими крытыми повозками, направляющимися к югу. Однако вскоре Пин понял, что в действительности всё подчинялось строгому порядку: повозки двигались тремя рядами, одни, влекомые лошадьми, быстрее, другие медленнее (это были тяжёлые фургоны с красивыми разноцветными кузовами, запряжённые быками). А вдоль западного края тракта — множество небольших тележек, которые тащили медленно бредущие люди.
— Это путь к долинам Сыпхольм и Лоссарнах, к горным деревням, а затем в Лебению, — сказал Берегонд. — По нему уходят последние повозки, увозящие в убежища стариков, детей и женщин, которые должны сопровождать их. Они все обязаны выйти из Ворот и очистить дорогу на лигу до полудня: таков был приказ. Это печальная необходимость. — Он вздохнул. — Быть может, немногим из тех, кто расстался сейчас, доведётся встретиться вновь. В этом городе и так было слишком мало детей, а теперь и вовсе нет никого, кроме нескольких подростков, которые не пожелали уходить и способны выполнять кое-какую работу. Один из них — мой сын.
На некоторое время разговор иссяк. Пин с тревогой смотрел на восток, словно ожидал в любой момент увидеть тысячные орды орков, разливающиеся по полям.
— А что виднеется там? — спросил он, указывая вниз на середину большой излучины Андуина. — Это другой город, или что это?
— Это был город, — ответил Берегонд, — столица Гондора, а наш город был всего лишь её крепостью. Ибо это руины Осгилиата, занимавшего оба берега Андуина, который наши враги захватили и сожгли уже очень давно. Однако в дни юности Денетора мы отвоевали его назад: не для того, чтобы жить там, а в качестве форпоста и чтобы восстановить мосты для прохода наших армий. А затем появились Ужасные Всадники из Минас Моргула.
— Чёрные Всадники? — проговорил Пин, расширив глаза, которые стали большими и тёмными от вновь проснувшегося старого страха.
— Да, они были чёрными, — подтвердил Берегонд, — и я вижу, что тебе кое-что известно на их счёт, хотя ты ни разу не упомянул о них ни в одном рассказе.
— Я знаю о них, — сказал Пин тихо, — но не хочу говорить о них теперь, так близко, так близко… — Он замолк, устремил свой взор за Реку, и ему показалось, что там нет ничего, кроме плотной, грозной тени. Возможно, это были маячащие на самом горизонте горы, чей зазубренный хребет сглаживали двадцать лиг туманного воздуха, а может, это была всего лишь стена туч, за которой угадывалась другая, более глубокая мгла. Но пока он смотрел туда, ему почудилось, что мрак растёт и сгущается, медленно, очень медленно поднимаясь в небо, чтобы поглотить область, принадлежащую солнцу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
