я. – Подозреваю, теперь мне кошмары будут сниться.
– Это не скульптура, Таннер.
– Хотите сказать, это были живые люди?
– В некотором роде они до сих пор живы. Конечно, не совсем живы, но и не совсем мертвы. Структура этих изваяний невероятно сложна, там можно заметить даже нейроны. Такие «окаменелости» есть не только у меня. Откровенно говоря, ни у кого не возникает желания освободить людей из породы – даже в том случае, если найдется способ вернуть их в прежнее состояние. Так что приходится мириться с такими соседями. Когда-то никто не желал делить с ними жилье, но сейчас, говорят, это даже модно. Один человек в Пологе даже подделывает их для одержимых коллекционеров.
– Но те, что у вас, настоящие?
– Уж поверьте, Таннер. А теперь вам не помешает присесть на минутку… Нет, стойте, где стоите.
Щелкнув пальцами, она подозвала кушетку.
Почти вся мебель в квартире Зебры была самоуправляющейся, и теперь эти предметы реагировали на наше присутствие на манер чутких домашних любимцев. Кушетка зашевелилась и осторожно шагнула с возвышения. В Мульче повсеместно отдавали предпочтение паровой тяге, считая такие устройства самыми надежными. Но здесь, в Пологе, сохранились более совершенные полуразумные машины. Комнаты Зебры были битком набиты подобной техникой – не только мебель, но и сервороботы, от «шершней» величиной с мышь до механизмов размером с увесистый кулак, ползающих по потолку и летающих по комнате. Стоило потянуться к чему-нибудь, как услужливый робот спешил на помощь. Должно быть, до эпидемии такие устройства показались бы примитивными, но я не мог избавиться от ощущения, что в мебель вселилось семейство фамильных привидений.
– Теперь можете садиться. – Зебра помогла мне опуститься на кушетку. – А лучше прилягте. Я скоро вернусь.
– Поверьте, я никуда не спешу.
Она исчезла из комнаты, а я лежал, балансируя на грани дремоты. Не хотелось так легко поддаться сну. Хватит с меня видений из жизни Небесного.
Когда Зебра вернулась, на ней не было пальто, а в руках она держала два стакана с горячим травяным отваром. Я послушно влил питье себе в глотку. Не могу сказать, что сильно полегчало, но это было получше, чем галлон дождевой воды, которой мне пришлось отведать в Мульче.
Зебра вернулась не одна. Из-за спины выскользнул потолочный робот – белый цилиндр-многоножка с зеленой яйцевидной головой, на которой мерцали дисплеи медицинской аппаратуры. Подобравшись поближе, штуковина выпустила чуткие датчики и занялась моей ногой. Время от времени она попискивала, и на дисплеях возникали диаграммы, позволявшие судить о серьезности моего ранения.
– Ну как? Я выживу или умру?
– Вам повезло, – отозвалась Зебра. – Она стреляла из низкоразрядного лазера. Это дуэльное оружие, оно не наносит серьезных повреждений, разве что окажутся задеты жизненно важные органы. Луч хорошо сколлимирован, поэтому окружающие ткани затронуты минимально.
– По-моему, вы меня дурачите.
– Черт возьми, а разве я сказала, что это не больно? Но жить вы будете, Таннер.
– Может быть, – пробормотал я, извиваясь от боли, пока машина бесцеремонно исследовала мою ляжку. – А вот пользоваться этой ногой – вряд ли.
– Вам это и не понадобится, по крайней мере до завтра. Машина может лечить вас, пока вы спите.
– Не уверен, что мне хочется спать.
– Почему? У вас бессонница?
– Можете удивляться, но это действительно так.
Она не выразила никакого участия. Пожалуй, стоит рассказать ей об индоктринационном вирусе.
Что я и сделал.
– Можно было выгнать его еще в хосписе «Айдлвилд», – сказал я, – но мне не хотелось ждать. В результате я время от времени путешествую в голову Небесного Хаусманна, когда засыпаю. – Я показал струп на руке.
– Человек с раной в ладони, приди на наши убогие улицы и покарай неправедных… – пробормотала Зебра.
– Я прилетел только для того, чтобы отдать кое-какие долги. Надеюсь, вы понимаете: возможность лишний раз посмотреть такой сон не вызывает у меня энтузиазма. Разум Небесного Хаусманна – не то место, где хочется задержаться подольше.
– Я о нем почти ничего не слышала. Если не ошибаюсь, это какая-то очень древняя история, случившаяся на другой планете.
– Мне она не кажется древней. Когда она становится частью тебя – точно голос, который все громче звучит в голове… Я знал одного типа, подцепившего этот вирус еще до того, как мы познакомились, – подозреваю, он мне его и передал. Этот парень дошел до того, что впадал в панику, если поблизости не было какой-нибудь вещички, связанной с Небесным.
– С вами ничего подобного не происходит, – отозвалась Зебра. – А давно начали распространяться индоктринационные вирусы?
– Все зависит от штамма, но вообще это старое изобретение.
– Тогда вам, похоже, повезло. Если вирус появился в медицинских базах данных Йеллоустона до эпидемии, он должен быть известен моему медицинскому роботу. Тогда удастся синтезировать антитела.
– Нищенствующие считали, что это займет несколько дней.
– Они предпочитают перестраховаться. День или два – этого вполне хватит, чтобы выгнать вирус. Если только он нам знаком. – Зебра ласково похлопала по белому корпусу аппарата. – Но мы постараемся. Ну как, теперь сможете спать спокойно?
Мне нужно найти Рейвича, твердил я себе. Значит, нельзя терять времени – ни единого часа. Я уже потерял полночи с тех пор, как прибыл в Город Бездны. Но на то, чтобы выследить Рейвича, потребуется не один час, а может, и не один день. Чтобы продержаться, мне необходимо залечить свежую рану. Вот славно будет, если я сыграю в ящик от усталости, поймав Рейвича на мушку! Впрочем, на его месте я бы все равно не спешил смеяться.
– Подумаю об этом, – отозвался я.
Как ни странно, на этот раз Небесный Хаусманн мне не приснился – может быть, потому, что я рассказал о своей проблеме Зебре?
Мне приснилась Гитта.
Я думал о ней постоянно, с тех пор как пробудился в «Айдлвилде». Стоило вспомнить о том, какой она была красивой, о том, что ее больше нет, – и боль, словно от удара кнутом, прожигала меня насквозь. Ее голос звучал в ушах, я ощущал ее аромат, как будто она стояла рядом и внимательно слушала, когда я по настоянию Кагуэллы давал ей очередной урок. Не думаю, что эти воспоминания покидали
