«А не подняться ли пока к Пэрсту-Капсуле?» — подумал Шеврикука. И поднялся.
— Это тебе знакомо? — спросил Шеврикука, протянув Пэрсту-Капсуле донесения Радлугина об интересе к Дудареву Отродьев с Башни.
— «Б. 8783 — 4. Б. Ш. (Фл. Ш.)», — прочитал Пэрст-Капсула. — Знакомо. Белый Шум. Один из них. Порядковый.
— Это что еще за шум?
— Случается в электронных устройствах… в эпизодах высших температур… включают в список конкурентов, ведущих борьбу за существование… простейшей моделью его могут служить песчаные или снежные лавины… Обвалы…
— Я в этом ничего не понимаю, — поморщился Шеврикука.
— Музыкой поставлен предел объяснению мира, — сказал ПэрстКапсула.
— При чем тут музыка! — воскликнул Шеврикука. — Меня интересует: Белый Шум, Б. Ш., хоть бы и порядковый, — это серьезно?
— Серьезно. Это очень серьезно.
— Ну ладно, — заключил Шеврикука, помолчав. — Примем к сведению. А что это ты вспомнил насчет музыки? И в связи с чем?
— Слова не мои, — сказал Пэрст-Капсула. — Я их повторил. Я слышал. Музыкой поставлен предел объяснению мира. И произносили это в связи именно с Белым Шумом.
— Музыкой поставлен предел объяснению мира? Или музыка — предельное объяснение мира?
— Может, и так, — сказал Пэрст-Капсула. — Люди что-то ищут. Полагают, что вот-вот подберутся к истине. Или уже подобрались. И тут — удивительный шум. Обвал шума. Лавина его. Далее музыки идти нельзя.
— Нельзя, значит, и не надо, — согласился Шеврикука. — Мы и не пойдем. А отчего этот Белый Шум, порядковый, попал в Отродья?
— Белые Шумы высокомерны. Человек и его устройства вызывают у них пренебрежение. Или презрение.
— Но порождены-то они именно этими устройствами?
— Возможно. Но они так не считают.
— Среди Отродий они важны?
— Важны. Но положение их незначительно. Их придерживают. Иные из них и на побегушках. Они важны как исполнители. Их ценят, но ценность преуменьшают.
— А они не в обиде?
— Возможно, и в обиде. Но обиду таят в себе. Есть причины.
— В послании к Дудареву какие-то цифры.
— Номер разновидности. Четвертая разновидность. И может быть, номер серии. Или номер поручения. Не знаю.
— Но этим номером можно определить степень серьезности поручения и исполнителя?
— Скорее всего, средней серьезности. Но цифры могут быть и ложными.
— Это понятно, — сказал Шеврикука. — Стало быть, Б. Ш. — высокомерны.
— Да, — кивнул Пэрст-Капсула. — Они и Магнитные Домены.
— Еще и Домены, — вздохнул Шеврикука.
Он помолчал, давая возможность Пэрсту-Капсуле сообщить какие-либо иные сведения или продолжить разговор о заведении подруги, невежливо прерванный накануне. Но Пэрст-Капсула ни слова о подруге не произнес.
— Тогда… в ту ночь… — неуверенно начал Шеврикука, — в доме на Покровке ты оказался случайно или по весомой причине?
— Случайно, — сказал Пэрст-Капсула. — Но и по весомой причине.
— Похоже, я обязан тебе, — сказал Шеврикука. — Я не забуду.
— Стоит ли говорить об этом? Не стоит. Возможно, я имел и свой интерес.
— Ты разглядел перстень… — Шеврикука замялся, — тамошнего привидения?
— Да, — кивнул Пэрст-Капсула. — И понял. Но… вашей знакомой следовало бы впредь относиться к украшениям осторожнее.
— Боюсь, что теперь мне будет непросто вернуть тебе две вещицы…
— Может быть, оно и к лучшему, — сказал Пэрст-Капсула.
— Как знаешь, — сказал Шеврикука.
26
Днем Шеврикука из окон Уткиных наблюдал движение по двору Крейсера Грозного. Обняв за плечи любителя марафонских пробегов Такеути Накаяму, Сергей Андреевич Подмолотов просвещал японца. За ними следовал или, скорее, понуро плелся освобожденный от исторической фанеры бывший соцсоревнователь Свержов. Дударев отсутствовал, а желание узнать, вывел ли Крейсер Грозный Дударева на покровское привидение, у Шеврикуки не возникло.
В половине двенадцатого Шеврикука в квартире бакалейщика Куропятова задумался: а во что тень Фруктова одеть. Он уже забыл, какой у Фруктова был гардероб. Костюм, а может, и два костюма Фруктов, несомненно, имел из-за необходимости ходить в присутствие. Но Радлугина вид Фруктова в костюме и при галстуке, пожалуй, мог ввести в заблуждение: а вдруг успехи отечественной науки таковы, что она и давнего покойника способна поставить на ноги. И другие люди, верящие в ваучер, присоединились бы к такому мнению. А Шеврикуке требовалось именно привидение. В простыню, что ли, его завернуть и снабдить тихим мерцанием? Опять же Радлугин Фруктова в простыне и в тихих мерцаниях мог бы просто не признать. Но ведь был у Фруктова ношеный махровый халат и были стоптанные шлепанцы. Бакалейщик Куропятов уже спал. Шеврикука неслышно прошел к стене, возле которой на несуществующем нынче диване упокоился прежний квартиросъемщик, и ради упражнения прикинулся Фруктовым в махровом халате и шлепанцах на босу ногу. Затем он направился в ванную и взглянул в зеркало. Волосы у Фруктова должны быть взлохмачены, посчитал Шеврикука, а щеки неделю небриты. Теперь найденный облик можно было передать тени, самому же невидимым гулять рядом с ней. Но сразу же выяснилось, что самому прикинуться Фруктовым было проще, нежели обрядить тень и тем более управлять ею. Голова тени Фруктова вздрагивала, дергалась, конечности же его — руки и в особенности ноги — еле двигались, халат вот-вот мог свалиться с плеч, и Шеврикука покрепче стянул на животе тени похожий на веревку пояс. «Ну пусть для начала изображение будет смутным», — решил Шеврикука, при этом будто бы делая чему-то уступку. С усилием он подвел тень Фруктова к ложу Куропятова и повелел ей пощекотать травинкой ушную раковину бакалейщику. Куропятов зашевелился, замычал, приподнял голову, потряс ею, желая отогнать муху, открыл глаза, уставился на Фруктова, пробормотал: «Дробленый рис… Рис дробленый… Мешок… Два мешка…», голову уронил и заснул. Удивило Шеврикуку то, что губы Фруктова вздрогнули и даже был выдавлен звук, а рука тени поднялась к переносице и стала ощупывать ее. Более нарушать забвение Куропятова Шеврикука не стал и сквозь жилище Мити Мельникова опустил тень Фруктова в квартиру Радлугиных.
Супруга Радлугина почивала, а сам Радлугин наблюдал политические дебаты. При свете ламп и скандальном шуме телевизора проходы вблизи Радлугина тени Фруктова не вызвали в добродетельном гражданине никаких чувств. Раздосадованному Шеврикуке пришлось, хотя это было противу правил, погасить свет и убавить звук телевизора. Он сейчас же учинил громыхание посуды и металлических предметов на кухне и в коридоре, Радлугин вскочил в недоумении, тогда Шеврикука и направил ему навстречу тень Фруктова. Загубленный чиновник в махровом халате трудно, совершая судорожные движения, набрел на Радлугина, рухнувшего в кресло, и спросил: «Где мои очки?» Сначала зашевелились его губы, опять раздалось некое сипение и клокотание, но следом было произнесено внятное: «Где мои очки?» Совершенно неожиданно и для Шеврикуки. О том, что Фруктов носил очки, он, оплошав, забыл. Радлугин взвыл, в испуге глядел на смутно-белое, направленное ему в грудь (руку? палец?), и потом стал стремительно уверять, что он честный, что очки в доме не держит, что чужие очки не брал, не берет и не будет брать. «Где мои очки? — угрюмо повторял Фруктов. — Где мои очки?» В дверном проеме появилась супруга Радлугина в розовой ночной рубашке, и она дрожала. «Отдай ему очки! — попросила Радлугина. — Отдай!» Соединив взглядом жену с существом в халате на голое тело, Радлугин воскликнул: «Он от тебя! Он был у тебя! Он был с тобой!» «Что ты говоришь! — стала всхлипывать супруга. — Это же Фруктов! Ты что, не видишь? Он пришел за очками!» «Очки! Где мои очки?» — настаивал Фруктов.
Шеврикука растерялся. Семейная драма ему была не нужна. Радлугин, похоже, мог не поверить жене, а следовательно, не поверить и в привидение. Удивляло его и то, что тень Фруктова своевольничала и будто не слышала его, Шеврикуки, указаний. «Очки, очки! — ворчал про себя Шеврикука. — Я тебе устрою сейчас очки!» Между тем Радлугин сумел подняться из кресла и, отстраняя от себя докучливого просителя, направился к жене. И он был словами не богаче Фруктова: «Ты с ним? Он у тебя! Как ты могла!» «Как ты можешь! — всхлипывала супруга, но уже и в ней воссоздавалась воительница. — Очнись! Выколоти из себя дурь! Погляди глазами! Это же Фруктов!» «Нет, надо его отсюда уволакивать!» — сообразил Шеврикука.
Он возвратил свет лампам и звук программе «Новости», но Фруктова сразу не убрал, а сердито провел его между супругами, заставил перед Радлугиным остановиться и постоять в назидательной позе секунды три. Затем Фруктов исчез с глаз Радлугина долой, и громкие недоумения в квартире возобновились.
